Родня до крови - Валерий Георгиевич Шарапов

тут гости пожаловали.

– Гости? – Тараскин внимательно осмотрел гостей с ног до головы и изрек: – Вы из милиции.

– Угадали, гражданин Тараскин, мы из милиции, – подтвердил Лобанов. – У нас к вам несколько вопросов.

– Это насчет того жмурика, которого я нашел в мусорном баке? – догадался Тараскин. – Имейте в виду, я тут ни при чем! Или думаете, я стал бы милицию вызывать, если бы сам его туда запихнул?

– Мы так не думаем, – успокоил Тараскина Лобанов. – Давайте для начала познакомимся. Я капитан Лобанов, это мой помощник Леонид Бибиков, и мы надеемся, что вы сможете просветить нас насчет того, откуда труп взялся. Возможно, вы видели что-то подозрительное у мусорных баков, людей или машины. В котором часу вы обнаружили тело?

– Я за часами не слежу, мне на службу не опаздывать, – заявил Тараскин. – И вообще, вы мои гости, а держите хозяина у порога. Сперва дали бы возможность снять верхнюю одежду, чайку глотнуть, а потом и расспрашивали.

– Законное требование, – согласился Лобанов. – Будь по-вашему, готовьте свой чай, мы подождем.

Минут пятнадцать Тараскин и Тютя общались между собой, как будто в их доме и не было непрошеных гостей. Тараскин сбросил ватник и шапку прямо на пол у порога, затем подозвал Тютю, выудил из карманов нехитрую снедь в виде пирожков, засохшего сыра и пары яиц, сваренных вкрутую. Из нагрудного кармана вязаного жилета достал алюминиевую фляжку военного образца, побултыхал ею, проверяя количество жидкости, и подал знак Тюте поставить на стол стаканы. Мутноватую желтую жидкость разлили по граненым стаканам, выпили, занюхали черствым сыром и только после этого принялись за приготовление чая. Все это время капитан Лобанов и участковый Бибиков сидели и просто наблюдали. Когда стаканы с чаем опустели, Тараскин подкатил на тележке ближе к печке, прислонился к ней спиной и блаженно улыбнулся:

– Нет ничего лучше отчего дома, – растягивая слова, проговорил он.

– Согласен с тобой, – вторил ему Тютя, которого на удивление быстро развезло. Он улегся на кровать и вскоре захрапел.

– Что ж, Тютю нейтрализовали, – проговорил Тараскин. – Теперь можно и о деле поговорить. Как видите, живем мы с Тютей небогато, но на чужое не заримся. Моя пенсия, его гроши, подачки соседей плюс то, что удается добыть на мусорке, – этим и живем. Вы не подумайте, я не жалуюсь, просто объясняю, как устроен наш быт.

– Сегодня утром на мусорке вы искали пропитание? – спросил Бибиков, так как капитан Лобанов молчал и вопросы задавать не спешил.

– Пропитание? Нет, конечно! Вы за кого меня принимаете, молодой человек? Думаете, Тараскин до помойки опустился? – возмутился Тараскин.

– Я не хотел вас обидеть, только прояснить ситуацию, – растерялся участковый.

– Мальчик, тебе сколько лет? – покровительственным тоном спросил Тараскин.

– Двадцать два, – послушно ответил Бибиков.

– Во-от! Я в твои годы шпалы один грузил, «зубья» железнодорожные руками гнул, и то, что сейчас я без ног, не заставит меня жрать с помойки!

– Ну все, поиграли и будет, – негромко выдал капитан Лобанов. – Позицию твою мы поняли, гражданин Тараскин, а теперь, будь добр, не трать наше время и рассказывай по существу, что видел, когда видел и какие имеешь на этот счет мысли. Начнешь снова уходить от темы или расписывать свою жизнь, не посмотрю, что ты калека, заберу в участок и посажу в обезьянник. Там будешь свою политику местным алкашам задвигать.

– Да ты что, начальник, я ведь не со зла, – миролюбиво проговорил Тараскин, ничуть не обидевшись ни на строгий тон капитана, ни на «звание» калеки. – Сразу бы сказал, что время вас поджимает, я бы и на чай не стал отвлекаться.

– Рад, что мы друг друга поняли, – сбавил обороты Лобанов. – Рассказывай, мы ждем.

В то утро Тараскин проснулся рано, болела спина, простуженная накануне во время поездки на железнодорожную станцию. В доме было темно, но свет он не включал, чтобы не потревожить Тютю. Разговаривать ему не хотелось, а его постоялец Тютя просто не мог держать рот закрытым, стоило ему открыть глаза, как тут же начинался «словесный понос», как его называл Тараскин. Тютя болтал без умолку, и ладно бы еще его истории были новыми, а то ведь за столько лет совместного проживания Тараскин выучил все истории Тюти наизусть и мог свободно рассказывать их сам и ни разу не сбиться.

Накануне вечером они доели последнюю четвертуху хлеба, и из провизии к утру оставалась только похлебка в кастрюле. Тараскин знал, что не сегодня, так завтра придется добывать провизию, так как пенсию ему выплачивали в первых числах, а это означало, что дотации от государства ждать еще минимум неделю. Одевшись потеплее, он собирался прокатиться до станции и попытаться разжиться харчем у местных торговок. Тетки-торговки Тараскина жалели и частенько приносили еду специально для него. Кто-то пирожками угостит, кто-то картошкой одарит, заварочки отсыпет или сахарку – Тараскину все сгодится.

Выкатив тележку на крыльцо, Тараскин поежился. Ветер завывал не на шутку, да еще и снег припорашивал, погода явно не способствовала приятному путешествию до станции. К тому же, судя по солнцу, которое еще и не собиралось вставать, ехать на станцию было рано. Подумав, Тараскин решил прошвырнуться до мусорных баков, стоящих у двухэтажных бараков. Сами бараки недавно расселили из-за внезапно обвалившейся крыши в одном из них. Дома признали непригодными для жилья, людей перебросили в новую часть поселка, которая строилась специально для работников нового завода силикатного кирпича. Кирпичный завод ввели в эксплуатацию в 1955 году, и с того времени он лишь набирал обороты, а для хороших мощностей требовалось много рабочей силы. Чтобы привлечь на завод молодежь, в Воронеже началось строительство жилья для его сотрудников, а старые бараки остались без ремонта.

Из-за отсутствия жильцов мусор в баках скапливался теперь намного дольше, и что-то пригодное на продажу или для сдачи в пункты вторсырья найти в них становилось все сложнее, но баки не пустовали. Время от времени к ним заруливали грузовые машины, и водители с фабрик, заводов и продовольственных магазинов, расположенных в районе, сбрасывали сюда отходы со своих предприятий. Это не приветствовалось ни заводским начальством, ни местными властями, но особо ленивые водители, которым было лень ехать до специализированной свалки, все равно выбрасывали здесь мусор. На это и рассчитывал Тараскин в утро среды, когда катил на своей тележке к мусорным бакам.

Эти баки Тараскин считал своей территорией и даже соорудил возле баков, не без помощи доброхотов-соседей, специальные приспособления, которые помогали ему дотягиваться до верха бака и выуживать приглянувшийся хлам. В это утро он вкатил тележку на деревянный помост, вооружился багром с крюком и открыл крайний бак. Старая сбитая со