Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ - Антон Данненберг

В 1975 году прошел первый съезд Коммунистической партии Кубы. Съезд обсуждал и религиозный вопрос, который нашел свое отражение в его тезисах и решениях о религии, Церкви и верующих.

Социалистическая конституция, принятая на референдуме в 1976 году в результате прямого тайного голосования 98 % как верующих, так и неверующих кубинцев, в параграфе 6 статьи 54 устанавливала право на веру, религиозную практику, сохраняя при этом принцип отделения Церкви от государства.

В условиях усложняющейся ситуации папа римский Иоанн Павел II назначил архиепископом Гаваны достаточно молодого по церковным меркам священника сорокатрехлетнего Хайме Ортегу. Закончивший школу «Arturo Echemendia» в Матанзасе

и получивший теологическое образование в Канаде (Иностранная миссия в Квебеке), Ортега после возвращения из-за границы в 1964 году начал служить в кафедральном соборе Матанзаса. В 1978 году он назначен епископом Пинар дель Рио, а уже в декабре 1981 года произведен в сан архиепископа Гаваны, став главой всей кубинской Церкви.

В 1986 году состоялась Встреча Национальной Кубинской церкви (ENEC), в финальном документе которой четко видно то место, которое Церковь определила себе в социалистическом обществе[389]. Обратимся к данному документу. Анализируя современную ситуацию, документ определял, что Церковь находится «посреди изменяющейся реальности», в которой она обретает свое место, обновляясь. Но при этом любое обновление «неразрывно связано с прошлым». Оглядываясь назад на годы с момента революции, кубинское духовенство констатировало: «Эти 27 лет не прошли впустую, и… сегодня мы открываем перед собой более широкие горизонты» [390].

Документ закреплял догматические основы католической веры. В центре церковной жизни согласно документу стоит Христос: «В Христе человек находит свое законченное достоинство: мы знаем то, чем мы являемся, имеем, можем… когда мы принимаем Христа. Человека можно потерять разными путями: дорогой Христа еще никто никогда не терялся. Христос освобождает, исцеляет, прощает, освящает, оживляет, примиряет, спасает. Все действие Бога выражено в Христе»[391].

Задачи Церкви определялись в трехчастной формуле (в трех «измерениях», которая выглядела следующим образом: молитва («трансцендентное измерение»), воплощение («имманентное измерение»), миссия («апостольское измерение»): «Три измерения, которые дополняют друг друга и соединяются между собой: молитва, которая способствует воплощению; воплощение, которое делает молитву действенной и предотвращает отчуждение; миссия, которая разворачивает горизонт для Церкви и препятствует ее ограничению только двумя другими измерениями»[392].

Перед Церковью ставилась задача стать более открытой. В документе констатировалось, что до этого момента она была, скорее, «Церковью, обращенной в себя» (intraeclesial), нежели «Церковью, обращенной вовне» (extraeclesial). Отмечалось, что современную кубинскую Церковь волнует, что «есть столько наших братьев, которые не знают Иисуса, но хотят его узнать… религиозное неведение, большое количество людей вне храма…[393]. Таким образом, Куба объявлялась «миссионерской территорией».

Что касается «трансцендентного измерения» (молитвы), то церковные иерархи отмечали, что молитва является необходимым элементом христианской доктрины, так как Бог входит в нашу жизнь не как что-то безликое, но как личностное начало: «Молиться – значит говорить с Богом и позволять, чтобы Бог говорил…»[394].

Обращаясь к проблеме народной религиозности, документ говорил, что всевозможные синкретические верования, скрывающиеся за фасадом католицизма «заслуживают особенного пасторского внимания»[395].

Отдельный параграф был посвящен проблеме взаимоотношения католицизма с политикой. Напоминая, что официально Церковь не связана ни с одной политической силой, она поддерживает участие верующих в политической жизни[396]. Далее же отмечалось то, что многие впоследствии рассматривали как соглашательскую позицию, так как Церковь фактически поддерживала режим: «У нас на Кубе благодаря упорным усилиям революционной работы нет крайней нищеты, расовой дискриминации, неграмотности, нищенства; никто не умирает на Кубе от голода или из-за отсутствия медицинской помощи. Но мы не можем говорить, что уже находимся в Царстве Божьем»[397].

Последняя оговорка уточнялась в том плане, что на Кубе существует большое количество разводов, абортов, алкоголизм и другие проблемы. Тем не менее, говоря «уже», Церковь как бы признавала, что именно на пути в него Куба и находится. Таким образом, католики не разделяли свои устремления с устремлениями государства.

Деятельность Хайме Ортеги во второй половине 1980-х годов также была весьма активной, несмотря на трудную ситуацию, в которой ему приходилось действовать. Он создал новые округа, выступил организатором Епархиального совета по пасторальным инициативам, восстановил более 40 церквей, приложил усилия по созданию центров для молодежи. Как отмечается в его биографической справке на официальном сайте Ватикана, особое внимание архиепископ Ортега всегда уделял привлечению новых верующих, особенно из среды молодежи[398].

В этот период на Кубе ежемесячно выходил журнал кубинской архиепархии «Aquila Iglesia». В 1988 году архиепископ Ортега возглавил (оставался на этой должности до ноября 1998 года) Конференцию католических епископов [399].

Подводя итоги рассматриваемого периода, можно говорить о том, что Церковь, пройдя через череду серьезных испытаний, вновь обрела на Кубе свое положение. Безусловно, оно в корне отличалось от той позиции, которую она занимала до революции 1959 года. Если на первом постреволюционном этапе государство и Церковь еще пытались найти точки соприкосновения, то вскоре стало очевидно, что официальный католицизм и марксизм не совместимы даже в условиях субтропического социализма.

Б. Рока, один из лидеров кубинского коммунистического движения, так сказал об отношении власти к религии вскоре после победы Революции: «Марксисты не стремятся разрушать религию, они стремятся разрушать капитализм»[400]. При этом он утверждал, что разделение революционеров и католиков по разным лагерям не больше, чем происки врагов Революции: «Империалисты, контрреволюционеры и их лакеи и союзники стараются доказывать, что религиозные люди в целом и католики в частности не могут объединяться с коммунистами в борьбе за общие цели… но жизнь показывает обратный пример – католики и коммунисты вместе умирали, сражаясь против диктатуры Батисты»[401].

Примерно теми же словами свою позицию выражал и сам Ф. Кастро. Как полагает С. Рамирез Фриас, позиция кубинского лидера тех лет базировалась на попытке совмещения политического сознания и религиозного сознания на основе общих для социализма и христианства ценностей – любви и справедливости [402].

Однако, как показало дальнейшее развитие событий, сама Церковь на определенном этапе не увидела в коммунизме своего союзника. Безусловно, во многом это было связано с экономической политикой нового правительства. Окончательный же разрыв произошел, когда Куба встала на путь социалистического развития, провозгласив атеизм элементом государственной политики.

Во второй половине 1980-х годов начинается новый этап в истории кубинского Католицизма. Перестройка в СССР смягчает политику Ф. Кастро по отношению к религиозному вопросу. Религиозная жизнь на острове постепенно возрождается. Поворотным же событием в жизни Католической церкви на Кубе становится крушение соцлагеря и начало «особого периода» на острове.

2.3. От «особого периода в мирное время» к демократическому транзиту: новые вызовы для Католической церкви

Распад СССР и последовавший за ним процесс формирования новой России ознаменовал собой конец холодной войны и подвел черту под существованием биполярного мира. Глобальные изменения на мировой арене привели к корректировке внешнеполитического курса целого ряда государств, так как до 1991 года «международное положение определялось существованием двух систем и конкуренцией между ними»[403]. На Кубе, оставшейся без многолетней поддержки со стороны СССР, объявляется так называемый «особый период в мирное время».

В 1991 году прошел IV Съезд КПК, на котором четко прозвучало понимание важности государственно-конфессиональных отношений. Новыми были два момента, которые были зафиксированы в решениях съезда: 1) изменились формулировки относительно верующего населения; 2) предложение об изменении конституции в части религиозной сферы.

Конституционная реформа 1992 года закрепила эти изменения в статьях 8,42 и 55. Новый текст Конституции гарантировал населению свободу вероисповедания, а также запрещал дискриминацию по религиозным причинам. Были внесены соответствующие изменения и в Уголовный кодекс. Если ранее государственным служащим запрещалось практиковать какие-либо религиозные верования, то теперь это официально разрешалось (статьи 294.1 и 294.2).