Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки» - Тимофей Бордачёв

Не решена данная проблема и сейчас. Несмотря на то что Россия и даже Европа уже уверенно заявляют о своем желании участвовать в стабилизации глобальной среды, их практические действия не всегда соответствуют заявлениям, что, однако, не означает их готовности следовать политике США или вступать в формируемые Вашингтоном коалиции, не говоря уже о действиях новых держав, так называемых растущих центров силы. Даже если не принимать на веру все сетования по поводу деструктивной роли Китая, который не желает брать на себя ответственность за состояние мировой экономики, хотя оказывает на нее чуть ли не определяющее влияние, политика неучастия в созданных и контролируемых Западом институтах действительно является сейчас для Поднебесной наиболее адекватной.

Одновременно новые субъекты мировой экономики – Китай и Индия – стремятся к приобретению качества центров силы, основанной на синтезе экономических, политических и военных возможностей, включая получение доступа к современным военным технологиям. В качестве базы для этого используется система внутренних целей и приоритетов, которые поддерживаются широкими социальными группами и защищаются государственными институтами. Материальную основу для такого типа роста создают накопленные валютные запасы, которые используются в форме как традиционных инструментов инвестиций, так и новых, таких как суверенные фонды, а также переход новых экономик стран Азии в качество лидеров роста на основе опережающих темпов затрат на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки и сближения показателей наукоемкости с развитыми странами.

Рост объективного влияния новых центров силы сочетается, как отмечают наблюдатели, с субъективными неспособностью и нежеланием ведущих держав так называемого старого Запада решать накопившиеся проблемы глобального характера. Все, на что оказалась способна наиболее прогрессивная часть человечества почти за полтора десятилетия, прошедших после завершения холодной войны, – это включить в Европейский союз и НАТО десяток государств, не играющих ключевой роли в мировой политике, привести обе организации к глубокому кризису идентичности и увязнуть в силовой демократизации «большого Ближнего Востока».

Как пишет в своей статье «Диалектика силы и слабости» Томас Грэм, политолог и в недавнем прошлом специальный помощник президента США:

«Мир вступил в период великих потрясений, и непонятно, как долго он продлится. Хотя биполярная система закончилась вместе с холодной войной почти два десятилетия назад, борьба вокруг формирования новой мировой системы только началась. Радужный оптимизм, свойственный Западу в постсоветский период, когда казалось, что история закончилась с победой либеральной демократии и свободных рынков, улетучился под воздействием „глобального беспорядка“ на рубеже двух тысячелетий».[62]

Неспособность править одних и нежелание других взять на себя часть бремени власти ведет к общему нарастанию анархии – явлению в истории отнюдь не новому. Однако в отличие от предшествующих периодов сейчас к происходящему на глазах исчезновению четких правил добавилось объективное углубление всеобщей экономической взаимозависимости. Она ведет к усилению значения таких факторов мощи отдельного государства, которые ранее просто не принимались в расчет и уж точно не могли рассматриваться как аргумент в пользу приобретения той или иной страной качества субъекта международных отношений – государства, оказывающего определяющее влияние на всю систему.

Результатом становится выход на международную арену новых субъектов, объективные возможности которых по традиционной шкале мощи государства, где первое место занимает военная сила, пока не сравнимы с традиционными странами-лидерами, но без участия которых в качестве активных и ответственных игроков международной системы теряет смысл вся ее институционально-правовая оболочка.

Также среди причин провала международных институтов отмечается рост числа межгосударственных и негосударственных сетей и контактов, происходящих на неформализованном уровне. Данная логика исходит, однако, из необходимости ответить на тезис о возникшем в мире кризисе управляемости, отсутствие которой в достаточном объеме и качестве и мешает якобы решать глобальные проблемы. По мнению таких авторов, как Анн-Мари Слаутер,

«Снижения управляемости миром не происходит именно потому, что формальные институты просто замещаются неформальными межгосударственными или негосударственными сетями».[63]

Стоит вместе с тем обратить внимание на то, что дискуссия об управляемости как таковой – весьма обширная область дебатов о международных отношениях современности.

