Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп

«В Западном Берлине возникла абсолютно ненормальная ситуация, которую используют для подрывных действий против Германской Демократической Республики, СССС и других социалистических государств, – говорилось на простом, недипломатичном языке в записке Хрущева. – Этому следует положить конец. Или продолжать идти по пути опасного ухудшения отношений между странами к вооруженному конфликту, или закончить дело мирным договором».

В памятной записке Хрущева Аденауэру, по стилю напоминающей личное письмо, Берлин назывался важнейшей проблемой в советско-германских отношениях. В ней он подверг критике как никогда громкую и решительную общественную поддержку в Западной Германии пересмотра послевоенных соглашений, в соответствии с которыми треть территории Третьего рейха отошла Советскому Союзу, Польше и Чехословакии. «Если у Германии теперь другие границы, чем были у нее перед войной, то в этом виновата она сама», – написал Хрущев, напомнив Аденауэру, что его страна вторглась к своим соседям и уничтожила «миллионы и миллионы».

Хотя советский посол вручил памятную записку Аденауэру, она не в меньшей степени предназначалась и Кеннеди. Советский лидер недвусмысленным способом заявил, что потерял терпение. «Сначала западные лидеры говорили: «Подождем немного, сейчас не время. В США идет подготовка к президентским выборам. Подождем, пока там все закончится». А после выборов они говорят: «Президент и новое правительство США только-только вступили в свои должности и еще не освоились со своими новыми обязанностями». А теперь Москву просят подождать до окончания выборов в Западной Германии. «Если позволить делу идти таким чередом, это может продолжаться до бесконечности».

Письмо содержало характерную для Хрущева смесь приманок и угроз. Он просил Аденауэра использовать «все его влияние и большой опыт государственного деятеля», чтобы обеспечить в Европе мир и безопасность. В то же время он напоминал Аденауэру, что в текущий момент Советский Союз и его друзья обладают силой, необходимой для своей защиты.

Он поднял на смех призыв Западной Германии к разоружению в то время, когда Аденауэр в спешном порядке создавал вооруженные силы и искал доступ к ядерному оружию, пытаясь превратить НАТО в четвертую ядерную власть. Он ругал Аденауэра за заявление, что во время выборной кампании его партия сосредоточится на антикоммунизме. «Если это действительно так, Вы… должны отдавать себе отчет в последствиях», – говорилось в письме.

Правительству Кеннеди еще не исполнилось месяца, а Хрущев уже взял курс на Берлин. Если Кеннеди не желал договариваться на приемлемых условиях, Хрущев был решительно настроен искать другие пути, чтобы получить то, что хотел.

Часть вторая. Собирается буря

Глава 7. Хрущевская весна

Западный Берлин – это кость в горле советско-американских отношений… Если Аденауэр хочет воевать, то Западный Берлин будет подходящим местом для начала конфликта.

Премьер Хрущев американскому послу Льюэллину Е. Томпсону, 9 марта 1961 года

Вполне вероятно, что СССР приведет к Берлинскому кризису в этом году. Любые действия опасны и неперспективны. Бездействие еще хуже. У нас нет выбора. Если спровоцируют кризис, самым безопасным, возможно, будет дерзкий, угрожающий курс.

Бывший государственный секретарь, член Исполнительного комитета Совета национальной безопасности Дин Ачесон, памятная записка по Берлину для президента Кеннеди, 3 апреля 1961 года

Новосибирск, Сибирь

Четверг, 9 марта 1961 года

Никита Хрущев выглядел безмерно усталым и был в плохом настроении.

У советского лидера, которого привыкли видеть порывистым и жизнерадостным, было пепельно-серое лицо, потухшие глаза, он тяжело передвигался. Его внешний вид произвел тягостное впечатление на американского посла Льюэллина (Томми) Томпсона и двух его спутников, молодого американского политического советника Бориса Клоссона и Анатолия Добрынина, советского посла в США.

Томпсону понадобилось десять дней уговоров и просьб, прежде чем ему удалось договориться о встрече с Хрущевым, чтобы передать советскому лидеру первое личное письмо президента, в котором было долгожданное приглашение на встречу. После этого ему пришлось пролететь 1800 миль, чтобы поймать Хрущева в Академгородке, научном центре, построенном по приказу Хрущева под Новосибирском.

Хрущев мечтал создать в Сибири лучший в мире центр научных исследований, но, как многие мечты, эта тоже не оправдала его надежд. На прошлой неделе он уволил генетика, теории которого не пришлись ему по вкусу, и приказал сократить план научных тем нового института с девяти до четырех. Недовольство ходом дел в Академгородке негативно сказалось на настроении советского лидера и поубавило у него уверенности.

