Исход (СИ) - Цзи Александр

Меня осенило.

— Думаешь, Поганое поле появилось после падения метеорита?

— Ну да.

Я сглотнул. Поганое поле — инопланетного происхождения? А Уроды — инопланетяне, который раньше жили на планете без солнечного света, поэтому у них светобоязнь? Лего — это роботы Уродов?

Все складывалось в полноценную картинку. И была она настолько фантастической, что дурно становилось.

Нет, мысленно перебил я сам себя, Уроды — земного происхождения. От них прямо-таки веет чем-то скорее потусторонним, нежели инопланетным. Хотя откуда мне знать, чем должно веять от инопланетян? Просто во мне жила иррациональная уверенность, что отвратительные ночные бледные существа выбрались скорее из преисподней, нежели спустились со звездных высот.

Я спросил:

— Ты об этом слышал раньше? О метеорите? В школе не проходили?

— Нет, — твердо сказал Витька. — Ничего такого нам не преподавали.

— Чему вас, блин, учили?

— Величию Вечной Сиберии.

— Понятно.

***

Солнце зашло за ближайший небоскреб. Его верхние этажи сплошь зияли выбитыми окнами, несколько нижних сохранилось лучше. Видимо, взрывная волна ударила по верхней части сооружения, а внизу ее погасили другие постройки. День близился к вечеру, было по-прежнему душно и жарко, в неподвижном воздухе носилась мелкая мошкара.

Я посмотрел под ноги. Тротуар состоял из розоватых упругих ромбов, растрескавшихся и поблекших от времени. Между тротуарной плиткой и бордюром, отделяющим ее от проезжей части, чернела узкая щель, в глубине которой поблескивал металл. Я наклонился, поковырял веточкой.

Кажется, под мостовой прятался механизм, похожий на тот, что двигает эскалатором.

— Движущиеся тротуары! Круто, — сказал я.

— Чего? — не понял Витька.

— Потрясный был город. Слишком крутой даже для моего мира.

Я помолчал. “Моего мира” — звучит-то как?! Наверное, я уже смирился, что влип в другой мир.

Если я в другом мире, то куда еду? Сбежать не удастся. Равно как и найти Димона, чтобы дать в глаз. У Отщепенцев может быть хуже, чем в Вечной Сиберии. Впрочем, жители Вечной Сиберии редко, но все же мигрируют к Отщепенцам, но никто не возвращается.

Аня сказала, что ушедших назад не пускают. Мда, дела… Путь в Сиберию нам с Витькой заказан, да и пропади она пропадом, жить я в бараках не намерен. Посмотрим, каково у Отщепенцев. Вдруг лучше? Человек всегда надеется, что на другом склоне горы трава зеленее…

Витька насторожился, поднял автомат.

— Кто это?

Я вскинул голову, посмотрел наверх, на террасу, что нависала над нами. Над парапетом метрах в пяти от тротуара мелькнуло что-то темное, вроде бы чья-то лохматая голова. Сразу исчезла.

Не сговариваясь, мы побежали к ближайшей дугообразной лестнице, что вела на террасу. Ступени были широкими и невысокими, рядом с лестницей тянулся пандус с хромированными перилами.

На террасе никого не оказалось. На светло-серой поверхности валялся мелкий сор, стеклянные двери нараспашку, в глубине этажа полумрак и неизвестность. Если за нами и следил человек, то передвигался он с потрясающей скоростью и без единого звука.

— Наверное, кошка, — заключил я. — Ладно, зайдем внутрь, поглядим, как там и что.

Через распахнутые двери мы проникли в небольшой вестибюль с прогнившими от сырости диванами и креслами. В кадках давным-давно засохли и рассыпались в труху кусты или деревца, за стойкой когда-то сидел, надо полагать, консьерж. Стол у консьержа был пустой, с белой гладкой поверхностью. Представилось, как раньше по этой поверхности бегали светящиеся знаки. Лифт соседствовал, как это обычно бывает, с лестничной площадкой. Всюду налипла сочащаяся влагой желто-зеленая плесень, в углах помещения она почернела.

Мы прогулялись мимо лифта и стойки, остановились перед дверью, на вид деревянной. Я толкнул ее дулом автомата, она тихо открылась.