С практической же точки зрения значение имеет не то, приходят ли неформальные сети на смену формальным, а решаются ли в рамках такой смены поколений проблемы. И здесь мы достаточно быстро приходим к выводу, что отличие государственных интересов стран достаточно эффективно блокирует прогресс даже по тем направлениям, где бюрократы среднего звена успешно между собой договариваются. Примером является неспособность России и стран Европейского союза выработать в ООН или Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) общее видение как актуальных проблем европейской безопасности, так и модальности работы самих этих межправительственных организаций. Аналогичным образом и конструктивное в целом взаимодействие, осуществляемое между представителями Министерства экономического развития и торговли РФ и их коллегами из профильного директората Еврокомиссии, не приводит к продвижению России в ВТО. Препятствие – несогласованность интересов на высшем государственном уровне.

Международные структуры

Организация Объединенных Наций. В первую очередь деградация институтов и правил коснулась главного носителя международной легитимности – Организации Объединенных Наций. Созданная в обстановке, когда государства-победители обладали возможностями для того, чтобы заставить всех других подчиняться решениям своего «олигархата», и нацеленная на согласование национальных интересов в относительно простых и понятных условиях, ООН не может быть адаптирована к требованиям ни имперского, ни многополярного (хаотичного) мира.

Провал плана по реформированию ООН на основе джентльменского соглашения между «сильными» и «слабыми», предложенного в декабре 2004 года комиссией при Генеральном секретаре, показал, что ни те ни другие не готовы продемонстрировать необходимую степень доверия. Жизнь этого института как органа глобального политического управления подходит к концу, что, впрочем, не повлияет на существование его как совокупности большого количества полезных профильных агентств.

Совет Безопасности ООН – главный международный институт принятия решений по вопросам войны и мира – приобретает все более символическое значение. Его авторитет подрывается неспособностью стран – постоянных членов выработать общее видение принципов, на основе которых принимаются решения, затрагивающие важнейший элемент мироустройства – государственный суверенитет стран – членов ООН. Вопрос о способности целого ряда государств выполнять свои суверенные функции, их отнесение к разряду так называемых слабых и деградирующих все чаще приобретает инструментальный характер.

Наглядным примером в этом отношении стал так называемый монтеррейский консенсус, который напрямую ввел принцип политической обусловленности, увязывающий предоставление отдельным странам экономической помощи с реформами по «улучшению» государственного управления в соответствии с неким усредненным образцом «хорошего управления», выработанным специалистами ООН под диктовку ведущих держав.

В целом тревожная тенденция – энергичные попытки Запада обвинить в неспособности ООН к активной роли так называемые слабые и деградирующие страны, элиты которых якобы не способны и не заинтересованы в повышении качества государственного управления на национальном и международном уровне. Спору нет, на определенном этапе слабость государства в Афганистане привела к превращению этой страны в большой тренировочный лагерь для террористов, первой мишенью которых стали в 2001 году США. Однако другие удары международной террористической сети «Аль-Каида» – по Мадриду и Лондону – были нанесены уже после разгрома режима талибов США и союзниками. Террористы, как оказалось, в течение нескольких лет проживали на территории стран – объектов атаки.

Вместе с тем такой подход, ставший популярным в первой половине 2000-х годов среди обозревателей в России и странах Запада, игнорирует по меньшей мере два факта. Во-первых, так называемые слабые и деградирующие страны по определению не могут оказывать решающего воздействия на стабильность структуры международных отношений, поскольку в силу своих размеров и потенциала не принимают участия в ее формировании. Все страны-неудачники, которые перечислены в списках ЦРУ или правительства Великобритании,[64] не играют в вопросах войны и мира в международном масштабе никакой роли. Их влияние на ключевые процессы в глобальной экономике равно нулю.