Алиовсат Гулиев - Он писал историю - Эльмира Ахундова

Все вернулось на круги своя, а через некоторое время отцу сообщили, что у меня в школе все нормально и особых проблем, вызванных моим временным отсутствием, нет.

У отца все было четко: не хочешь учиться - иди работать. То есть он не заставлял обязательно учиться, я должен был сам решить, чего хочу в жизни. Отец считал, что все профессии равно почетны: не можешь найти себя на этом поприще, ищи другую стезю".

Мы не думаем, что Алиовсат муаллим ставил перед собой цель напугать сына тяжелыми условиями работы на заводе. Однако уверены, что решение сына продолжать учиться сняло большой камень с сердца отца.

"К детям он относился с высокой требовательностью, - вспоминает Афаг Гулиева. - Большие поблажки были Джеке[50], она вообще занимала особое место в его жизни, так как отец дал ей имя своей матери, которую он потерял очень рано. Джеку он называл Анашка.

Талатуму тоже были некоторые послабления как продолжателю рода. Отец возлагал на него громадные надежды. Он безумно любил Талатума, но в то же время был к нему очень требователен.

Однако больше всего проблем у него было со мной, потому что я никогда не была послушным ребенком, и чаще всего всякие эксцессы происходили со мной.

Поводов я давала массу, особенно когда начался переходный возраст и появилось, например, желание пользоваться косметикой или вести часовые разговоры по телефону.

Помню, я в детстве любила развешивать по стенам фотографии кинозвезд. Находя их в моей комнате, он возмущался: "Не понимаю, откуда у тебя буржуазные замашки!" При этом в слово "буржуазные" он не вкладывал классового значения, то есть очень часто, когда он использовал то или иное слово, надо было еще понять, что он под этим подразумевает. В слово "буржуазные", например, он вкладывал значение "тяготение к западному китчу". То есть если ты любишь, скажем, Софи Лорен, то носи человека в сердце, зачем надо всюду расклеивать ее фотографии.

Вот тогда мне доставалось. Фотографии летели с балкона".

Афаг ханум вспоминает, как однажды, когда она с отцом была в Москве, кто-то из друзей Алиовсата Гулиева пригласил их на ужин в "Националь".

Для шестнадцатилетней девушки это было большим событием, и она решила достойно подготовиться к нему. Прежде всего, нельзя было идти в ресторан с "голым" лицом. Правда, тут возникало сразу несколько проблем. Во-первых, в те годы с косметикой в Советском Союзе было очень сложно, а тут еще отец, обнаруживая ее запасы у дочери, немедленно выбрасывал их. Поэтому у девушки проблемы удваивались: надо было не только найти косметику, но и уберечь ее от карающей руки отца.

Но не зря же говорится: голь на выдумки хитра. После долгого анализа сложившейся ситуации выход был найден - французскую косметику можно заменить акварельными красками, которые продаются в любом канцелярском магазине. Сказано - сделано.

Далее начался еще более сложный и мучительный процесс "поиска" лица. Результат творчества превзошел самые смелые ожидания. Взглянув на лицо девушки, Леонардо бросил бы писать "Джоконду", Гоген решил бы навсегда остаться на Таити, Ван Гог застрелился бы раньше отведенного ему срока, и разве что индеец, вырывший из земли топор войны, остался бы вполне довольным этой боевой раскраской, представлявшей собой грозное сочетание голубого, золотого и серебряного цветов.

Однако тут во всей сложности встала еще одна проблема: как сделать так, чтобы отец ничего не заметил. Было решено: под его взглядами сидеть с печально опущенной головой.

Поведение дочери в ресторане встревожило Алиовсат муаллима. С чего это его обычно жизнерадостная, любящая шум и веселье Чита сидит с таким грустным видом?

- Чита, тебе здесь не нравится? - спросил он. - Почему ты сидишь, опустив глаза?

- Здесь такой яркий свет, - пожаловалась дочка.

Но не таким человеком был Алиовсат Гулиев, чтобы дать провести себя на мякине. Он внимательней вгляделся в лицо дочки и все понял. Не стирая с лица своей знаменитой улыбки, покорявшей всех вокруг, он шепотом, чтобы не привлекать внимания окружающих, проговорил:

- Сходи в дамскую комнату и посмотри на себя. Если найдешь это красивым, возвращайся, какая есть, а если - нет, то умойся.

