Статьи, рассказы, наброски (сборник) - Михаил Булгаков

Прозвучал его металлический голос:

- Это что еще за индивидуум?.. Дед обиделся.

- Я не индююм... Я - дед Омелько. Сергеев повернулся к председателю:

- Он член комитета незаможников?

- Нет, не член, - сконфуженно отозвался председатель.

- Ага! - хищно воскликнул Сергеев, - стало быть, кулак?!

Собрание побледнело.

- Так вывести же его вон!! - вдруг рявкнул Сергеев и, впав в исступление и забывчивость, повернулся к деревне не лицом, а совсем противоположным местом.

Собрание замерло. Ни один не приложил руку к дряхлому деду, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не выручил докладчика секретарь сельской рады Игнат. Как коршун налетел секретарь на деда и, обозвав его "сукиным дедом", за шиворот поволок его из хаты-читальни.

Когда вас волокут с торжественного собрания, мудреного нет, что вы будете протестовать. Дед упирался ногами в пол и бормотал:

- Шестьдесят лет прожил на свете, не знал, что я кулак... а также спасибо вам за смычку!

- Ладно, - пыхтел Игнат, - ты у меня поразговариваешь. Ты у меня разговоришься. Я тебе докажу, какой ты элемент.

Способ доказательства Игнат избрал оригинальный. Именно, вытащив деда во двор, урезал его по затылку чем-то настолько тяжелым, что деду показалось, будто бы померкло полуденное солнце и на небе выступили звезды.

Неизвестно, чем доказал Игнат деду. По мнению последнего (а ему виднее, чем кому бы то ни было), это была резина.

На этом смычка с дедом Омелькой и закончилась.

Впрочем, не совсем. После смычки дед оглох на одно ухо.

x x x

Знаете что, тов. Сергеев? Я позволю себе дать вам два совета (они также относятся и к Игнату). Во-первых, справьтесь, как здоровье деда.

А во-вторых: смычка смычкой, а мужиков портить все-таки не следует.

А то вместо смычки произойдут неприятности.

Для всех.

И для вас в частности.

* Михаил Булгаков. Путешествие по Крыму

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Хвала тебе, Ай-Петри великан,

В одежде царственной из сосен!

Взошел сегодня на твой мощный стан

Штабс-капитан в отставке Просин!

Из какого-то рассказа

НЕВРАСТЕНИЯ ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Улицы начинают казаться слишком пыльными. В трамвае сесть нельзя почему так мало трамваев? Целый день мучительно хочется пива, а когда доберешься до него, в небо вонзается воблина кость доказывается, пиво никому не нужно. Теплое, в голове встает болотный туман, и хочется не моченого гороху, а ехать под Москву в Покровское-Стрешнево.

Но на Страстной площади, как волки, воют наглецы с букетами, похожими на конские хвосты.

На службе придираются: секретарь - примазавшаяся личность в треснувшем пенсне - невыносим. Нельзя же в течение двух лет без отдыха созерцать секретарский лик!

Сослуживцы - людишки себе на уме, явные мещане, несмотря на портреты вождей в петлицах.

Домоуправление начинает какие-то асфальтовые фокусы, и мало того, что разворотило весь двор, но еще на это требует денег. На общие собрания идти не хочется, а в "Аквариуме" какой-то дьявол в светлых трусиках ходит по проволоке, и юродство его раздражает до невралгии.

Словом, когда человек в Москве начинает лезть на стену, значит, он доспел, и ему, кто бы он ни был - бухгалтер ли, журналист или рабочий, - ему надо ехать в Крым.

В какое именно место Крыма?

КОКТЕБЕЛЬСКАЯ ЗАГАДКА

- Натурально, в Коктебель, - не задумываясь, ответил приятель. - Воздух там, солнце, горы, море, пляж, камни. Карадаг, красота!

В эту ночь мне приснился Коктебель, а моя мансарда на Пречистенке показалась мне душной, полной жирных, несколько в изумруд отливающих мух.

- Я еду в Коктебель, - сказал я второму приятелю.

- Я знаю, что вы человек недалекий, - ответил тот, закуривая мою папиросу.

- Объяснитесь?

- Нечего и объясняться. От ветру сдохнете.

- Какого ветру?

- Весь июль и август дует, как в форточку. Зунд. Ушел я от него.

- Я в Коктебель хочу ехать, - неуверенно сказал я третьему и прибавил:

- Только прошу меня не оскорблять, я этого не позволю.

Посмотрел он удивленно и ответил так:

- Счастливец! Море, воздух, солнце...

- Знаю. Только вот ветер - зунд.

- Кто сказал?

- Катошихин.

- Да ведь он же дурак! Он дальше Малаховки от Москвы не отъезжал. Зунд - такого и ветра нет.

- Ну, хорошо.

Дама сказала:

- Дует, но только в августе. Июль - прелесть. И сейчас же после нее сказал мужчина:

- Ветер в июне - это верно, а июль - август будете как в раю.

- А, черт вас всех возьми!

- Никого ты не слушай, - сказала моя жена, - ты издергался, тебе нужен отдых...

