Ключ Сары - Татьяна де Ронэ

чудесного малыша лет четырех-пяти… Он не сводил с него глаз. Все время играл с ним, таскал на плечах, улыбался ему с тенью грусти и сожаления в глазах. Это было невыносимо. В какой-то момент Изабель застала меня в слезах на кухне, пока остальные на улице приканчивали классический французский пирог «киш лорен». Она крепко обняла меня, потом мы выпили по большому бокалу вина, поставив на полную громкость старый шлягер Дайаны Росс. «Это не твоя вина, подруга, нет, не твоя. Вбей это как следует себе в голову».

Я чувствовала себя бесполезной очень долгое время. В сложившейся ситуации семейство Тезак демонстрировало чудеса сдержанности и понимания, что не мешало мне постоянно помнить о своей неспособности дать Бертрану то, чего ему хотелось больше всего на свете: второго ребенка. А главное, сына. У Бертрана две сестры. Он был единственным мальчиком в семье. Без наследника мужского пола фамилия исчезнет. Я недооценила всей важности этого для их клана.

Когда я настояла на том, чтобы меня продолжали называть «мисс Джармонд», несмотря на статус замужней женщины, то натолкнулась на изумленное молчание. Свекровь, Колетт, объяснила мне со сладкой улыбкой, что для Франции подобное поведение, как бы это сказать… современно. Что означало «слишком уж современно». По эту сторону Атлантики столь феминистский подход не очень-то жаловали. Во Франции жена обязана носить фамилию мужа. А значит, я до конца своих дней буду мадам Бертран Тезак. Помню, я одарила свекровь своей самой белозубой рекламной улыбкой, непринужденно заявив, что меня вполне устраивает «Джармонд», и точка. Она ничего не сказала, но с того дня Эдуар и она сама, представляя меня, всегда говорили «жена Бертрана».

Я склонилась над голубой полоской. Ребенок. Ребенок! Чувство радости и счастья взяло верх над всем остальным. У меня будет ребенок! Я окинула взглядом такую знакомую кухню. Потом подошла к окну и выглянула в старый обветшалый двор. Девочка или мальчик, мне все равно. Я знала, что Бертран очень хотел мальчика. Но если будет девочка, я была уверена, он полюбит ее не меньше. Второй ребенок. То, чего мы так долго ждали. То, на что уже не надеялись. Сестра или брат, о которых Зоэ больше не осмеливалась заговаривать. Как и Мамэ.

Как объявить об этом Бертрану? Я не могла сделать это по телефону. Мы должны быть рядом, и только вдвоем. Это должен быть момент настоящей близости. И надо сделать все возможное, чтобы никто не узнал об этом до срока в три месяца, когда беременность уже необратима. Я умирала от желания позвонить Эрве и Кристофу, Изабель, сестре, родителям, но не сделала этого. Мой муж должен быть первым, кто узнает. Потом я объявлю об этом дочери. Внезапно мне пришла в голову мысль.

Я позвонила Эльзе, няне, и спросила, свободна ли она этим вечером и сможет ли посидеть с Зоэ. Она могла. Потом я заказала столик в нашем любимом ресторане на улице Сен-Доминик, где мы часто бывали с самой свадьбы. В заключение я набрала Бертрана, попала на автоответчик и оставила сообщение с просьбой присоединиться ко мне в «Тумьё» ровно в девять часов.

Я услышала, как вернувшаяся Зоэ поворачивает ключ в замке. Она громко хлопнула дверью и направилась на кухню с тяжелым рюкзаком в руке.

– Привет, мама, – сказала она. – Хороший был день?

Я улыбнулась. Как всегда, то есть всякий раз, когда мой взгляд падал на дочь, я поражалась ее красоте, стройному силуэту, ореховым лучистым глазам.

– Эй, иди ко мне, – позвала я, облапив ее, как волчица.

Она отстранилась, внимательно глядя на меня.

– А денек, видно, был просто классный, судя по тому, как ты меня обнимаешь.

– Ты права, – признала я, борясь с бешеным желанием все ей рассказать. – Очень, очень хороший день!

– Рада за тебя. У тебя был такой странный вид в последнее время. Наверно, из-за тех детей.

– Детей? Каких детей? – удивилась я, откидывая назад ее волосы, упавшие ей на лицо, – красивые гладкие каштановые волосы.

– Ну ты же знаешь, дети. Дети Вель д’Ив. Те, которые так и не вернулись обратно.

– Да, верно, – сказала я. – Меня такая грусть одолела, и я никак не могла от нее избавиться.

Зоэ взяла мои руки и начала крутить обручальное кольцо на моем пальце – привычка, которой она обзавелась еще в раннем детстве.

– Знаешь, я слышала твой разговор по телефону на той неделе, – призналась она, не смея поднять на меня глаза.

– То есть?

– Ты думала, я сплю.

– Ох ты, – вырвалось у меня.

– Но я не спала. Было поздно. Ты разговаривала с Эрве, мне кажется. Ты пересказывала ему то, что узнала от Мамэ.

– По поводу квартиры? – спросила я.

– Ну да, – кивнула она, поднимая на меня взгляд. – О семье, которая там раньше жила, о том, что с ними случилось, и как Мамэ жила там все эти годы, словно ее это совершенно не касалось.

– Ты все слышала… – выдохнула я.

Она кивнула:

– Ты что-нибудь знаешь о той семье, мама? Знаешь, кем были те люди и что с ними случилось?

– Нет, милая, не знаю.

– А правда, что Мамэ было все равно?

Это был деликатный момент.

– Сердце мое, я уверена, что нет, но думаю, она сама не знает, что в действительности произошло.

Пальцы Зоэ опять принялись вертеть кольцо, но уже чуть быстрее.

– Мама, думаешь, тебе удастся что-нибудь найти про тех людей?

Я остановила нервные пальцы и вернула кольцо на место.

– Да, Зоэ. Именно этим я и займусь, – заверила я.

– Папа взорвется! – заявила она. – Я слышала, как он говорил, чтобы ты выбросила все это из головы. Перестала этим заниматься. У него был очень сердитый вид.

Я прижала ее к себе, положила подбородок ей на плечо. Подумала о чудесном секрете, который носила в себе. А еще о встрече сегодня вечером в «Тумьё». Представила себе ошеломленный вид Бертрана, крик радости, который он не сумеет сдержать.

– Дорогая, – сказала я. – Папа ничего не скажет, обещаю тебе.

Измученные безумным бегом, обе малышки рухнули на землю за какими-то кустами. Они задыхались, и им очень хотелось пить. У девочки кололо в боку. Если бы она могла выпить воды и хоть немного передохнуть, силы вернулись бы. Но она знала, что задерживаться нельзя. Нужно двигаться дальше. Она должна добраться до Парижа. Во что бы то ни стало.