Поездка по стране отнимала у Хрущева физические и моральные силы, поскольку с каждым днем он узнавал о новых серьезных экономических проблемах своей страны. Албания перенесла свою преданную любовь с Москвы на Китай, подорвав в некоторой степени доверие к Хрущеву как к лидеру мирового коммунизма. Союзник Москвы в Конго Патрис Лумумба был убит, и Хрущев обвинил в этом Генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда.

Что более важно, капиталистический мир оказался намного более гибким, чем предсказывали хрущевские пропагандисты. Деколонизация Африки не смогла пошатнуть положение Запада в развивающихся странах так сильно, как это предсказывали советские эксперты. При всех усилиях Советского Союза разделить альянс углублялась натовская интеграция, а западногерманский бундесвер столь быстро наращивал возможности, что изменил военный баланс в Европе. Президент Кеннеди, и в выступлениях, и в расходах на оборону, показывал себя большим антикоммунистом, чем Эйзенхауэр. И каждый месяц увеличивалось количество беженцев из Восточной Германии. Удача отвернулась от Хрущева, и октябрьский съезд партии должен был стать для него ареной борьбы за выживание.

Столкнувшись с множеством новых проблем, Хрущев согласился встретиться с Томпсоном только после того, как американский посол в неофициальной беседе сообщил корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Сеймуру Топпингу – и ряду дипломатов в Москве, – что советский лидер оказывает ему холодный прием в то время, когда Кеннеди пытается установить с ним отношения. 3 мая Топпинг поспешил сообщить, что Томпсону, как он ни старается, не удается передать Хрущеву важнейшее сообщение от Кеннеди. Топпинг написал, что Томпсон получил приказ «начать серию предварительных бесед перед основными переговорами по сути различий Восток – Запад».

Даже после этого Хрущев весьма неохотно согласился принять Томпсона. Советник Хрущева Олег Трояновский видел, как «быстро развеялись» за четыре месяца, прошедшие с выборов Кеннеди, большие надежды, которые его босс возлагал на новый старт в американо-советских отношениях. Трояновский, вездесущий советник Хрущева, учился в Sidwell Friends School в Вашингтоне, когда его отец в 1930-х годах был полномочным представителем СССР в США. Он с легкостью цитировал Маркса и бегло говорил на американском сленге.

Трояновский видел, Хрущев устал от выжидательной позиции Кеннеди; он хотел встретиться с новым американским президентом до того, как он будет заражен тем, что Хрущев считал антисоветским уклоном Вашингтона, но потерял эту возможность. Прошло чуть меньше года после случая с U-2 и несостоявшегося парижского саммита, и Хрущев не мог допустить, чтобы опять сорвалась встреча с американским президентом. Однако теперь, учитывая стремление Кеннеди намеренно затягивать берлинский вопрос и настаивать на соглашении о запрете ядерного оружия, что категорически не устраивало советских военных, именно это казалось наиболее вероятным исходом любой встречи на высшем уровне. Хрущев уже успел попасть в беду по своей вине, приняв решение о сокращении армии, и военные теперь будут сопротивляться любым решениям, направленным на ограничение разработок ядерного оружия.

Посещение колхозов по пути в Новосибирск усилило его плохое настроение. Согласно советскому статистическому ежегоднику, валовой внутренний продукт СССР составлял примерно 60 процентов валового внутреннего продукта США, но и эти данные были, конечно, сильно преувеличены. По данным ЦРУ, эта цифра была около 40 процентов, а согласно другим экспертным оценкам, она составляла порядка 25 процентов. Отставание сельского хозяйства Советского Союза от США по производительности труда не только не сокращалось, но увеличивалось.

Во время поездки Хрущев увидел уродливую правду за чрезмерно оптимистичными строками отчетов от провинциальных подхалимов. Невыполнение посевных сроков, неоправданная смена культур, плохие урожаи, отсутствие хорошей системы дорог, недостаточная личная заинтересованность колхозников в развитии сельского хозяйства (часто зерно гнило на полях) – все это вело к развалу сельского хозяйства. Хрущев был в ярости. С каждой неделей увеличивался список некомпетентных подчиненных, одни из которых стремились скрыть свои неудачи, а те, кто признавал допущенные ошибки, не знали, как их исправить. Так, первый секретарь Тамбовского обкома партии по фамилии Золотухин, признав себя виноватым, трижды просил, чтобы Хрущев снял с него штаны и выпорол.