Афаг ханум, дочка своего отца, тоже с очаровательной улыбкой встала и вышла из-за стола. То, что в гостиничном номере казалось девушке вполне приличным и красивым, в ярком свете дамской комнаты ресторана "Националь" предстало перед ней во всей своей неприглядной откровенности. Она взглянула на себя глазами отца.

"Это был тихий ужас, - вспоминает Афаг ханум, - полнейший абстракционизм, работа начинающего авангардиста, который неумелой, может быть, дрожащей спьяну рукой наносил эти мазки, эту радугу. Естественно, я умылась.

Сказать, что был какой-то оглушительный скандал, конечно же нельзя. Мне достаточно было его шепота сквозь сжатые губы. Отец же был невероятным артистом. Не дай Бог, чтобы люди заметили какой-то конфликт".

***

Надо сказать, что Алиовсат муаллим придавал очень большое внимание развитию у своих детей эстетического вкуса. Сам он к чтению художественной литературы пришел поздно: в юности время было не то, все его мысли занимала только история, да и русским языком, как мы помним, он овладел лишь к двадцати годам. Теперь же, в зрелом возрасте, он с восторгом погружался в малоизвестный ему до того времени мир книг. Однако и здесь он подходил к вопросу по-гулиевски серьезно.

Как-то на книжной полке у Играра Алиева он увидел незнакомого ему автора - Артура Конан Дойла.

Пусть нынешнего читателя не удивляет эпитет "незнакомый" применительно к имени Конан Дойл. В начале шестидесятых годов количество изданий этого популярного писателя в Советском Союзе можно было посчитать на пальцах одной руки, причем издания эти выходили до обидного мизерными тиражами.

Алиовсат муаллим заинтересовался книгой и взял ее почитать. К рассказам о Шерлоке Холмсе ученый отнесся очень вдумчиво, творчески. Во всяком случае, при следующей встрече с Играром Алиевым он попытался, хоть и в шутку, анализировать действия знаменитого сыщика, определить их верность и логику. "Мы с дядей Играром катались от смеха, - вспоминает Афаг Гулиева".

Следующим открытием для него стали исторические романы Лиона Фейхтвангера. Нам представляется, что в этом проявился интерес историка, нашедшего в произведениях немецкого писателя то, чего не могло быть в специальных трудах, - созданные силой художественного воображения характеры, личности исторических персонажей.

Из рассказа Афаг Гулиевой:

"Особое впечатление на него произвел роман "Гойя".

Дело в том, что мы с рождения видели эти книги у себя дома, для нас это было нормой, и мы читали эти книги в положенном для каждой из них возрасте. Он же пришел к книгам поздно и воспринимал их с позиции своих двадцати пяти - тридцати лет.

Стоило ему услышать о какой-то книге, он ее моментально доставал, читал, анализировал. Каждая книга у него имела свое место на полке. Любимые - стояли поближе, те, что оказывались менее интересными, уходили на верхние полки.

У него было очень мало времени для чтения. Он мне часто говорил:

- Ты знаешь, я больше всего жалею о том, что не могу вернуться к прочитанному.

Поздно открывший для себя необъятный мир литературы, он очень хотел с раннего возраста привить детям любовь к чтению. Проще всего было со старшей - Кябутар. Девушка читала запоем, практически не выпускала книгу из рук. Сложнее было с Талатумом, который, как и большинство мальчиков, предпочитал более активные виды досуга. Можно представить себе радость Алиовсат муаллима, когда, прочитав какую-нибудь книгу, сын делился с ним впечатлениями.

"Он весь светился от радости, видя, что я не просто читаю, но читаю внимательно и прочитанное оставляет что-то в моей душе, - вспоминает Талатум".

***

Алиовсат Гулиев не только детей своих мечтал видеть людьми всесторонне развитыми, образованными. Он и сам постоянно учился. Трудно было найти область культуры, в которой он оказался бы полным профаном. Этот человек прекрасно знал творчество русских композиторов, произведения западноевропейских композиторов.

То же было и с живописью. Вряд ли его можно было назвать тонким знатоком работ каждого художника в отдельности, однако тем не менее он знал, скажем, о французском импрессионизме, его представителях.

Наделенный от природы тонким даром понимать прекрасное, он чувствовал красоту и своеобразие литературного произведения и старался привить это чувство и детям.

Рассказывает Афаг Гулиева:

"У него был культ книги. Он заставлял меня читать, например, Бажова, которого сама я в жизни не прочитала бы, и потом требовал, чтобы я пересказывала ему. Я, помню, пересказала ему какой-то из сказов Бажова.