Завороженные - Александр Бушков

Маевский сказал осторожно:

— Вы полагаете, наши потому и… пропали без вести, что занимались этим? — он кивнул на бумагу.

— Предполагать можно все, что угодно, — без малейшего раздражения ответил полковник. — Вот только толку от предположений ни малейшего. Ягеллович разузнал, что Министерство Небес каким-то образом тесно связано со здешней религией, а религия здесь, в отличие от многих других мест, проста: они поклоняются некоему Великому Змею, чьего гнева положено страшиться, — помните, как нас приветствовала Элвиг? На этот счет есть пословицы с поговорками, кажется, даже соответствующие проклятья. Собственно говоря, в этом вроде бы и заключаются их религиозные воззрения — почитание этого самого Великого Змея и страх перед ним — вроде бы, я сужу по собственным наблюдениям, нешуточный. Мне довелось дважды беседовать с императором. Превосходно владеет собой, человек незаурядный, но когда зашла речь о Великом Змее, он, такое впечатление, явственно изменился в лице…

— И священники соответствующие есть? — деловито спросил Маевский.

— Разумеется.

— А монахи?

— Вот чего нет, того нет…

— Жалко, — с искренним сожалением сказал штабс-капитан. — По опыту других путешествий знаю, что монахи могут послужить бесценным источником информации. Если сесть с ним в трактире и заказать кувшин-другой… Впрочем, попы тоже на этот счет грешат порою… Благословите, господин полковник, в этом направлении действовать? Простые попики, в общем, везде одинаковы, и посидеть за бутылочкой не чураются, и поболтать любят. Помню я одного аббата в Париже…

— Ну что же… — подумав, кивнул полковник. — Возможно и есть резон. Только не увлекайтесь, зная вашу натуру…

— Обижаете, господин полковник, дело есть дело…

— Уж не сочтите за обиду, Кирилл Петрович, но энергическая ваша натура мне прекрасно известна, — сказал полковник с некоторой жесткостью. — Так что постарайтесь без… гусарских перегибов. Вряд ли они будут нас держать на положении узников, так что при первой возможности следует начать поиски. Как ни плохо вы оба ориентируетесь в здешней жизни, успели, наверное, понять, что никаких особенных сложностей здесь нет? Задача ваша не такая уж и сложная: попытаться хоть что-то узнать о наших людях. Деньги на расходы вы получите. Они настоящие… Где наши люди жили, с кем общались, примерно известно. Во все времена находилось немало пронырливых субъектов, готовых обменять свои знания на звонкую монету…

— Тем более что есть случаи, когда деньги и не придется тратить, — весело подхватил Маевский. — Вы же сами мне давали инструкцию подружиться с красоткой Элвиг. Буду выполнять с величайшим усердием. Что-то мне подсказывает, что эта особа — не монашеского склада, в глазах такие бесенята порой пляшут…

— Вот кстати, — сказал полковник, отчего-то отводя глаза и словно бы став сумрачным, — вынужден вас разочаровать, штабс-капитан. Поручение отменяется.

— Почему?

— Да исключительно потому, что у нее самой совершенно другие планы, — сказал полковник все так же хмуро. Поднял руку и постучал ногтем указательного пальца по золотому цветку на лацкане камзола поручика. — Вы оба, конечно, не знаете, что эта сцена означала. А я уже осведомлен о здешних обычаях. Будь вместо цветка птичка, это означало бы просто приглашение к флирту — с совершенно туманными перспективами, непредсказуемыми заранее. А цветок регондии, который здесь куртуазно именуется «ключом от спальни», здесь означает нечто гораздо большее. Я же говорил о здешней свободе нравов. Кому-то нужно что-то объяснять?

— Да что там объяснять… — понурясь, сказал Маевский. — Везунчик вы у нас, Аркадий Петрович, завидую, право, но зла, конечно же, не питаю — судьба-с…

Только теперь Савельев наконец понял. Возмущенно выпрямился:

— Вы что же, хотите сказать…

— Хочу, — усталым, тусклым голосом произнес полковник, так и не встречаясь с ним взглядом. — Я хочу сказать, что если здешняя барышня вручает кавалеру цветок регондии, это в ста случаях из ста означает, что ему вручен ключ от спальни. И промедление для дамы просто оскорбительно.

— Но я…

— Я все понимаю, дорогой Аркадий Петрович, — сказал полковник, взяв его за локоть. — Вы любите свою жену, у вас нет ни малейших желаний ей изменить, эти чувства делают вам честь… при других обстоятельствах. Но наша клятая служба, как вы уже не раз слышали, порой заставляет нас поступать против чести… — у него были невероятно грустные и усталые глаза. — Так уж сложилось, что она именно вас выбрала. Как выразился Кирилл Петрович, судьба-с… И надо ей следовать.

— Люди пропали, — сказал Маевский с необычной для него серьезностью, — отличные офицеры и хорошие товарищи. А ключик к их загадочному исчезновению, быть может, известен некоей прекрасной и легкомысленной особе. Господин полковник прав: сейчас не до морали и чести. Служба, черт бы ее побрал… Так что вы уж, категорически вас прошу, переступите через все эти моралите… Дело требует.

Поручик смотрел в пол. На душе у него было чрезвычайно муторно — словно вывалялся в грязи, причем отмыться нельзя. Очень уж неожиданной стороной обернулась увлекательная служба…

— Это приказ? — спросил он, отворачиваясь.

— Я не имею права отдавать такие приказы, — ответил полковник сумрачно. — Я просто объясняю вам, какие именно действия в данный момент крайне необходимы для дела. Крайне. Впрочем, если вам нужно полное душевное успокоение и, так сказать, моральная индульгенция, я готов отдать…

— Не нужно, господин полковник, — отозвался поручик, стараясь ни на кого не смотреть. — Я, в конце концов, не мальчишка-идеалист, понимаю, что такое служба… Слушаюсь! — он выпрямился, опустил руки по швам, преувеличенно картинно щелкнул каблуками.

Словно не замечая этого молчаливого неодобрения, полковник произнес мягко:

— Вот и прекрасно. Идите, господа, отдыхайте, мне вам больше нечего сообщить, спросите вина, оно здесь великолепно, только не увлекайтесь чрезмерно…

Поручик вышел первым, четко печатая шаг. Мрачный, как сто чертей, промаршировал по мозаичному полу, распахнул высокую дверь. Из угла прихожей бесплотным духом выдвинулся лакей, поинтересовался со вкрадчивым почтением:

— Благородный дарет что-то желает?

— Вина, — сказал поручик, не глядя на него. — И… прочее.

Лакей бесшумно улетучился. Сорвав камзол, поручик небрежно швырнул его прямо на покрытый мягчайшим ковром пол, отправил следом пояс с ножнами, кожаный, в затейливых золотых бляшках — подберут, куда денутся! — и прошел в дальнее помещение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});