Изменник - Хелен Данмор

попрошу ее перестелить постель…

— Я лучше тогда оставлю опухоль, — произносит Юра. — Я же говорил, у меня ничего не болит. Я скажу папе, и он заберет меня отсюда.

— Так не получится, — говорит Андрей. — Опухоль не даст тебе жить. А ты хочешь жить. Так что единственный выход — избавиться от нее.

Юра откидывается на подушки. Грудь его тяжело вздымается, но слез нет. «До него еще не полностью дошло», — думает Андрей. Это слишком плохая новость, чтобы осознать ее моментально. Понимание такого рода приходит постепенно, шаг за шагом, как и осознание чьей-то смерти.

— Я не смогу… я не смогу…

— Не сможешь чего?

— Я не смогу… не смогу…

— Юра, прекрати. Сделай глубокий вдох и объясни нормально.

— Я никогда не смогу играть в команде первой лиги! — выпаливает Юра на одном дыхании и разражается слезами.

В конце концов наревевшись, Юра позволяет Андрею вытереть ему лицо и дать попить.

— Он так на меня рассердится. Беговая дорожка стоила очень дорого. И он сказал, если меня примут в команду, он будет мною гордиться.

И хотя Юра не произносит этого вслух, про себя он додумывает, что никогда в жизни его папа не станет гордиться одноногим мальчиком. А мать, он уверен, будет безостановочно рыдать и причитать до тех пор, пока окончательно не выведет отца из себя.

— Вы не представляете, какой он, когда разозлится, — бормочет Юра, глядя мимо Андрея.

— Тебе не следует об этом беспокоиться. Об этом есть кому позаботиться.

Но мальчик лишь устало пожимает плечами, как будто от Андрея он ожидал большего. «Нам обоим известно, как обстоят дела, так какой смысл притворяться?»

— Мы должны тебя вылечить.

— Ага, потому что это ваша работа, — замечает Юра. — Но я не дам вам отрезать мою ногу. Мне все равно, я сбегу, и вы никогда в жизни меня не поймаете.

Ему всего десять. Смерть представляется ему невероятно далекой. И эта отдаленная возможность не перевешивает того факта, что ногу ему хотят отнять прямо здесь и сейчас, в этой больнице, те самые люди, которые обещали, что он поправится. Андрей решает разыграть свою последнюю карту.

— Юра, будь мужчиной. Бойцом. Я уверен, ты встречал людей, которые сражались за Родину во время Великой Отечественной войны. Некоторые из них потеряли руку или ногу, но они продолжают жить. И если ты их спросишь, они ответят, что жизнь намного драгоценнее, чем утраченная нога. Ты должен быть храбрым, чтобы папа мог тобой гордиться.

Чуть раньше те же слова он говорил Волкову и сам в них верил, а теперь, когда пытается сказать их Юре, они кажутся фальшивыми и бессмысленными. Ребенок хочет бегать и играть. Какой из него солдат…

Юра потупил взгляд, пощипывая простыню.

— Никогда он не будет мной гордиться, — тихо говорит он. Когда он снова поднимает взгляд на Андрея, тот видит, что в нем погасла всякая надежда. Конец всем разговорам про то, чтоб сбежать. Он смирился: нельзя избежать неизбежного.

Скоро здесь будет Волков, может, даже вместе с женой. Андрею нужно перехватить их до того, как они увидятся с сыном. Ну да, он же доктор, он все уладит превосходным образом. Матери велит не плакать, отцу — похлопать Юру по спине и сказать ему, что одной ногой больше, одной меньше — для них совершенно не имеет значения. «Ты такой замечательный врач, на все-то у тебя готов ответ!»

— Вы сами это сделаете? — спрашивает мальчик.

— Что?

— Ну, вы знаете… — Он делает неловкое движение левой рукой, и Андрей не сразу понимает, что он показывает, будто пилит бревно.

— Нет, я не хирург. Доктор Бродская сделает тебе операцию. Она очень хороший врач. Ты ее уже видел, она брала у тебя биопсию. Помнишь, волосы у нее собраны в узел на затылке, и она носит очки.

— Она мне не нравится. Папа сказал, она еврейка.

— Она прекрасный хирург, — говорит Андрей. Не стоит винить ребенка: он просто повторяет, как попугай, все, что слышит дома.

— А вы можете тоже прийти?

— В операционную не смогу, там все должно быть стерильно, и не нужны лишние люди, которые только зря путаются под ногами. Но если хочешь, я могу зайти перед операцией. Помнишь тот кабинет, где тебе вводили анестезию, чтобы ты уснул?

— Да.

— Туда я могу прийти.

— Если она попытается мне навредить, вы же ее остановите, правда?

— Юра, такого просто не может быть. Она врач. Ее работа — помогать людям, а не вредить им.

— Папа говорит, что если разворошить любое гнездо шпионов и вредителей, то в итоге всегда обнаружишь еврея, который все это организовал.

— Ничего подобного не произойдет, Юра. Здесь ты в полной безопасности. Все врачи, работающие в этой больнице, давали клятву помогать пациентам всем, чем могут, и никогда им не вредить.

— Правда?

— Да.

Юра немного расслабляется.

Андрей встает.

— Сейчас я должен уйти. Твои мама и папа скоро будут здесь.

— Но завтра вы вернетесь?

— Да.

— Обещаете?

— Обещаю.

— Это значит, вы должны сделать то, что сказали. У вас дома есть мальчик?

— Да, у меня дома есть мальчик.

— Как его зовут?

— Коля.

— Коля. А он старше или младше меня?

— Старше. Ему шестнадцать.

— И он ваш единственный сын?

— Он живет с нами, и я отношусь к нему, как к родному сыну, но по-настоящему он младший брат моей жены.

— О, — внезапно оживляясь, говорит Юра. — Так, значит, у вас нет сына.

— Я считаю Колю своим сыном.

— Но по правде нет, — заключает Юра с непонятным удовлетворением. Румянец вернулся на его щеки. Если не знать, то в жизни не догадаешься, что мальчику только что сообщили о предстоящей ему ампутации.

8

— Значит, операцию уже сделали? — спрашивает Анна.

— Да. Что ты шьешь?