Алиовсат Гулиев - Он писал историю - Эльмира Ахундова

Алиовсат Гулиев безумно любил своих детей. Он хотел общаться с ними как можно больше и чаще. Однако времени было до обидного мало, все поглощала работа, и жизнь шла по строго составленному распорядку.

Когда Алиовсат муаллим работал ночью допоздна (а так было постоянно), по утрам в доме стояла тишина - его нельзя было беспокоить. Из спальни в кухню и из гостиной, где он работал, в коридор были проведены внутренние звонки. Во время работы в комнату можно было войти только по звонку. Кроме того, в квартире были проведены внутренние телефоны, по которым он просил принести ему то, что было нужно в данный момент.

Проснувшись, например, он звонил, чтобы приготовили завтрак. И вот по утрам, когда звонок сообщал о том, что отец проснулся, дети первым делом несли ему газеты, обнимали, целовали его. Он любил полежать, почитать газету и только после этого вставал. Но до тех пор, пока он не проснулся, в доме стояла мертвая тишина.

Эти короткие встречи с отцом, строго регламентированные требованиями работы, не могли не огорчать детей. И поэтому они радовались каждой встрече с ним.

Летом семья Гулиевых переезжала на дачу. Процедура переезда занимала дня два, иногда и больше. Сначала приезжал грузовик, на нем на дачу перевозились постельные принадлежности, что-то из домашней утвари, необходимой на даче. Причем постель перевозилась вся, которая существовала дома.

"В нашем доме был культ постели, - вспоминает Афаг Гулиева. - Ежегодно на даче мама и тетя Сафура взбивали для отца подушки, перестегивали одеяла".

А когда были созданы все условия для дачной жизни, перевозили детей. В бакинской квартире оставался только Алиовсат муаллим. Он приезжал на дачу по выходным дням, с субботы на воскресенье. К его приезду готовилась не только собственная семья, но и все соседи. Профессор приезжал поздним вечером, и все вокруг сразу бурлило и закипало. Как и в Гызылагадж, Алиовсат муаллим приезжал на дачу с компанией друзей, и начиналось всеобщее веселье. А душой общества становился всеобщий любимец Алиовсат Гулиев.

Вспоминает Талатум Гулиев:

"Отец приезжал по субботам не раньше десяти часов. Приезжал обычно с друзьями. Это были Аслан Гахраманов, Иосиф Васильевич Стригунов - два-три человека, не больше. Они до часу ночи беседовали, ели, пили, потом ложились спать. А на следующий день утром у нас по традиции обязательно делали шашлыки.

Мы, дети, ждали отца, бегали смотреть на дорогу, чтобы первыми увидеть его: без него мы очень скучали, потому что мало видели его.

Однажды в воскресенье мы поели традиционный шашлык, а под вечер решили поужинать. Мама подала гостям совершенно потрясающий соус, все восхищались им. Только Аслан Гахраманов сказал:

- Ханум, соус получился замечательным, но я в первый раз вижу соус, в котором мясо с дырочками.

Оказалось, что решение компании поужинать оказалось для мамы несколько неожиданным. Она поняла, что не успеет приготовить новое блюдо, а так как шашлыка оставалось много, мама приготовила из него соус, добавила картошки, специй, все как полагается. И единственный, кто обнаружил, что мясо было с дырочками, оказался Аслан Гахраманов. Это вызвало всеобщее веселье, мы потом долго еще вспоминали это "мясо с дырочками".

Всего один раз мы всей семьей отдыхали в Кисловодске. Я был с отцом в Москве, мама ездила с ним в Москву, когда он защищал докторскую диссертацию, но вот так, всей семьей, мы выехали только один раз. "Я должен успеть вас всех вывезти, - сказал тогда отец". Главным препятствием для таких поездок было отсутствие времени".

Удивительно звучит это "должен успеть" в устах человека, которому было немногим больше сорока.

***

Не только дети скучали по отцу, ему тоже недоставало их общества.

"По ночам, - рассказывает Талатум Гулиев, - когда мы уже ложились спать, он обходил дом, заглядывал в наши комнаты. Я помню, он чуть приоткрывал двери, чтобы свет из коридора не разбудил нас, в этой щели появлялась его белая рука, которая проверяла, завернут ли газовый вентиль у двери. Иногда он проверял, укрыты ли мы, укрывал, поправлял одеяла".

Впрочем, Алиовсат муаллим нашел свои способы общения с детьми. О его ночных, точнее, предутренних мужских посиделках с сыном мы уже рассказывали.

В кабинете стояло большое зеленое кресло, и когда Алиовсат муаллим работал один, он очень любил, чтобы его Анашка забиралась сзади к нему за спину, обнимала его. Папа и дочка могли так проводить долгие часы. Он писал, а девочка сидела сзади, прижимаясь к широкой спине отца.

