Тайный брак императора: История запретной любви - Морис Палеолог

В сущности же она стала вполне русской. Во-первых, несмотря на легенду, которая, как я вижу, образуется вокруг императрицы, я не сомневаюсь в ее патриотизме. Царица горячо любит Россию. И как Александре Федоровне не быть привязанной к этой второй ее родине, которая воплощает для нее все ее интересы — женщины, супруги. Когда она вступала на трон в 1894 г., уже было известно, что она не любит Германию, в особенности Пруссию. В последние годы императрица чувствовала личное отвращение к императору Вильгельму, и она на него возлагает ответственность "за эту ужасную войну". Когда императрица узнала о сожжении Лувэна, она воскликнула: "Я краснею от того, что была немкой!"

Я уже отмечал болезненные предрасположения, наследованные Александрой Федоровной от матери, проявляющиеся и у ее сестры, Елизаветы Федоровны, в филантропической экзальтации, а у ее брата, великого герцога Гессенского — в странных вкусах. Так вот, эти наследственные наклонности, которые более или менее атрофировались бы в положительной и уравновешенной среде Западной Европы, нашли в России самые благоприятные условия для полного развития. Моральное беспокойство, хроническая тоска, неопределенные страхи, смена периодов возбуждения и подавленности, неотвязная мысль о невидимом и потустороннем, суеверное легковерие — все эти симптомы рельефно выступают в личности императрицы. Покорность, с которой Александра Федоровна подчиняется влиянию Распутина, не менее знаменательна. Видя в нем "Божьего человека", "святого", гонимого — как Христа гнали "фарисеи", — признавая в нем дар предвидения, способность совершать чудеса и изгонять бесов, ставя в зависимость от его благословений успех политического акта или военной операции, императрица ведет себя, как вели себя когда-то московские царицы. Она переносит нас в эпоху Ивана Грозного или Михаила Федоровича.

Русская армия отступает от района Тильзита на нижнем Немане до района Плоцка на Висле, то есть на фронте в 450 километров. Она потеряла свои позиции у Ангерапа и все проходы у Мазурских озер, которые были так удобны для защиты. Русская армия поспешно отступает по направлению к Ковно, Гродно, Осовцу и Нареву.

Этот ряд неудач доставляет Распутину случай утолить непримиримую злобу, которую он питает к великому князю Николаю.

В начале своей карьеры в Петербурге, в 1906 г., у "старца" не было более усердных покровителей, чем Николай Николаевич и Петр Николаевич, а также их супруги-черногорки — Анастасия и Милица. Но в один прекрасный день Николай сознал свою ошибку и постарался исправить ее. Он умолял, заклинал царя прогнать гнусного "мужика". Несколько раз он пытался осуществить это, ничего не вышло. С тех пор Распутин ждал случая отомстить.

Поэтому меня не удивило, когда я узнал, что он в присутствии царя и царицы беспрерывно ругает генералиссимуса. Со свойственным ему чутьем Распутин сразу же начал с обвинений, которые в их глазах могли иметь наибольшее значение. С одной стороны, он обвинил Николая Николаевича в том, что великий князь пускает в ход всякого рода лицемерные приемы, чтобы снискать популярность среди солдат и создать себе в армии политическую клиентуру.

С другой стороны, Распутин повторял: "Николаша не будет иметь успеха ни в одной из операций, потому что Бог никогда не благословит их. Как, в самом деле, может Бог благословить действия человека, который предал меня, Божьего человека?"

Среда, 24 февраля 1915 г.

Сегодня днем, в то время, как я был у госпожи О., принимающей деятельное участие в устройстве госпиталей, неожиданно с шумом открылась дверь гостиной. Человек высокого роста, одетый в длинный черный кафтан, какие носят по праздникам зажиточные мужики, обутый в тяжелые сапоги, подошел, широко шагая, к госпоже О. и громко поцеловал ее. Это был Распутин.

Бегло взглянув на меня, он спросил:

— Кто это?

Госпожа О. назвала мою фамилию. Он продолжил:

— А, это французский посол. Я рад с ним познакомиться, мне как раз надо кое-что сказать ему.

И начал быстро говорить. Госпожа О., которая служила нам переводчицей, не успевала переводить.

У меня, таким образом, появилась возможность рассмотреть его. Темные длинные и плохо расчесанные волосы, черная густая борода, высокий лоб, широкий выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь Распутина оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом.

В кратких, беспорядочных фразах, используя обилие жестов, Распутин нарисовал мне патетическую картину страданий, которые война приносит русскому народу.

Затем он окинул меня недоверчивым взглядом и почесал свою бороду. Потом неожиданно выпалил:

— Везде есть дураки.

Он вернулся к своей первоначальной теме — к необходимости облегчить народные страдания.

После этого Распутин поцеловал госпожу О., прижал меня к своей груди и, широко шагая, вышел, напоследок хлопнув дверью.

Четверг, 15 апреля 1915 г.

Несколько дней тому назад в газетах писали, что Распутин уехал в Москву. Исполняя обет, который он дал в прошлом году, когда доктора вырвали его у смерти, Распутин отправился в Кремль помолиться на могиле патриарха Гермогена.

Когда наступил вечер, он перешел к подвигам другого рода. И хотя оргия происходила при закрытых дверях, но публике стало известно достаточно подробностей для того, чтобы вызвать во всех классах московского населения волнение, скандал, глухой ропот негодования и отвращения.

Вот эта история, как мне только что передал ее родственник московского градоначальника, генерала Адрианова, адъютант императора, прибывший из Москвы.

Сцена имела место в салоне ресторана "Яр", в Петровском парке. С Распутиным были два журналиста и три молодые женщины, из которых по крайней мере одна принадлежала к высшему обществу Москвы.

Ужин начался около полуночи. Было много выпито. Балалаечники исполняли национальные мотивы. Сильно разгоряченный Распутин принялся рассказывать с циничным воодушевлением о своих любовных похождениях в Петрограде, называя по фамилиям женщин, которые ему отдавались, сообщая о каждой какую-нибудь интимную особенность, какую-нибудь смешную или скабрезную подробность.

После ужина цыганки заменили балалаечников. Распутин, совершенно пьяный, принялся рассказывать об императрице, которую он называл "старушкой". Это смутило общество. Он продолжал, нисколько не обращая внимания. Показав вышитый жилет, который Распутин носил под кафтаном, он заявил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});