Чумные - Максим Сиряченко

Но на этот раз не было ни ввернувшейся уверенности, ни исчезновения грустных мыслей, ни прилива сил. При виде результатов своего труда и работы мысли девушка ощутила лишь растущий страх.

«Столько знаний здесь и в моей голове, столько стараний, чтобы они появились на этих страницах. — Подумала Ванесса, пролистывая страницы. — И теперь грош цена этим стараниям. Чтобы вылечить отца, мне нужен серьезный опыт, а не литеры на страницах книги, опыт, которого у меня почти нет. Все эти просьбы крестьян и обычные болезни, которые лечатся грубым словом и стаканом горькой настойки три раза в день, разве это опыт?»

Она неуверенно закрыла книгу и убрала ее обратно в шкатулку, задвинула под кровать подальше, чтобы ее не было видно. Потом встала и походила по дому, стараясь унять нервное напряжение. Так ничего не добившись, натянутая, как струна, она села в скромное кресло у стены, и закрыла одной рукой лицо. Ванесса почувствовала, как дрожат веки под ее пальцами. Да и дыхание у нее было нервным и прерывистым, как у зажатой в кулаке птицы. И, тем не менее, ей уже было значительно легче, чем тогда, в каюте отца. Натянутая вдоль позвоночника струна слабела, мягчала.

— Мне только и остается, что надеяться на Филиппа, и попытаться быть хоть чем-нибудь ему полезной. — Подумала она вслух. — Черт, да я по сравнению с ним — даже не бабка-знахарка, просто ученая идиотка… И если бы не он, я бы, наверное, совсем сошла с ума от страха.

Последняя мысль почему-то показалась Ванессе смешной, с ее улыбнувшихся губ слетел короткий смешок, больше похожий на шепот. Смешок перешел в тихий непрекращающийся смех.

«Отлично, у меня истерика. — Эта мысль чуть усилила, смех, который теперь колотил ее изнутри и тряс ее всю. — Переволновалась. Скоро будет нервный психоз…»

— Это временно. Просто сегодня мерзкий день. Страх с самого утра, потом еще больше, потом горе, злость…

«И впереди еще бессонные ночи, еще страх и не одна истерика» — Вот что не сказала девушка, оборвав себя на полуслове. Нервный смех усилился.

«Молчи». — Велела она себе. — «Заткнись и не думай об этом, а то и вправду сойдешь с ума. Как только придет Филипп, вы начнете работать, и тебе будет не до волнения».

Только теперь, когда частично ушло накопленное за два часа напряжение, Ванесса почувствовала, как ее измотали все переживания. Истерический смех начал утихать и вскоре прекратился.

Девушка сидела в кресле и смотрела на стену с полкой для книг, ни о чем не думая, отстраненно слушая тихое завывание ветра в печной трубе и звук собственного дыхания. Она не сразу заметила, что ее покинуло какое-либо желание, а мир вокруг стал казаться мертвым, тихим, безразличным.

— Во имя Бессмертных, да какой же сегодня дерьмовый день. — Прошептала она еле слышно безразличным голосом и закрыла глаза. — Этого что, не могло… просто не случаться?

Она стала безмолвно ждать прихода лекаря в кресле своего отца, слушая только звук своего дыхания, стук сердца в груди и второго — в виске, который накрывала ее левая ладонь. Ветер больше не подвывал в печной трубе. Его больше не было, как и всего остального мира.

* * *

Мысли постепенно исчезали из ее сознания, осталось только одна, которая была и актером, и местом действия со звуковым сопровождением на той сцене, что творилась у нее в голове. Девушка хотело только одного — отдохнуть хотя бы десять минут перед тем, как начать работу. Разумеется, было еще и желание, чтобы с отцом все было хорошо, но это была не мысль, скорее, состояние тела и разума. И вместе с тем она прекрасно понимала, что не сможет ни отдохнуть, ни даже задремать. В лучшем случае — выпасть из реальности и вернуться в нее вместе со стуком в дверь. Но, видимо, кто-то из Бессмертных ее все же услышал и послал ей легкий, поверхностный сон, тонкий и хрупкий, как первый лед на реке. Какое-то время, очень недолгое, Ванесса дремала, утомленная всеми произошедшими событиями и пережитыми эмоциями. Даже тех жалких минут, что она провела во сне, никак не больше двадцати, ей хватило, чтобы после пробуждения посмотреть на ситуацию свежим взглядом. Будущее больше не представлялось ей так же смутно, как горошина под слоем одеял, было какое-то четкое представление о том, что будет дальше.

Разбудил ее предупредительный стук в дверь. От резкого громкого звука хрупкий сон как рукой сняло. Открыв глаза, Ванесса тут же почувствовала себя морально опустошенной и уставшей, и позже это чувство никуда не пропало, оно значительно притупилось только потом, после нормального сна. Но не полностью. Если бы Ванессе кто-то сказал, что это чувство будет преследовать ее еще месяц, попеременно то усиливаясь, то ослабевая, не исчезая полностью, она бы точно взвыла от досады, злости и отчаяния. Сказать об этом ей было некому.

Сразу после стука в дверь она встала с кресла, как по команде, даже слишком резко — из-за отлившей от головы крови она пошатнулась, и первые несколько шагов к двери вышли нетвердыми.

Однако открывать ей не пришлось. На полпути к двери Ванесса вспомнила, что не закрывала дверь на замок, и, видимо, эта же мысль пришла в голову кому-то снаружи. Дверь распахнулась, и в проеме показались люди. Два крепких парня с «Гордого» с носилками на руках вошли первыми. Следом порог переступил Филипп с тростью в одной руке и с большим саквояжем в другой. Он молча и быстро оглядел ее дом, вдел трость в петлю на поясе и остался стоять у двери, ожидая чего-то.

Носилки представляли собой две деревянные рейки, между которыми была натянута простыня. Еще одна простыня накрывала отца Ванессы сверху, скрывая от посторонних глаз. Девушка старалась не смотреть на белое покрывало, но не могла отвести взгляда. Ей снова стало страшно.

— Сюда? — Спросил один из матросов, тот, что шел впереди. Довольно юный для экипажа такого корабля, как «Гордый», сплошь состоявшего из бывалых мореходов. Его взгляд падал на заготовленную кровать.

— Да, сюда. — Кивнула Ванесса.

Матросы положили носилки на кровать, быстрыми движениями отвязали углы простыни от реек. Вышли быстро, не оглядываясь и ничего не говоря. Филипп закрыл за ними дверь.

Все это время Ванесса стояла рядом с отцом и смотрела на шевелящуюся от его дыхания простыню. Филиппу показалось, что несколько секунд девушка непонимающе и недоверчиво смотрела на белую горку на кровати, не понимая, куда делся ее отец. Это был только наполовину зрячий, устремленный сквозь предметы взгляд, как если бы девушка отчасти все еще отказывалась верить в происходящее. Может, так и было. Она, конечно, все видела и все понимала. Тем не менее, лекарь подумал, что ему стоит немедленно взять ситуацию в свои руки. Или создать видимость этого.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});