С Афаг все складывалось иначе, потому что и возрастом она была постарше, и характером эмоциональней. В компании непоседливой Афаг молча не поработаешь. У девушки была масса вопросов, на которые она требовала немедленного ответа.

"Я очень любила сидеть рядом, когда он работал, - вспоминает Афаг ханум. - Только я не давала ему работать, все время дергала его, бесконечно терроризировала массой вопросов. И тогда он придумал очень хитрую игру. Он, скажем, говорил:

- Достань с полки 13-й том сочинений Ленина, там, на такой-то странице в третьем абзаце есть мои заметки как раз об этом.

Он, кстати, ни одной книги не прочитал, не сделав пометок".

Но одними ссылками на ленинские сочинения проблем, мучивших Афаг, решить было невозможно. Девушка находилась в том возрасте, когда вступающий в жизнь человек временами больно ударяется о ее углы. С этой болью она приходила к отцу. В таких случаях к Ленину не отошлешь и парой слов не отделаешься. И тогда отец с дочкой вступали в переписку.

Рассказывает Афаг Гулиева:

"Мы с ним очень часто переписывались. Если я знала, что он придет поздно и я его не увижу, то оставляла ему записку. В таких случаях он отвечал мне.

Когда у меня возникали проблемы, я делилась с ним. Мне обязательно нужно было обо всем рассказать папе. Он вникал в мои проблемы, причем делал это со всей присущей ему серьезностью".

Ниже, с любезного разрешения Афаг ханум, мы приводим отрывки из двух таких записок Алиовсата Гулиева, адресованных ей.

"Чита моя!

Два слова все же мне хочется сказать в продолжение нашего разговора о Томе. Ты поняла, гызым[53], почему она не пожелала тебе позвонить? Да только потому, что ей и им в целом было стыдно перед тобой. Ясно? Учти, это очень важный показатель. Люди познаются на мелочах, которые выдают их нутро. Хорошо, что именно в начале жизни ты получила такой урок..."

"Почему ты расплакалась? Я не могу видеть твои глаза в слезах. Лучше уж будь такой, какая ты всегда, дерзкой, несдержанной и не всегда комфортной".

И раз уж мы коснулись писем Алиовсата Гулиева, хотелось бы несколько слов сказать о его таланте литератора. К сожалению, муза Истории лишила нашу культуру замечательного писателя. Умение кратко и точно выразить свою мысль, подкрепить ее ярким фактом, найти единственно нужное слово отличает исторические произведения Алиовсат муаллима. Мы намеренно использовали здесь слово "произведения", а не более приличествующее контексту "труды", потому что последнее слово предполагало бы нечто тяжелое, наукообразное. Как часто авторы научных работ намеренно усложняют их, щедро используют понятия и термины, понятные только специалистам, ошибочно полагая, что от этого работа их становится более научной, что именно таким должен быть ученый стиль. Ничего подобного мы не найдем в книгах Алиовсата Гулиева. Язык его произведений прозрачен и легок, они интересны и специалистам, и по стилю доступны рядовым читателям.

Алиовсат муаллим вообще имел тягу к литературному творчеству. Как истинный писатель, он во время каждой зарубежной поездки вел путевые заметки, дневники, куда записывал свои впечатления, зарисовки. В поездках он не расставался с блокнотом и ручкой, постоянно что-то записывал. Если туристы обычно ходят с фотоаппаратом, то, казалось, эта фотокамера спрятана в его глазах. Он видел мир глазами созидателя: из зафиксированного этой зоркой камерой объекта - будь то люди, архитектурный памятник, сценка на улице - создавалось впечатление, которое рождало образ.

Вспоминает Афаг Гулиева:

"Он был прекрасным рассказчиком, в его рассказах все оживало перед глазами. Скажем, собор Нотр-Дам, его готическую архитектуру позже, будучи в Париже, я видела глазами отца. При этом у него была потрясающая память. Помню, он рассказывал:

- Я гулял, прохожу мимо кафе, сидят две старушки, потрясающе ухоженные, с радужными лицами, нет отпечатка грустной старости. Они приковали мой взгляд. Я так жалел, что не могу пообщаться с ними на французском. Они что-то вкусно и долго обсуждали. Я наблюдал за их мимикой.

У него самого была очень живая мимика, он словно говорил глазами. Когда он говорил, все его лицо приходило в движение".

О замечательном литературном даре Алиовсата Гулиева не раз вспоминал и один из его друзей, главный редактор центральной в то время газеты "Коммунист" Агабаба Рзаев. По его утверждению, материалы, которые Алиовсат муаллим присылал к ним в редакцию, не нуждались в редакторских правках, их сразу отправляли в набор.