Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов - Джон Стайнер

мести, и они получают власть над пациентом, обещая ему в конечном итоге уничтожение всех его врагов (Rosenfeld, 1971a).

Эта патологическая организация действует в мире бессознательных фантазий, которые иногда отчасти осознаются, но индивид тщательно следит, чтобы они не разыгрывались открыто. Он тщательно оберегает внешнюю ситуацию, но в бессознательной фантазии нападение приводит к таким разрушениям, что необходимость их признать приводит в ужас. Порождаемое при этом чувство вины становится невыносимым, и индивид справляется с ним посредством проективной идентификации, так что оно поселяется в объекте, где становится неотличимым от собственной «плохости» объекта. В результате пациент оказывается противостоящим настолько плохому объекту, что простить его невозможно и нельзя позволить ему избежать ответственности, но следует наказать или разрушить. Однако важно понимать, что, с точки зрения пациента, как раз аналитик будто бы не способен принять свою «плохость» и признать свою вину. Пациент переживает эту ситуацию как повторяющуюся, когда «плохость» приписывается ему его объектами, требующими, чтобы он принял ее и исправил то, что ощущается как ошибка объекта. Иногда для пациента принципиально важно видеть, что аналитик способен оценить свою ответственность за тупиковую ситуацию и смириться с виной, соразмерной тому, что он совершил.

Как это бывает с очень многими феноменами в психоанализе, исход конфликта зависит от баланса между инстинктами жизни и смерти, между любовью и ненавистью, между добром и злом. В конечном итоге именно страх перед преобладанием ненависти мешает признанию вины и склоняет выбор в сторону всемогущественных методов защитных организаций.

Мой пациент г-н Д. не был уверен, что его добрые чувства достаточны, чтобы рискнуть признать свои мстительные импульсы и оградить свои объекты от осуществления мести. Его отношения с внутренним источником хорошего были ненадежны, что повергало его в панику, когда он начинал осознавать свою ненависть к своим объектам. Он чувствовал, что вынужден ограждать свою «плохость» и отрицал ее посредством всемогущественной, маниакальной псевдорепарации. Г-н Е. больше верил в источник внутренней «хорошести», с которым мог идентифицироваться, так что, например, дарение фекалий могло быть расценено как акт, демонстрирующий сильную амбивалентность. Это давало, по крайней мере, кратковременную веру в то, что его можно простить, и уменьшало необходимость отрицать свою ненависть и свои деструктивные, «дерьмовые» мысли. Такой прогресс всегда нестабилен, так что за выходом из укрытия неизбежно следует возвращение в него, снова и снова. Однако поскольку это раз за разом отыгрывается в отношениях с аналитиком, способность пациента признавать нанесенный ущерб может укрепиться, и периоды его контакта с депрессивными чувствами станут более частыми.

Глава 8

Отношение к реальности в психических убежищах

Мы видели, что психическое убежище становится тем местом, где человек ищет передышки от тревоги и достигает этого за счет большего или меньшего ухода от контакта с реальностью. В некоторых психотических убежищах такой разрыв с реальностью может быть очень сильным, но в большинстве из них устанавливается особое отношение с реальностью, в котором она и не принимается полностью, и не отрицается целиком. В данной главе я опишу этот особый, третий тип отношения к реальности, обеспечивающий стабильный характер убежища. Такой тип отношения связан с механизмами, подобными тем, которые описывает Фрейд в случае фетишизма (Freud, 1927) и которые играют важную роль в перверсии.

Ригидность появляется в том случае, когда спроецированные части самости невозможно отвести от объектов и возвратить Эго, и, как мы видели – например, в главе 5,-эта задача требует наличия способности соприкоснуться с реальностью для того, чтобы осуществлялся процесс скорби. Даже если достигнут частичный контакт, то подобного уклонения от реальности зачастую оказывается достаточно, чтобы предотвратить принятие утраты и таким образом помешать проработке скорби. Таким образом, убежище приводит к уклонению от переживания утраты и скорбь продвигается только до первой стадии, где объектами обладают и от них не отказываются полностью. В такой ситуации проекции не отводятся полностью от объекта и не возвращаются самости и единственным способом поддерживать контакт с утраченными частями самости становится собственническое обладание объектом, в который они были спроецированы. Поэтому на исходную ригидность патологических организаций опыт не оказывает никакого влияния.

Если передышка от реальности частична и временна, это не слишком опасно, но если она оказывается длительной или постоянной, то возникают проблемы. Убежище уже не служит временным укрытием, но превращается, скорее, в образ жизни, и пациент может поселиться в некоем мире сна или фантазии, который предпочтет миру реальному.

Хотя обычно мы ассоциируем слово «перверсия» с сексуальными извращениями, более широкий смысл этого понятия получает все большее признание. Некоторые современные аналитики (Chasseguet-Smirgel, 1974, 1981, 1985; McDougall, 1972) стали делать акцент на том, каким образом при перверсиях реальность толкуется превратно, а другие (Money-Kyrle, 1968; Joseph, 1989; Britton et al., 1989) описали перверсивные искажения вне области сексуальности. Такие случаи можно считать отражением душевного состояния, в котором реальность одновременно принимается и отвергается.

Большинство словарных определений слов «извращенный» (perverse) и «извращение» (perversion) подчеркивают момент «отклонения от истины». Так, «Краткий Оксфордский словарь английского языка» (Shorter Oxford English Dictionary, 1933) определяет прилагательное «извращенный» как «отклоняющийся от того, что верно». Юридическое использование этого термина означает вердикт присяжных, который «противоречит совокупности улик или напутствию судьи», а также предполагает некий умысел. Поэтому второе его словарное определение гласит: «настойчивый или упорствующий в том, что неверно; своевольный или упрямый» и «склонный упрямо противостоять истине или добру или поступающий противно разуму или требованиям». В этом же духе дается определение слову «извращение», напоминая нам, что в религиозном контексте («отступничество») оно является антонимом «обращения в веру» (conversion). Определение глагола «извращать» (to pervert) включает в себя представление о порче («развращении») или совращении с пути истинных суждений либо действий. Интересно, что, за исключением последних изданий, в словарях представление о перверсии как девиантном сексуальном акте отсутствует или упоминается только вкратце, и меня поразило, что в размышлениях о перверсивных механизмах мы сейчас больше обращаемся к обыденному словарному значению этого слова и рассматриваем сексуальную перверсию как особый случай более общей извращенной установки по отношению к тому, что истинно и правильно.

В дополнение к значению «отклонение от правильного», в этих определениях различимы еще два смысловых оттенка, важных в анализе. Первый – это предполагаемая некая степень умышленности, упорства или упрямства, как указание на то, что «перверт» (отступник, извращенец) в какой-то мере различает правильное и неправильное или испытывает конфликт, связанный с выбором своего пути. Умысел означает, что хотя бы отчасти человек знает, что есть истина и правда, но, тем не менее, отходит от нее. Я покажу, что он и знает, и