Кроваво-красный снег - Ганс Киншерманн

Когда мы возвращаемся после сеанса в нашу хату, то с порога ощущаем какой-то необычайно вкусный запах. Это хозяйка вместе с Катей приготовила для нас сюрприз — овощной суп под названием борщ. В его состав входит капуста, помидоры и, конечно, консервированная говядина. Вкус у борща бесподобный.

Пауль Адам так и увивается за Катей. Им явно приятно находиться в обществе друг друга, они часто смеются. Я подхожу к ним и вижу, что Катя показывает ему какие-то фотографии. Среди них два рисунка карандашом.

— Кто это? — спрашиваю я, и лицо Кати тут же принимает серьезное выражение. Она что-то отвечает мне, но я ее не понимаю. Пауль уже неплохо научился говорить по-русски и поэтому объясняет мне, что это портреты ее братьев. Они сейчас на войне. Один из них нарисовал автопортрет и портрет брата, он считается неплохим художником.

Затем Катя неожиданно начинает плакать. Она проклинает войну, вскидывает вверх руки и повторяет:

— Война капут!

Бедняжка! Мы тоже хотим, чтобы эта война поскорее закончилась, но кто знает, сколько придется ждать до ее конца?

19 декабря. Сегодня все по-другому, не так, как вчера. Мирная жизнь кончилась. Я просыпаюсь, и вскоре противник открывает подвижный заградительный огонь. Взрывы с каждой минутой становятся все громче и громче. Этого наступления противника мы уже давно ожидали. Сумеют ли наши товарищи, сидящие в окопах на главной полосе обороны, сдержать натиск врага? Нет! Враг врывается на наши позиции, и сразу же после этого звучит сигнал тревоги. Когда мы садимся в грузовики, чтобы отправиться на передовую, Катя выходит проводить нас. Я вижу в ее глазах слезы. Какие чувства она сейчас испытывает? Мне кажется, что предстоящий бой будет очень тяжелым, с огромными потерями. Хорошо, что человеку не дано знать свое будущее.

Катя проходит какое-то расстояние вслед за нами и машет рукой. Мы видим ее фигурку до тех пор, пока наша машина не скрывается за поворотом. Грузовики выезжают из деревни и останавливаются в естественном укрытии, в неглубокой низине. Звуки боя становятся громче. Мы спрыгиваем на землю и ждем дальнейших указаний.

Перед нами неожиданно появляются несколько танков «Т-34». Они всего в нескольких сотнях метров от нас, въехали на гребень холма и ведут оттуда огонь по деревне. Стремительно, как лесной пожар, до нас доносится новость о том, что враг прорвал линию обороны наших пехотных и горнострелковых подразделений и накрыл наши артиллерийские расчеты на высотке в нескольких километрах от деревни. Советские войска устремились в образовавшиеся бреши нашей линии обороны и в данный момент, наверное, берут в плен немецких солдат.

Наши штурмовые орудия и танки появляются у нас за спиной. Начинается бой с советскими бронемашинами. Танки «Т-34» становятся удобными мишенями. Вскоре мы подбиваем двадцать «тридцатьчетверок», потеряв при этом всего два своих танка. Остальные русские танки торопливо отступают.

Ближе к полудню в бой вступают панцергренадеры. Нам приходится пересекать участок открытой местности. Враг уже ожидает этого и встречает нас яростным огнем артиллерии и пулеметов. Мы оказываемся в настоящем аду. В дополнение ко всему нас начинает утюжить вражеская штурмовая авиация. Наши танки быстро устраивают дымовую завесу. Мы же лежим на земле без какого-либо прикрытия, мечтая о том, чтобы хотя бы куда-нибудь зарыться или уползти в безопасное место.

Земля дрожит от бесконечных взрывов. Отовсюду слышатся мучительные стоны и крики раненых, призывающих на помощь медиков. Устремляемся вперед с одной-единственной мыслью: поскорее бы найти какое-нибудь убежище в этом кромешном аду. Хотя нам удается избежать перекрестного артиллерийского огня, мы понимаем, что смерть подстерегает нас повсюду. В любую секунду мы можем стать жертвами пулеметной очереди или выстрела из противотанкового орудия.

Пули свищут у меня над головой, а на снегу с шипением остывают осколки снарядов. Кожей лица ощущаю волну жара и снова бросаюсь на землю. К несчастью, ударяюсь подбородком о стальной кожух пулемета, который при падении соскальзывает с моего плеча. На несколько секунд теряю сознание, но затем быстро вскакиваю на ноги и, повернув направо, бегу туда, где заметил небольшой бугорок с плоской вершиной, засыпанный снегом. Пули с противным свистом впиваются в землю у меня под ногами. Судорожно пытаюсь вспомнить, сколько раз за последние недели я бегал вот так, под дождем вражеских пуль. До сих пор мне везло, и с божьей помощью я оставался жив и невредим. Повезет ли мне на этот раз?