Я отправился на Кузнецкий мост и купил книжку в ядовито-синем переплете с золотым словом "Крым" за 1 руб. 50 коп.

Я - патентованный городской чудак, скептик и неврастеник - боялся ее читать. "Раз путеводитель, значит, будет хвалить".

Дома при опостылевшем свете рабочей лампы раскрыли мы книжечку и увидали на странице 370-й ("Крым". Путеводитель. Под общей редакцией члена президиума Моск. физиотерапевтического общества и т. д. Изд. "Земли и Фабрики") буквально о Коктебеле такое:

"Причиной отсутствия зелени является "Крымский сирокко", который часто в конце июля и августа начинает дуть неделями в долину, сушит растения, воздух насыщает мелкой пылью, до исступления доводит нервных больных... Беспрерывный ветер, не прекращавшийся в течение 3-х недель, до исступления доводил неврастеников. Нарушались в организме все функции, и больной чувствовал себя хуже, чем до приезда в Коктебель".

(В этом месте жена моя заплакала.)

"...Отсутствие воды - трагедия курорта, - читал я на стр. 370 - 371, колодезная вода соленая, с резким запахом моря..."

- Перестань, детка, ты испортишь себе глаза...

"...К отрицательным сторонам Коктебеля приходится отнести отсутствие освещения, канализации, гостиниц, магазинов, неудобства сообщения, полное отсутствие медицинской помощи, отсутствие санитарного надзора и дороговизну жизни..."

- Довольно! - нервно сказала жена. Дверь открылась.

- Вам письмо.

В письме было:

"Приезжайте к нам в Коктебель. Великолепно. Начали купаться. Обед 70 коп.". И мы поехали...

В СЕВАСТОПОЛЬ!

- Невозможно, - повторял я, и голова моя металась, как у зарезанного, и стукалась о кузов. Я соображал, хватит ли мне денег? Шел дождь. Извозчик как будто на месте топтался, а Москва ехала назад. Уезжали пивные с красными раками во фраках на стеклах, и серые дома, и глазастые машины хрюкали в сетке дождя. Лежа в пролетке, коленями придерживая мюровскую покупку, я рукой сжимал тощий кошелек с деньгами, видел мысленно зеленое море, вспоминал, не забыл ли я запереть комнату...

--------

"1-с" великолепен. Висел совершенно молочный туман, у каждой двери стоял проводник с фонарем, был до прочтения плацкарты недоступен и величественен, по прочтении предупредителен. В окнах было светло, а в вагоне-ресторане на белых скатертях бутылки боржома и красного вина.

Коварно, после очень негромкого второго звонка, скорый снялся и вышел. Москва в пять минут завернулась в густейший черный плащ, ушла в землю и умолкла.

Над головой висел вентилятор-пропеллер. Официанты были сверхчеловечески вежливы, возбуждая даже дрожь в публике. Я пил пиво баварское и недоумевал, почему глухие шторы скрывают от меня подмосковную природу.

- Камнями швыряют, сукины сыны, - пояснил мне услужающий, изгибаясь, как змея.

В жестком вагоне ложились спать. Я вступил в беседу с проводником, и он на сон грядущий рассказал мне о том, как крадут чемоданы. Я осведомился о том, какие места он считает наиболее опасными. Выяснилось: Тулу, Орел, Курск, Харьков. Я дал ему рубль за рассказ, рассчитывая впоследствии использовать его. Взамен рубля я получил от проводника мягкий тюфячок (пломбированное белье и тюфяк стоят 3 рубля). Мой мюровский чемодан с блестящими застежками выглядел слишком аппетитно.

"Его украдут в Орле", - думал я горько.

Мой сосед привязал чемодан веревкой к вешалке, я свой маленький саквояж положил рядом с собой и конец своего галстука прикрепил к его ручке. Ночью я благодаря этому видел страшный сон и чуть не удавился. Тула и Орел остались где-то позади меня, и очнулся я не то в Курске, не то в Белгороде. Я глянул в окно и расстроился. Непогода и холод тянулись за сотни верст от Москвы. Небо затягивало пушечным дымом, солнце старалось выбраться, и это ему не удавалось.

Летели поля, мы резали на юг, на юг опять шли из вагона в вагон, проходили через мудрую и блестящую международку, ели зеленые щи. Штор не было, никто камнями не швырял, временами сек дождь и косыми столбами уходил за поля.

Прошли от Москвы до Джанкоя 30 часов. Возле меня стоял чемодан от Мерилиза, а напротив стоял в непромокаемом пальто начальник станции Джанкоя с лицом совершенно синим от холода. В Москве было много теплей.

Оказалось, что феодосийского поезда нужно ждать 7 часов.

В зале первого класса, за стойкой, иконописный, похожий на завоевателя Мамая, татарин поил бессонную пересадочную публику чаем. Малодушие по поводу холода исчезло, лишь только появилось солнце. Оно лезло из-за товарных вагонов и боролось с облаками. Акации торчали в окнах. Парикмахер обрил мне голову, пока я читал его таксу и объявление: