Исход (СИ) - Цзи Александр

Не сразу, но я все же обратил внимание, что нигде нет дорожных знаков, рекламных билбордов и табличек с названиями. Зато вдоль дороги регулярно попадаются четырехгранные, сужающиеся кверху тумбы с меня ростом неизвестного предназначения. Зачем они нужны — непонятно.

По обеим сторонам автострады вырастали различные постройки. Непохожие ни на заправки, ни на магазины с СТО. Чему они служат, догадаться трудно из-за разрушений. Судя по характеру разрушений, над постройками и их прискорбным видом поработало не только время.

Несколько раз мы проехали под грандиозными мостами, один раз сами очутились на мосту — местность за пределами автострады внезапно нырнула вниз, и Витька радостно воскликнул: мы словно взлетели.

Здания становились все выше и причудливее. Архитектура поражала разнообразием, не попадалось ни одного стандартного строения, а форму обычного параллелепипеда — самая частую форму зданий — архитектор города, похоже, ненавидел всеми фибрами, поскольку ее не было от слова “совсем”. Цилиндрические, тороидальные, уступчато-пирамидальные, трапецеидальные — все эти городские сооружения имели широкие балконы, а иногда и большие террасы.

Насколько я мог разглядеть, дома были возведены из какого-то камня, немного шершавого на вид и окрашенного в самые разные цвета. Впрочем, камень выцвел, а сами здания выглядели так, будто подверглись артобстрелу.

На дороге попадались машины самого разного дизайна, преимущественно легкие, стремительных очертаний. От них остались одни корпуса, стекла выбиты, а внутреннее убранство превратилось в зеленоватые лохмотья.

Я ехал медленно, чтобы не столкнуться с одной такой навеки застывшей тачкой или провалиться в дыру в мосте. Витька без устали вертел головой.

Мы направлялись предположительно в центр, но из-за заторов несколько раз сменили направление. Светофоров и прочих знаков ПДД нигде не наблюдалось, зато на перекрестках, а изредка и посреди кварталов, торчали таинственные граненые тумбы. Множество деревьев и кустов между тротуаром и проезжей частью буйно разрослось. Плитку под растительностью густо усеивали сучья и листья. Породы многих деревьев я не опознал — в их плоских вершинах было что-то тропическое и ненашенское.

Мы углублялись в город, и разрушений становилось больше. Иногда от зданий оставался фундамент и пара обвалившихся стен. Груды строительного мусора перекрывали дорогу. Мы объезжали их или переезжали — у мусоровоза высокая посадка и все четыре колеса ведущие. Индикатор чудо-батареи Решетникова упрямо показывал 100 процентов.

Через полтора часа мы выехали на обширное открытое пространство, покрытое приземистыми корявыми кустами и травой, пробивающейся между плиткой. Высокие деревья, строения — короче, все, что торчало из земли, снесло чудовищным взрывом. Вскоре мы увидели эпицентр взрыва — колоссальный кратер идеально круглой формы раза в два больше мусорного карьера.

Я затормозил, когда усеянная каменной крошкой земля впереди ушла вниз. Далеко впереди открывался вид на противоположный склон кратера — серо-белый и гладкий на вид. Дальше, за склоном, на горизонте в туманной дымке расплывались остатки городских зданий.

Мы выбрались из кабины. Теплый ветер растрепал мне волосы и принялся играть с одеждой. С благоговением подойдя к краю кратера, мы заглянули вниз. Склон пологий — вполне можно спуститься — и тянется на треть километра вперед и вниз, до круглого озерца внизу. Я пригляделся: склон напоминал растрескавшийся такыр в пустыне, сквозь глубокие и резкие трещины проросли вездесущие корявые кусты.

Витька потрогал “такыр” рукой.

— Как стекло…

— Когда-то здесь была нешуточная температура, — пробормотал я.

Спохватился — эй, а что насчет радиации?

Но апгрейд молчал. Значило ли это, что радиации нет или мой апгрейд дерьмовый?

— Спустимся? — предложил Витька.

— На хрена?

— Посмотрим. Вдруг чего полезного найдем.

— Ага. Лучевую болезнь.

