Малеска - индейская жена белого охотника - Энн Стивенс

– Малеска, – сказал он и дружески протянул руку, показывая, что он её узнал. – Моя славная, добрая нянюшка, поверь мне, я так рад, что снова тебя нашёл.

Малеска не взяла его за руку. Она внимательно, жадно посмотрела в его лицо и бросилась к нему на грудь, рыдая в голос, бормоча нежные, ласковые слова и содрогаясь всем телом от непреодолимого порыва чувств.

Юноша отшатнулся и нахмурил свой высокий лоб. Его предрассудок был оскорблён, и он силился оттолкнуть её от себя. Даже благодарность за всю её доброту не могла победить то отвращение, которое он почувствовал от объятия дикарки.

– Малеска, – почти сурово сказал он, пытаясь отцепить её руки от своей шеи. – Ты забыла… я больше не мальчик… успокойся… Скажи, что я могу для тебя сделать?

Но она вцепилась в него ещё сильнее и ответила мольбой, которая потрясла его до глубины души:

– Не отталкивай свою мать… она так долго ждала… сын мой… сын мой!

Юноша не осознал всего значения этих слов. Они были полны таких трогательных чувств, с какими он раньше не сталкивался; но она была его нянькой, они давно не виделись, и сила её привязанности на миг заставила его забыть о её расе. Он был тронут почти до слёз.

– Малеска, – добродушно сказал он, – до сих пор я не знал, что ты меня так любишь. Но в этом нет ничего странного – я помню, что ты была мне почти как мать.

– Почти! – вскричала она, подняв голову, и луна осветила её лицо. – Почти! Уильям Данфорт, клянусь, и пусть бог будет мне свидетелем, что ты мой сын!

Юноша вздрогнул, как будто в его сердце вонзился кинжал. Он оттолкнул от себя взволнованную женщину и, склонившись, сурово посмотрел ей в глаза.

– Женщина, ты обезумела? Как ты смеешь такое утверждать?

Он почти свирепо схватил её за руки. Казалось, что он борется с искушением ударить её за оскорбительные слова, но она подняла глаза, и в них было такое нежное выражение, которое отличалось от его почти сумасшедшего взгляда.

– Обезумела, сын мой? – сказала она серьёзным голосом, от которого спокойный воздух задрожал. – Это было священное безумие – безумие двух искренних юных сердец, которые забыли обо всём ради того, чтобы навсегда быть вместе; это было безумие, которое заставило твоего отца прижать к груди дикую индианку, совсем юную девушку. Безумие! О, я могу впасть в безумие от нежности при мысли о тех временах, когда тебя, такого кроху, положили ко мне на руки, когда моё сердце заныло от любви, чувствуя хватку твоей маленькой ручки и слыша твоё тихое бормотание. О, это было сладостное безумие. Я бы умерла, чтобы познать его снова.

Юноша ослабил хватку и стоял, отрешённо глядя на неё и бессильно опустив руки. Но когда она снова кинулась к нему, он впал в буйство.

– Боже милосердный! – почти завопил он, обхватив ладонями голову. – Нет, нет! Этого не может быть… Я – индеец? Полукровка? Внук убийцы моего отца? Женщина, скажи правду. Я хочу услышать проклятую историю моего бесчестия. Если я твой сын, докажи это… докажи!

Когда бедная женщина увидела, какую ярость она вызвала, она сжалась в тихом ужасе и долго не могла ответить на его дикую мольбу. Наконец она сбивчиво заговорила. Она рассказала ему обо всём – о его рождении, о смерти его отца, о своём путешествии на Манхеттен, о жестоком обещании скрывать родственные отношения между ней и её ребёнком, которое была вынуждена дать. Она рассказала о своей одинокой жизни в вигваме, о страстном желании, которое заставило мать заявить о любви к её единственному ребёнку, когда тот оказался поблизости. Она не просила, чтобы он признал её своей родительницей, она хотела только жить с ним хотя бы в качестве слуги, если он пожелает, только смотреть на его лицо, только говорить о своей любви наедине, когда рядом никого нет.

Он стоял и молчал, склонив к ней бледное лицо, слушая её быструю, сбивчивую речь. Затем она увидела, как его лицо содрогнулось при лунном свете. Он задрожал и схватился за деревце.

– Малеска, – ошеломлённый, убитый горем, сказал он, – отрекись от своих слов, если ты не хочешь видеть меня мёртвым у своих ног. Я молод, и меня ожидает мир счастья. Я собираюсь жениться на такой нежной… такой чистой… я, индеец… собираюсь отдать свою запятнанную руку милому созданию с неиспорченной кровью. Я, который так гордился, что вознесу её в более возвышенное положение. О, Малеска! – вскричал он, неистово хватая её за руку. – Скажи, что это выдумка – печальная, жалкая выдумка, которой ты хотела наказать мою гордость; только скажи, и я отдам тебе всё, что у меня есть – до последнего фартинга. Я буду любить тебя больше, чем тысяча сыновей. О, если у тебя есть милосердие, опровергни эту проклятую ложь!

Он весь трясся от волнения и смотрел на неё так, словно молил о спасении жизни.

Когда несчастная мать увидела, какое страдание она принесла своему гордому и чувствительному сыну, она готова была отдать жизнь, лишь бы отречься от своего рассказа, вызвавшего такую муку, но при этом не запятнать свою душу ложью.

Но слова – это ужасное оружие, которое проверяется только в действии. Они пронзают сердце, как острые стрелы, и их не может выдернуть даже та рука, что их пустила. Подчас пропитанные ядом, они навсегда отравляют память. Слова – это, в самом деле, ужасно! Бедная индейская мать не могла отказаться от своих слов, но она попыталась утешить гордость, которую так сильно задела.

– Почему мой сын так презирает расу своей матери? Кровь, которую она подарила ему, была кровью храброго королевского рода, кровью воинов и вождей…

Юноша перебил её тихим, горьким смехом. Предрассудки, которые были заложены в его природу, гордость, отчаяние, все чувства, приводящие к безумию и злу, зажглись в его сердце.

– Значит, я должен хвалиться, что по праву рождения принадлежу к роду смуглых вождей. Если бы я знал это, когда предлагал свою руку этой милой девушке. Она ведь совсем не знает, в каком высоком звании она окажется после брака. Отец небесный, моё сердце разбито! Я схожу с ума!

С этими словами он дико огляделся, и его взгляд уставился на тёмную воду, безмятежно текущую внизу. Он мгновенно успокоился, как человек, который нашёл неожиданный выход из своего горя. Его лицо было совершенно бесцветным и мерцало, как мрамор. Он повернулся к своей матери, которая стояла в смиренной позе в нескольких шагах от него, не решаясь снова приближаться со словами нежности. Все сладостные надежды, которые она лелеяла в своей душе, были полностью уничтожены. Сердце несчастной женщины было разбито, в этом мире у неё не осталось никаких надежд. Молодой человек подошёл к ней, взял её за руки и с печалью посмотрел ей в лицо. Его голос был спокойным, глубоким, но лёгкая хрипотца придавала его словам неестественную торжественность.