За дверью находилась квартира с просторной гостиной, двумя спальнями, кухней и ванной. Здесь тоже все отсырело, покрылось вездесущей плесенью, которая кое-где висела целыми бородами. На кухне валялись разбитые тарелки, электрическая плита перевернута, на полу скопилась вода, попадающая через разбитое окно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Неожиданно я увидел на столе прямоугольный прибор, напоминающий радио. Он полностью вышел из строя, зарос плесенью и проржавел, считай, насквозь, но у меня возникла идея послушать эфир. Что если мы услышим передачу, которая прояснит до невозможности туманную ситуацию? В мусоровозе никакого радио нет.

— Витька, у нас среди не-хлама есть радио?

— Рация только.

— Какой радиус действия?

— Три-четыре километра.

— Маловато. — Я указал на “радио”. — Сможешь это отремонтировать?

Витька достал из кармана складную отвертку, выковырнул заднюю крышку, брезгливо потряс руками — к пальцам прилипли лохмотья плесени.

— Не-е. Смотри, во что микросхемы превратились.

— А если мы найдем радио получше?

— Тогда можно попробовать. Но придется пошарится по местным хатам.

— Задержимся на ночь и завтра поищем. Не против? Если… — Я запнулся. — Если это параллельный мир, то спешить нам некуда. Той страны, из которой я прибыл, нет на карте, на мусоровозе не доедешь. Надо привыкать жить в Поганом поле… Возможно, среди Отщепенцев.

***

На ночь разбили лагерь на окраине, посреди обширного открытого пространства, поблизости от еще одного кратера, поменьше. На его дне скопилась вода, но грязная, мутная и негодная для купания. Подобных кратеров в округе насчитывалось четыре штуки разного размера. Я подозревал, что их больше.

Апгрейд упрямо молчал, и я плюнул на осторожность. Пусть радиация, мы все равно уже должны ею пропитаться с ног до головы. Зато видно вокруг хорошо, а к нам трудно подкрасться.

Витька был недоволен, что расположились мы на цементном покрытии, а не на рыхлой земле, которую можно копать — к примеру, вырыть ямку для очага или отходов. Но я отказался уезжать ближе к лесу, откуда может выскочить какая-нибудь чупакабра. Если на нас навалится легион Уродов, открытая местность не особо поможет, но отдыхать вдали от зловещих заброшенных зданий и темных лесных чащ комфортнее чисто психологически.

Мы воздвигли палатку, вбив черенки в щели между цементной плиткой, развесили гирлянды, электрическую цепь подключили к чудо-батарее Решетникова. Расставили складные стулья, уселись и наблюдали, как постепенно темнеет, как высыпают первые звезды и над изломанной линией горизонта поднимается молодая луна. Задул и вскоре стих легкий ветерок, принесший вечернюю свежесть.

Некоторое время молчали, думая каждый о своем. Наконец Витька спросил:

— Слушай, Олесь, если ты из другого мира, то с кем я тогда дружил все это время? С кем мы… э-э-э… лут собирали?

— С другим человеком.

— Получается, он меня тоже бросил?

— Не “тоже”, не накручивай, — набычился я. — Я тебя не бросал. А моего предшественника, скорее всего, схватили и отправили на каторгу.

“Или расстреляли в темном уголке”, — подумал я, но не стал высказываться.

Витька помрачнел, насупился, засопел.

— Что? — буркнул я. — Загорелось его спасать?

— Мы с ним планировали бежать, — сказал Витька. — С ним долго готовились. А ты… явился на готовое.

При этих словах он вжал голову в плечи, словно ждал, что я вскочу и буду его молотить кулаками.

Но я хихикнул и сказал:

— Вот такой подонок попался тебе в спутники! Терпи.

Уголок губ у Витьки изогнулся кверху.

— Терплю.

Я откашлялся.

— Согласись, со мной весело, по крайней мере. Бывший Олесь, или как его там, был мрачным и хмурым. Я же не такой, да? Хотя… наверное, ты все равно ненавидишь меня.

— Я тебя не ненавижу, — возразил Витька. — Ты поссорился с Модератором и в карцер загремел — на это подонки, которых надо ненавидеть, не пойдут. Подонки с Модераторами бы обнимались и жопу им целовали.

— Как Даша?

— Даше приходится с ее работой-то. И без мужика. У нее муж был, Серега, хороший, справедливый мужик. На каторгу загремел.