Кровь, слава и любовь - Жюльетта Бенцони

– Умоляю вас, господин герцог! – прошептала она, искусно разыгрывая смущение. – Не надо… Не надо… Вы же знаете, я бедная девушка, простая гувернантка. Мое положение только чуть выше, чем у обыкновенной служанки. Все, чем я обладаю, – это моя честь, и я дорожу ею. Не лишайте меня моего единственного достояния! Хватит и того, что мне приходится каждый день выдерживать жестокую борьбу с самой…

Он не дал ей договорить, радостно пытаясь снова привлечь ее к себе.

– Анриетта! Анриетта! Значит, вы меня хоть немножко любите? Иначе с чем вам бороться? О, дорогая моя! Если бы я знал это наверняка, я сделал бы для вас все, что в моих силах. Вам больше не пришлось бы раздумывать, стоило ли уступать моим желаниям! Только скажите, что вы меня любите, только скажите…

На этот раз ему удалось обнять ее, но она вскрикнула и, высвобождаясь, очень быстро и испуганно произнесла:

– Господин герцог!.. Сюда идет Берта! Будьте осторожны! Если нас увидят…

С каждым днем герцог все чаще жаловался на свою жену. По его словам, он не только жестоко страдал от ее буйного нрава, но еще скрывал какой-то «страшный секрет». Именно этой тайной объяснялось то бесчеловечное отношение, которое он «вынужден был проявлять по отношению к супруге». Теобальд довольно быстро сообразил, что вспыльчивый характер герцогини – еще не повод отобрать у нее детей, а ему хотелось отнять их окончательно и доверить заботам той, кого он так любил. Но Фанни, к его глубокому сожалению, вовсе не спешила становиться по-настоящему сумасшедшей, на что он уже давно надеялся. Вот ему и пришлось изобрести этот «секрет», который он якобы мог доверить лишь самому близкому человеку. Послушать его, так несчастная женщина совершила столь дикое преступление, что лишение ее родительских прав было бы слишком слабым наказанием, а для самих детей – истинным спасением.

Естественно, подобные намеки разжигали любопытство молодой интриганки. В конце концов она сказала герцогу, что, может быть, позволит себя уговорить, если в обмен, как последнее доказательство своей любви, он выдаст ей этот пресловутый секрет.

Тогда он заговорил в открытую. То, что он сказал гувернантке, было столь грязно и ужасно, что, будь во всем этом хоть капля правды, любой человек, дорожащий своим честным именем, должен был бы об этом молчать. Но герцог был готов на любое безумство, лишь бы эта женщина отдалась ему. Однажды вечером он наконец решился и прошептал: нельзя подпускать детей к матери из-за того, что она много раз пыталась развратить их.

Низость герцога могла бы отпугнуть любую женщину, имеющую хотя бы жалкое подобие сердца. Но мадемуазель Делюзи, услышав все это, почувствовала, что ей в руки идет крупная добыча. На такое она не могла надеяться даже в самых сладких снах. Ни за какие сокровища мира она не согласилась бы упустить свой шанс. Анриетта, не дрогнув, выслушала герцога и сделала вид, что поверила. В ту ночь герцог Теобальд впервые открыл дверь в спальню гувернантки своих детей.

С того дня, как мадемуазель Делюзи стала его любовницей, герцог уже совершенно не считался с женой и не щадил ее. Детей у несчастной женщины отобрали окончательно. Ее полностью лишили возможности видеть их.

Герцогиня пыталась защищаться, насколько ей позволяло здоровье, отнюдь не улучшавшееся от переживаний. Она кричала, плакала, умоляла, неистовствовала, пробовала даже броситься в ноги к мужу, ничего, кроме презрительной улыбки, не добившись. В конце концов, холодно и безжалостно, в присутствии своей любовницы, он бросил ей в лицо, что она чересчур безнравственна для того, чтобы быть матерью.

Это было уже слишком. Герцогиня, услышав столь дикое обвинение, словно онемела. Но потом закричала, как раненое животное, и без сознания рухнула к ногам тех, кто состоял в заговоре против нее.

По приказу герцога ее отнесли в спальню и поручили заботам горничной. Успокоить Фанни оказалось трудно, и продолжалось это достаточно долго.

Только два часа спустя Жозефина Обер, молодая камеристка герцогини, на цыпочках вышла из спальни хозяйки и тихонько прикрыла за собой дверь. По коридору в это время проходил Шарпантье, лакей герцога. Он держал в руках его рапиры, которые хозяин велел начистить. Шарпантье, увидев Жозефину, подошел к ней и спросил:

– Ну что, ей получше?

– Только что задремала, – прошептала в ответ девушка. – Но в каком она состоянии! Бедная мадам! Я думала, что на этот раз она действительно сойдет с ума!

Лакей пожал плечами.

– Неудивительно, если в один прекрасный день так и случится! Очень жаль. Конечно, она вспыльчива, как говорится, настоящий порох, но по существу женщина хорошая, не злая. Наоборот, всегда была щедра и великодушна. Она не заслуживает той жизни, какую они здесь ей устроили. Интересно, что «он» мог ей сказать, чтобы довести до такого состояния?

– Не знаю. Она попросила меня передать ему письмо. Не знаете, где он?

– Где ж ему быть, если не у своей подружки! У нее, конечно!

– Ах, у этой!.. Если бы маршал приехал и навел здесь хоть какой-то порядок! Но госпожа не хочет ничего ему говорить. Ей слишком стыдно жаловаться. Он был против ее замужества.

Герцог вынул изо рта сигару и взял письмо с серебряного подноса, который протянула ему Жозефина.

– Ну-ну, – улыбнулся он сидевшей немного поодаль и склонившейся над какими-то бумагами гувернантке. – Представляю себе, что там! Опять нытье! Но надеюсь, что хоть на этот раз она поняла…

– Как знать? – возвращая ему улыбку, ответила Анриетта.

Он принялся читать, сдерживая голос и покачивая головой.

«Как ты можешь думать, что я развращала своих детей? – писала несчастная женщина. – Ты же отлично знаешь, что я чиста душой, знаешь, как чиста моя жизнь! Мало кто способен пойти на такое. Разве ты женился на преступнице? Неужели я не люблю собственных детей? Господи помилуй! Ты думаешь, у меня нет души? Думаешь, я хуже дикого зверя? Но ты ведь должен знать, что я слишком любила тебя, чтобы не любить твоих детей, даже если бы на то не было и других причин…»

По мере того как он читал, голос его становился все тише. Добравшись до конца письма, он сложил его, нахмурив брови, подошел к секретеру, находившемуся в смежной с комнатой библиотеке, и, не говоря ни слова, положил бумагу в один из ящичков. Когда он вернулся, Анриетта подняла голову и посмотрела на него.

– И что же она написала?

– Ничего интересного. Обычные жалобы, как я и думал. А теперь я оставлю тебя, малышка. Надо пойти в клуб…

Едва он удалился, мадемуазель Делюзи, вскочив со своего места, быстро побежала в библиотеку, решив непременно прочесть письмо, содержание которого любовник захотел от нее скрыть. Но на этот раз герцог унес ключ с собой.