Поворчав, я все же пошел вслед за Витькой. Скользил по гладкой поверхности стеклянистого вещества, старался не провалиться в трещины, хватался за кусты, когда терял равновесие. Вокруг на многие километры не было ни единого живого существа, кроме пролетающих в небе птиц.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Где-то на половине склона до меня дошло, что нам предстоит еще и обратная дорога — наверх. Но возвращаться не резон, и я продолжил упрямо идти-бежать-скользить вниз, к озеру.

К берегу озерца добрались взмыленные под жаркими солнечными лучами. Склоны кратера возвысились над нами. Мы видели только голубое и очень высокое небо с легкими перышками облаков и больше ничего. Ни города, ни мусоровоза. Если кто-нибудь вздумает угнать нашу тачку, мы и не поймем. А я, дурак, не додумался вытащить перфокарту и запереть двери… Хорошо, что хоть оружие прихватил.

Озеро имело примерно метров сто пятьдесят в диаметре. У самого берега вода прозрачная, теплая как в ванне, дальше дно покрывает зеленоватый ил.

— Искупаемся? — предложил Витька, которого не сильно волновало наше уязвимое положение.

Я секунду раздумывал. А почему бы, собственно, и нет? Раз уж приперлись сюда, надо бы и освежиться. Я не мылся несколько дней — последний раз принимал душ в бараке у тети в квартире.

Раздевшись и положив оружие поближе к воде (но не слишком близко, чтобы случайно не шлепнулось в озеро), мы зашли в воду. Вот будет весело, если окажется, что это кратер от атомной бомбы и миллион рентген в данный момент вовсю массируют каждую нашу офигевшую клеточку… Я постарался об этом не думать.

Витька весело нырял, сверкая голым задом, отфыркивался, плавал на спине. Я тоже нырнул и, открыв глаза, рассмотрел зеленое дно без намека на рыб. Вода в озере скапливается благодаря дождям и после недавней грозы вышла из берегов — поэтому ил нарос не у кромки воды, а глубже. Я заплыл метров на двадцать от берега, где дно было на глубине двух человеческих ростов. Из ила выпирали какие-то причудливые структуры, похожие на глиняные фигуры… У меня никак не выходило их как следует разглядеть.

Наконец, мне надоело, и я вылез на берег. Никто не нападал, было тихо и очень жарко из-за безветрия, и я сел обсушиться на разложенную на “такыре” одежде. Витька еще какое-то время бултыхался, потом выбрался ко мне.

— Смотри, что нашел, — сказал он, одной рукой отбрасывая мокрую челку, а другую протягивая мне ладонью вверх. На ладони лежала зеленая бусинка.

— Что это?

— Не знаю. На дне нашел случайно.

Я взял бусину и поразился, до чего она тяжелая. Будто из свинца. В то же время полупрозрачная, с многочисленными серебристыми тяжами внутри.

Меня пронзила нехорошая догадка.

Отчего возникают всякие тяжелые элементы в природе? От ядерного синтеза или распада.

И где вал земли, выкинутый из кратера при взрыве? Мы оба упустили этот простой факт и, наверное, подсознательно по этой причине не восприняли кратер за что-то опасное. Ну, и молчание моего апгрейда сыграло роль, естественно.

— Олесь, а что если это воронка от метеорита? — предположил Витька. — А зеленая штука — остаток от самого космического камня?

— А где земля, которая выплеснулась из кратера?

— Испарилась, — тут же ответил Витька. — Из-за высокой температуры. Превратилась в пар, и его унесло ветром.

— Точно!

Молодец Витька! Как я сам не додумался?

Если это результат падения метеорита, то все становится на свои места. Никакой радиации нет, земля испарилась, а сам удар разрушил город. Я вздохнул. Падение тунгусского метеорита наделало шороху в 1908 году, когда не было соцсетей, — что произошло бы в наше время, упади такой мощный метеорит?! Сейсмическая волна не прошла бы незамеченной, крик поднялся бы до небес. Никаких вариантов — я не в своем мире. Или в будущем, или в параллельном измерении.

Есть от чего подвиснуть. Я и подвис, видимо, раз сижу голый на дне гигантской воронки и как ни в чем не бывало загораю, ни о чем не переживая. Очевидно, чрезмерные впечатления и шок приводят в конце концов к противоположному результату — полному расслаблению и пофигизму.