Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смыслах - Митрополит Антоний (Блум)

счет, которые садятся кому-нибудь на шею и заставляют его нести каждый чемодан, даже если в этом нет необходимости. Но избирательность не означает неприятие человека. Она означает удовлетворение наибольшей потребности. Когда я был хирургом во время войны, одним раненым мне приходилось безотлагательно уделять больше внимания, а другим – меньше, и при этом надеяться на лучшее. Бывают неотложные или крайне тяжелые случаи, но это не значит, что тебе больше нет дела ни до чего другого. Если бы вы просто взглянули на женщину с чемоданом и, возведя очи к небу, благочестиво произнесли: «О Господи, подай ей силы», я бы сказал, что вы прошли мимо нее.

– Как долго нужно продолжать помогать одному и тому же человеку?

– Я думаю, возможны два подхода. Пока вы чувствуете, что ваша помощь полезна человеку, помогайте, опять-таки оставаясь избирательным и рассчитывая свои силы. Но если вы обнаружили, что чем больше вы помогаете этому человеку, тем более зависимым и инфантильным он становится, вы должны сказать «нет».

Помню, когда я только приехал в Лондон, я довольно долго помогал одному человеку; затем однажды спросил у него: «А теперь, Денис, можешь ли ты мне сказать, почему ты все время создаешь проблемы?» К тому моменту у нас уже были вполне дружеские отношения, и он ответил: «Потому что я боюсь, что, если не будет проблем, вы перестанете навещать меня». Есть люди, которые создают проблемы, чтобы о них заботились, а есть люди с реальными проблемами, и кто-то должен позаботиться о них. Поэтому необходимо уметь различать ситуации и временами проявлять определенную строгость. Нужно уметь сказать: «Нет, я не будут помогать тебе, ты должен сделать это сам». Например, когда вы помогаете инвалиду либо кому-то, кто в течение долгого времени болеет и не выходит из дома, есть соблазн постоянно бросаться ему на помощь и делать за него все. Но в результате этот человек не восстановит свои мышцы или свое мужество, чтобы действовать, потому что его оградили от единственного шанса снова стать взрослым и независимым. Вот почему временами нужно говорить: «Я не буду делать это за тебя. Если ты этого сам не сделаешь, обходись без этого».

– Каковы ваши взгляды на цензуру и на молодежь?

– Прежде всего, я думаю, что в наше время существует чудовищное количество развращающих воздействий, с которыми нужно бороться. Неправда, что порнография безобидна. Неправда, что можно подвергать любому воздействию ребенка, или молодого человека, или даже взрослого, не поранив, не покалечив или не разрушив его. Я думаю, первое, что должно сделать общество, – противостоять этим вещам. И когда я говорю «общество», я думаю об ответственных гражданах страны. Если бы было весомое общественное мнение, отвергающее подобные программы, если бы ВВС осознало, что такие программы никто не будет слушать, потому что они вызывают отвращение, их заменили бы чем-то другим.

То же самое относится ко многим журналам, разрушающим нравственную цельность: люди просто должны не покупать их, люди могли бы швырнуть их в лицо тем, кто их продает. То есть существует общая ответственность, которую граждане должны взять на себя. Обычно люди, распространяющие подобные вещи, действуют, а люди, которые относятся к этому неодобрительно, помалкивают. Так вот, ответственность лежит на каждом.

С другой стороны, как бы мы ни поступали, что-то дурное все-таки дойдет до всех, от мала до велика. Я думаю, худшее, что тут можно сделать, – попытаться замолчать дурное. Если оно доходит до детей или до наших друзей, мы должны быть готовы обсудить его спокойно, без злобы. И обсудить как-то позитивно. Не просто сказать, что это ужасно, отвратительно, безвкусно и тому подобное, но пробудить в людях другие стороны их личности, взглядов, вкусов, восприятия жизни – того, что поможет им отбрасывать все безнравственное. В этом и состоит все воспитание детей, молодежи, да и взрослых людей. Я думаю, что слишком многие родители или учителя всех уровней и направлений снимают с себя ответственность. Мужчинам и женщинам, которые должны иметь мужество подняться и заставить считаться с собой, кажется невыносимым стать непопулярными, нелюбимыми, осмеянными. Но я думаю, что, пока определенные вещи не могут быть просто искоренены, запрещены, каждый должен, по крайней мере, обсуждать с жертвами таких программ, журналов и книг темы, привлекающие своей красотой, благородством и чистотой. Обратить внимание людей на тот факт, что они разрушают себя, уродуют, оскверняют. Я не думаю, что цензура, которая состояла бы в том, чтобы взять и уничтожить все эти книги и журналы, решила бы проблему, потому что все равно осталось бы достаточно возможностей достать другие. Но если смело смотреть в лицо подобным вещам с убеждением, с любовью, скорее с жалостью, чем с негодованием, это может оказать большее влияние.

– Был ли Джон Леннон человеком мира? Что он хотел донести людям? Что вы думаете о церковных лидерах, солидарных с ним?

– Для меня, наверное, было бы безопасней не высказывать никаких мнений о церковных лидерах. Но я поступлю рискованно: выскажу свое мнение о том, как газеты и СМИ относятся к людям в целом. Пока ты «новость», ты интересен. Как только ты «устарел», не важно, жив ты или мертв, – ты больше ничего не значишь. И это я нахожу совершенно чудовищным. В течение нескольких дней мы видим сообщения о землетрясении в Алжире, и вдруг неожиданно это перестает быть интересным. Ничего больше не сообщается, хотя люди все еще становятся жертвами последствий случившегося.

Я помню, как Солженицын был выслан из России. Он был взят в тюрьму, из тюрьмы – на самолет, который доставил его в Германию, и, приземлившись, он отправился к другу. Газетчики просто атаковали это место. Они перелезали через стены. Они не давали ему спокойно поспать ни одной ночи. Они требовали встречи с ним, чтобы расспросить о первых впечатлениях высланного. Затем он прибыл в Швейцарию и высказал журналистам свое мнение об их поведении. В ответ он услышал: «Вы понимаете, что вы полностью в наших руках? Если вы будете вести себя подобным образом, мы не напишем о вас ни строчки, и вы перестанете существовать для других людей». Это происходит все время. Я могу привести много подобных примеров, но ужасно больно думать: то или другое положение не изменилось, но интерес к нему пропал, поскольку были интересны «новости», а не сами люди. И я думаю, ваш вопрос о Джоне Ленноне вполне с этим согласуется.

Вот человек, который был для одних путеводной звездой, для других – поводом позлословить. Но был ли он путеводной звездой