Поступаю так, как обычно: бегу, согнувшись в три погибели, движимый страхом в любой момент получить пулю или осколок. Мне кажется, будто мое тело заряжено электричеством. Чувствую, как по спине пробегают волны тепла. Пот струится по лбу и заливает глаза. Время от времени я бросаюсь на землю и прижимаюсь к ней, втягивая голову в плечи, как черепаха. Понимая, что так будет безопаснее, оставшееся расстояние преодолеваю ползком. Затем снова вскакиваю и бегу дальше, закинув пулемет на плечо. Мне кажется, что проходит целая вечность, прежде чем я достигаю цели — заснеженного бугорка. Здесь я нахожу некое подобие укрытия.

Со всех сторон по-прежнему слышатся крики раненых, не способных передвигаться самостоятельно. Они лежат на распаханной взрывами земле, истекая кровью.

Большинство из них умирают от переохлаждения, так и не получив медицинской помощи. Замечаю Вилли Краузе, лежащего в луже крови в десяти шагах от меня. Он уже мертв. К его спине привязан станок пулемета Фрица Хаманна. Неподалеку умирает от смертельной раны юный панцергренадер из отделения Дрейера. Из головы у него течет кровь, он тщетно пытается дотянуться до станка своего пулемета. Я своими глазами видел, как этого парня скосила вражеская пулеметная очередь. Его изрешеченное пулями тело содрогается в мучительной агонии. Пауль Адам, также видевший это, лежит рядом со мной и заходится в приступе безумного кашля. Он на бегу успел отвязать от спины станок и нес его в правой руке. Позади нас солдаты пытаются погрузить раненых в бронетранспортер.

Впереди в окопах вдоль гребня высотки залегли русские солдаты. Наши пулеметчики поливают их очередями с флангов. Наступление продолжается. Немецкие танки и штурмовые орудия наступают по всему участку фронта, обрушивая залпы огня на позиции советских войск. Снова открывает огонь советская дальнобойная артиллерия. На этот раз снаряды падают между нами и красноармейцами. Русские поспешно выпускают зеленые сигнальные ракеты, и теперь снаряды ложатся ближе к нам.

— Быстро! Зелеными трассирующими снарядами, пли! — кричит кто-то, и небо тут же освещают цепочки зеленых огней. Уловка сработала! Следующие снаряды летят дальше и взрываются далеко в тылу.

При поддержке танков мы закрепляем успех наступления. Взводы, идущие правее нас, уже забрасывают вражеские окопы ручными гранатами. Заряжаю пулемет и бросаюсь вперед. Противник деморализован. Некоторые красноармейцы выскакивают из траншей и, бросив винтовки, пускаются в бегство. Однако двое залегли за станковым пулеметом и ведут огонь. Прямо на бегу выпускаю в них очередь. Потом, поскользнувшись на ледяной корке на краю окопа, падаю в него.

Краем глаза улавливаю прямо перед собой блеск металла. Чувствую, как что-то острое вспарывает мне щеку. Я держу пулемет в правой руке и собираюсь встать, когда замечаю русского солдата, который пытается проткнуть меня штыком. В следующее мгновение он падает, прошитый пулеметной очередью. На краю окопа стоит Фриц Кошински с пулеметом в руках. Он явно собирается прыгнуть ко мне в траншею, но неожиданно падает на землю. Я хватаю его за маскировочный халат и с помощью какого-то солдата затаскиваю в окоп. Фриц стонет и морщится от боли. Солдат, оказавшийся рядом со мной, — санитар. У него белое как мел лицо. Он произносит что-то невнятное, и мы оба как загипнотизированные смотрим, как на белом маскировочном халате Фрица расползается кровавое пятно. Санитар хочет перевернуть его на бок, но Фриц прижимает руки к животу и стонет:

— Оставьте меня в покое! Мне больно!

Я хочу немного ободрить товарища и уверяю, что врачи скоро поставят его на ноги. После этого я пожимаю ему руку и говорю:

— До встречи, Фриц! Пора в бой. Поправляйся. Мой товарищ кивает и пытается улыбнуться. Получается так, что Фриц Кошински спас мне жизнь.

В следующий раз меня спасет кто-нибудь другой, и при случае я тоже выручу кого-нибудь. На фронте именно так и полагается поступать. Все пытаются изо всех сил сохранить себе жизнь, а также жизнь товарищей. Об этом не говорят, на передовой это в порядке вещей.

Наступление тем временем продолжается. В окопах все еще кипит бой. Я бегу вслед за другими солдатами и вскоре догоняю Пауля Адама. Он оборачивается и произносит: