Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки» - Тимофей Бордачёв

Более того, в случае России именно борьба за свои суверенные права, т. е. включение на равных в состав тех, кто наиболее эффективно эти права защищает, является главной внешнеполитической задачей. А стало быть, и диалог между США, с одной стороны, и Китаем, Россией, Ираном или Северной Кореей – с другой, ведется на одном языке. Как и Соединенные Штаты, все эти страны, за исключением маргинального последнего случая, включены в глобальный рынок и суверенны.

Другое дело, что идея ограниченности, хотя пока и не отрицания, государственного суверенитета уже давно вызрела внутри общества и политической среды самих стран Запада. В настоящее время концепции о превосходстве прав личности над правами государства и производная от них доктрина о праве международного сообщества на вмешательство во внутренние дела отдельных стран полностью вписаны в контролируемые Западом институционально-правовые рамки.

Даже в случае Европейского союза, страны – члены которого постоянно заявляют о своем отказе от значительной части суверенных прав в пользу сообщества, ключевые вопросы прав человека – социальная защита и семейное право – регулируются исключительно на национальном суверенном уровне. Но нельзя исключать и того, что при определенном развитии событий отдельная страна или регион окажутся полностью под воздействием доктрины ограниченного суверенитета.

Конфронтационный биполярный мир, таким образом, невозможен. Его многополярная версия, похожая в своем идеальном изображении на стрельбу по нескольким мишеням, также маловероятна. Во-первых, ни один из альтернативных США полюсов не способен собрать вокруг себя сопоставимое количество союзников. Наиболее крупные из потенциальных противников Запада державы – Россия и Китай – не обладают для этого достаточной привлекательностью или способностью заставить от 20 до 50 менее значительных государств выступать в качестве своих сателлитов.

Поэтому борьба США против назначенных на роль мишени государств вряд ли отличалась бы от похода против режима Саддама Хусейна с аналогичными последствиями в плане формирования Вашингтоном широкой международной коалиции и отношений с ключевыми союзниками в Европе. Более того, в случае с такими государствами, как Китай, Соединенные Штаты сами не готовы проделать не только свою, но и китайскую часть работы по раскачиванию маховика конфронтации.

Конструктивная многополярность как альтернатива скоротечной конфронтации, за которой последует новый однополярный момент, представляется многим в России и Европе в качестве наиболее подходящей для их процветания структуры международных отношений. При такой ситуации взрывоопасный потенциал, связанный с наличием в мире нескольких равноценных между собой центров силы, сможет амортизироваться их включенностью в общий режим и приверженностью единым правилам поведения. Наиболее четко такое видение многополярности было заявлено в уже многократно цитировавшейся Европейской стратегии безопасности от 2003 года:

«В мире глобальных угроз, глобальных рынков и глобальных медиа наши безопасность и процветание в нарастающей степени зависят от эффективной многосторонней системы. Нашей (Европейского союза. – Т. Б.) целью является развитие сильного международного сообщества, функционирующих международных институтов и основанного на праве международного порядка».[76]

Такая структура, близкая к идеальной кантовской модели общественного устройства, оставляет, однако, открытым целый ряд вопросов. Во-первых, способность подписаться под общим режимом и правилами требует достижения действительной равновесности более чем двух участников. В ближайшей перспективе, даже если США добровольно, действуя во благо мира, пойдут на невиданное сокращение своей совокупной мощи, ни один из других кандидатов не сможет с ними сравниться. Самостоятельное достижение Европой, Россией или Китаем равновеликости с США потребует от них усилий, например наращивания своих вооружений, которые будут восприняты в США как однозначно агрессивные приготовления. Не говоря уже о том, что наращивание сил на одном из фронтов соревнования приведет во всех трех случаях к провалу на других направлениях развития.

Во-вторых, ни у кого нет пока даже приблизительного представления о том, какие институты и какие правила будут обеспечивать функционирование такого режима. Теоретически речь здесь идет о существующих международных и региональных организациях – ООН, «Большой восьмерке», ОБСЕ, НАТО, Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и т. д., – а также обеспечивающих их деятельность международно-правовых нормах, нарушение которых стало, как показано выше, признаком царящего ныне беспорядка.

Нельзя, однако, упускать из виду то, что нежелание целого ряда субъектов международных отношений соблюдать правила и предписания формальных и неформальных институтов, а также активно участвовать в их деятельности и стало в первую очередь причиной хаотизации глобальной политической и экономической среды. Таким образом, устойчивая многополярная структура потребует создания абсолютно новых институтов и правил взамен ООН и ее Устава, а также всех других режимов, сконструированных в рамках биполярного противостояния и приспособленных Западом под себя после ухода СССР в мир иной. Исторический опыт показывает, что работа по институциональному переустройству мира ведется успешно только в условиях мировой войны. При всех иных обстоятельствах ни одно суверенное государство не возьмет на себя риск априорного отказа от уже занимаемых позиций в мировой иерархии и втягивания в длительный переговорный процесс с неясным исходом.

И, наконец, в случае даже относительной равновеликости участников такого режима становится совершенно непонятным механизм принуждения каждого из них к исполнению требований и правил поведения, которые делают режим реально функционирующим. Отсутствие такого механизма приведет к тому, что конструктивная многополярность будет немногим отличаться от существующего сейчас глобального беспорядка, разве что большей вероятностью столкновения между равновеликими полюсами.

Несколько особняком в ряду вопросов, ответ на которые определит структуру международных отношений в будущем, стоит проблема сохранения их иерархического, ориентированного на государство устройства в целом. Многие авторы вполне резонно обращают внимание на то, что рост количества и влияния негосударственных игроков и интенсивность сетевого взаимодействия могут привести к размыванию центральной роли государства как структурного элемента и соответственно к исчезновению ориентированного на них полюсного дискурса.

Думается, однако, что перспективы здесь зависят не столько от событий, являющихся следствием текущего глобального беспорядка, сколько от результатов перестройки отношений государство – бизнес – гражданское общество. Во всяком случае, основное сражение здесь ведется суверенным государством на внутреннем фронте, т. е. там, где гоббсовское государство-Левиафан доказывает индивидууму свое монопольное право на насилие.[77]

В международном же плане количество и степень влиятельности негосударственных игроков настолько ничтожны, что государство-Левиафан даже в самом потрепанном виде способно выступать в качестве единственного полноправного субъекта. Тем более что другие государства-Левиафаны жизненно заинтересованы в выживании даже самого ничтожного из собратьев. Убедительным примером этого стала единодушная реакция мирового сообщества на установление со стороны негосударственного игрока – международной террористической сети «Аль-Каида» – фактического контроля над афганским государством.

Какая бы структура международных отношений ни сформировалась, Россия и Европа в любом случае должны будут занять свое место в международной иерархии. Реальная многополярность или глобальный беспорядок, составляющие сейчас содержание международных отношений, оставляют открытыми все возможности. Место в международной иерархии будущего будет, как, собственно, и всегда, зависеть от совокупной мощи субъекта, его военного, экономического, территориального, ресурсного и демографического потенциала.

Наращивание этой совокупной мощи может осуществляться разными способами. Возможно продолжение «игры с нулевой суммой» – ориентации на собственное усиление за счет партнеров или соседей. «Речь может идти о выборочном, избирательном сотрудничестве, которое, собственно, и лежит в основе нынешних принципов международных связей».[78] Но нельзя исключать и поворота к более конструктивному пути – объединению ресурсов с наиболее культурно близкими участниками международной системы.

Глава вторая