Тайна двух чемоданов - Роман Ронин

а потому повторения неприятной ситуации с узнаванием можно было не опасаться.��Бухарин покорял гостей своим обаянием. Не ожидая перевода Курихары, он заговорил с японцами на французском, которым все они в равной степени неплохо владели, а Эцуко поцеловал руку и сделал куртуазнейший комплимент, после чего поздоровался за руку, обнялся и троекратно расцеловался с Постышевым. Похоже, что именно эти два человека должны были стать главными персонами начинающегося вечера. К ним тут же приблизился прекрасно одетый мужчина в темно-коричневом костюме, до зеркального блеска начищенных туфлях, ведущий за руку девочку лет десяти.��– Александр Аросев, глава ВОКСа, считается любимчиком Сталина, – шепнул Курихара на ухо Ватануки. Тот удивленно поднял брови. Уточнил:��– Почему с девочкой?��– Не знаю, – растерянно пожал плечами Ватануки. Но «любимчик Сталина» уже сам спешил ответить на этот вопрос.��Продолжая держать ребенка за руку, он подошел к Постышеву и Бухарину, ищуще посмотрел в зал и приветливо улыбнулся, обводя взглядом всех присутствующих. Нахмурив брови, сзади к нему неспешным шагом приблизился Мехлис. Шум в зале стал стихать, а вокруг советских чиновников образовалась пустота. Дождавшись, пока окончательно наступит тишина, Бухарин начал говорить, останавливаясь после каждой фразы, чтобы дать возможность переводчикам успеть нашептать в уши своим патронам его речь:��– Уважаемые дамы и господа! Товарищи! Мы пригласили вас сегодня сюда, в дом Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, то есть с вами, – Бухарин коротко хохотнул, – по несколько необычному поводу. Вы знаете, что наша страна, – тут соратник Ленина стал вдруг очень серьезен, – развивается невиданными темпами. И речь идет не только о промышленности, о производстве, не только о сельском хозяйстве, но и о культуре, о духовной жизни наших трудящихся.��Бухарин остановился, набрал воздуха и посмотрел на Мехлиса. Тот, полностью соглашаясь со словами о духовном росте советских граждан, кивнул, и Николай Иванович продолжил:��– Вы знаете, дамы и господа, что приближающиеся в Европе праздники – Рождество и Новый год, уже давно не принято отмечать в нашей стране. Новый год, пришедший к нам когда-то, во времена царя Петра Великого, из Германии был отменен как праздник церковниками еще в царские же времена, во времена войны с Германской империей, в 1916 году. Что же касается Рождества, то около десяти лет назад мы окончательно и бесповоротно – повторяю: бесповоротно! – перестали праздновать и его! Но! Партия, правительство, наш дорогой и любимый вождь – Иосиф Виссарионович Сталин всегда учат нас быть внимательными чуткими к нуждам и чаяниям трудящихся и уметь быть критичными по отношению к себе. И в какой-то момент мы спросили себя: а так ли уж хорошо, что у нас нет Нового года?��Зал, дождавшись окончания перевода, зашумел и пришел в движение. Прокатилась по рядам волна кивков понимания, поднятых плеч изумления, слышно было, как несколько человек сдержанно, но явно саркастически засмеялись. Когда волна эта схлынула, слово взял Лев Мехлис:��– Уважаемые представители дипломатического корпуса и, особо обращаю внимание, иностранных журналистов. Прошу вас информацию, которую сейчас вам сообщу, принять, осмыслить, но не предавать гласности до 28 декабря. Повторяю: эмбарго до 28 декабря этого года!��Зал замер. Мехлис продолжил:��– Дело в том, что в нашу газету пришло письмо от видного члена партии, всем нам хорошо известного и всеми уважаемого товарища, о том, что хорошо бы изменить взгляды на традицию встречи Нового года. Письмо это будет опубликовано в полном объеме без всяких там сокращений и цензуры, которая, как известно, свойственна капиталистическому, а не нашему, социалистическому, обществу, и не свойственна коммунистической печати.��В зале опять зашумели, но Мехлис не останавливался:��– Мы в очередной раз проявляем большевистскую открытость и надеемся на ваше понимание. Сегодня мы пригласили автора сюда, в этот зал, чтобы он сам рассказал вам о содержании этого письма, рассказал о том, что он думает о традициях встречи нового года в стране большевиков, а я хочу лишь сказать, что наше руководство, наш любимый Иосиф Виссарионович Сталин уже ознакомился с этим письмом и высоко оценил изложенные в нем предложения.��Теперь уже Мехлису пришлось серьезно повысить голос, чтобы перекричать иностранцев:��– Слово предоставляется автору письма, большевику, кандидату в члены Полибюро Центрального комитета нашей партии Павлу Петровичу Постышеву.��Постышев сделал полшага вперед и, дождавшись полной тишины, начал очень просто:��– Уважаемые дамы и господа. Товарищи. Большевики – не монстры и не чудовища. Большевики – люди, которым, как всем людям, свойственно ошибаться. Их можно и нужно за это наказывать, но их можно и нужно прощать за их ошибки, если эти ошибки найдены, осознанны, признаны. Мы совершили грандиознейшую революцию в истории, мы пережили страшнейшую Гражданскую войну, в которой некоторые из тех, кто сегодня стоит в этом зале, стоял против нас с оружием в руках. – Глаза Постышева кого-то поискали в зале, но безуспешно, и он продолжил. – Мы пережили голод, разруху, тиф. Если вы думаете, что в борьбе с этим всегда можно было сохранять свежую, ясную голову, что ж… Устройте революцию у себя дома и проверьте.��Зал возмущенно снова пришел в движение и стал слышен чей-то выкрик:��– Пропаганда!��Постышев улыбнулся и заговорил дальше совершенно серьезно:��– Да, мы ошибались, и ошибались часто. Много было так называемых правых и левых перегибов, когда пострадали не только наши проверенные товарищи, – и Постышев едва уловимо дернул плечом в сторону Бухарина, – но страдали ни в чем не повинные массы трудящихся и даже детей. Почему запретили новогоднюю ёлку у нас в стране? Кому она мешала? Почему лишили детей праздника, который никоим образом не опасен для сильного советского государства? Если уж мы не боимся империалистических пушек, танков, самолетов, то что ж мы дерева зеленого пугаемся, а?��Я помню хорошо, что, когда был маленьким, под Новый год бегал голодный, холодный, к домам богатеев подсмотреть через стекло, как их сытые румяные детишки вокруг елки веселятся, как подарки получают. Мечтал о такой же елке. Мечтал о ней в дальневосточной тайге, когда… когда хотелось, чтобы у наших детей, детей честных тружеников, тоже была своя елка – настоящая, а не партизанская сосна с шишками. И вот мы победили. И что? Вместо того чтобы детям своим плоды этой победы отдать, чтобы эту самую елку нарядить, запретили о ней даже вспоминать! Справедливо это? Я считаю, нет, несправедливо! Умно это? Да глупее ничего и выдумать нельзя, по-моему!��Заинтригованный зал молчал. Опытный оратор, Постышев сделал паузу, снова улыбнулся и рубанул:��– Мы, товарищи, наш великий вождь товарищ Сталин решили: отныне новогодней елке в стране Советов быть! Больше того, Новый год – это наш праздник, праздник, отвоеванный в кровавой борьбе, праздник большевистский, а значит, помогать проводить его детям будут партийные и комсомольские ячейки, советы депутатов – городские, районные, сельские – все! Мы открываем новую эпоху, эпоху, когда, как сказал недавно товарищ