ЦАРСТВО СТРАХА - Хантер Томпсон

Не так уж и плохо для фильма, который без проблем мог­ли бы снять три бармена откуда-нибудь из Сент-Луиса, запершись со своими подружками в любом из придорожных мотелей вдоль реки Мемфис. Никакого таланта не требовалось, а появляться в голом виде перед камерой становилось все более и более респектабельным занятием. Граница между Джоан Коллинз и Мэрилин Чэмберс окончательно раз­мылась. Уже никто не мог объяснить на улице, в чем разница между Джейн Фондой в трико и Ванессой Уильямс в цепях.

Я-то мог. Но это потребовало бы немало времени. В данном случае мы имели дело с совершенно замечательной заминкой в работе социальной фабрики. Ведь в то время, когда не только новый генеральный прокурор Соединенных Штатов, но также и президент Соединенных Штатов, жена президента, любимый министр президента, Моральное Большинство, «Вооруженные феминистки», TV Guide и да­же угрюмый жирный ублюдок, менеджер магазина в Вернале, штат Юта, который отказался продавать мне номер «Playboy» за любые деньги и пообещал вызвать полицию, когда я попытался выяснить, чего это он...

... в то время, когда все эти могущественные люди и ведомые ими крупнейшие социальные институты, а также орды обезумевших козлов, которые спали и видели, только бы разделаться с последними остатками Сексуальной Револю­ции, пронесшейся по стране в 60-е и 70-е... в то самое время, когда они вершили свой триумфальный крестовый поход...

В то же самое время секс-индустрия Америки пережива­ла невероятный взлет. Бизнес шел, как никогда прежде. Один чувак из Техаса сделал состояние на изобретенных им шариках «попперс»; теперь он миллионер, и его упоминают крупнейшие журналы, составляющие списки самых богатых людей страны. Он избегает прессы и живет один в пустыне. Женщины пишут ему письма, но без большого успеха. У не­го нет детей и наследников, но он богат и становится богаче день ото дня. Один из его агентов, посещавших его недавно, сказал, что этот парень «еще постраннее Говарда Хьюза будет».

Большинство подобных историй вообще не получают ог­ласки. Никто не знает, например, кто же это запатентовал пластиковый вибратор, который теперь продается едва ли не в каждой аптеке по всему миру за $9,95. Некоторые магази­ны в Сан-Франциско продают сотни таких штуковин каж­дый день. Когда я поинтересовался у одного ночного клерка в «Френчиз», кто обладает концессией на дилдо, и кто заби­рает деньги, он ответил, что это пожилой черный джентль­мен из Лос-Анджелеса.

- Мы знаем его уже много лет, - сказал клерк, - но он ни разу ничего не сказал про патент. Он приезжает раз в не­делю на зеленом Мерседесе и отгружает пять или шесть ящиков дилдо - иногда девять или десять. Он хороший де­ловой партнер. По правде сказать, мы почти ничего о нем не знаем.

Вот как работает секс-бизнес, оборот которого только в Америке оценивается где-то между восемью и десятью мил­лиардами долларов - безотносительно моральных качеств тех, кто в нем задействован. Реальные цифры, возможно, и того больше, но об этом беспокоится разве что налоговая служба. Десять миллиардов долларов ежегодно - это боль­ше, чем Кока-Кола, Херши и Макдоналдсы, вместе взятые.

* * *

Обычно ночь - это не время для политики, но только той ночью, когда мы выпороли Эла Голдстейна на мокром ковре нашего Ультра-Зала, вышло иначе. Быстрая и жестокая си­туация, требующая оперативного реагирования - первая на­стоящая проверка для Ночного Менеджера, и я разрулил ее в своем стиле.

Первые результаты - на уровне «хуже не бывает». На следующий день даже уличные слухи не ходили. Обычно разные свары с ВИП-персонами в Театре «О'Фаррелл» удостаивались цветистой заметки от Херба Каэна, на худой конец - нескольких звонков из офиса окружного прокуро­ра. Но в этот раз стояла мертвая тишина. Никто не стре­мился иметь хоть малейшее отношение к происходящему, включая меня.

Однако это меня винили на следующее утро, причем во всем сразу - от стыда за порку перед лицом невинных оче­видцев до миллионных потерь, что понесли братья Митчелл со своей Кинокомпанией.

Моя безупречная репутация «крупного» политического консультанта оказалась под большим вопросом, и я едва не потерял работу.

Но только ненадолго. Как водится, потребовалось 44 дня, чтобы выяснилась правда, а тем временем события развива­лись самым странным образом. За шесть недель меня аресто­вывали семь раз, или предъявляли обвинения, или задержи­вали, в общем так или иначе таскали в полицию и суд, кото­рые стали уже чем-то вроде второго дома.

В самом деле, это казалось почти нормальным. Посеще­ние суда превратилось в обыденную ежедневную рутину. Как-то раз я оказался на скамье подсудимых дважды за 72 часа, а также подвергся злобной обструкции всей нацио­нальной прессы, и все просто потому, что Судья в какой-то момент изменил свое мнение.

- Это невозможно, - говорил я своему адвокату Майклу Степаняну. - Судья не может менять свое мнение. Его переиграют на кассационной жалобе.

Так и вышло.

Неделей позже полицейские сперли мои ракетки для на­стольного тенниса, из-за чего я так и не смог принять учас­тие в чемпионате Западного Побережья. Потом они еще раз дернули меня в суд, чтобы я опознал ракетки и дал показа­ния против несуществующего взломщика, которому якобы шили эту кражу.

Это дело все еще находилось в суде, также как и кляузы соседей на «шум и драки» у меня в доме.

Полиция Сосолито помимо прочего до сих пор удержи­вает у себя мой спортивный пистолет, модель Feinwerkbau, специально разработанная для Олимпийских Игр - самое точное оружие, которое я когда-либо держал в руках. Это был один из тех Редких пистолетов, которые стреляли точно туда, куда ты их направишь. Женщины и дети, сроду не дер­жавшие оружия в руках, могли взять Feinwerkbau и без тру­да попасть в десятицентовик с пяти метров. На большем рас­стоянии или в ветреную погоду, потребовались бы цели по­крупнее, вроде двадцатипятицентовых монет, плакатиков, на которых мэр Сан-Франциско Дайана Файнштейн изобра­жена с восемью грудями, подобно волчице - матери Рима.

Братья Митчелл напечатали десять тысяч таких листо­вок (я так и не понял, затем они это сделали) в месяцы зло­бы, страха и отчаянной официальной травли, которые пред­шествовали суду. У меня по сей день хранится тысяча эк­земпляров, и еще две тысячи валяются где-то в кустах и на крыше дома Нунцио Алиото, что на въезде в Сосолито. Нунцио, близкий родственник бывшего мэра Сан-Франциско Джо Алиото, жил в Сосолито недалеко от меня, в одной трамвайной остановке. Мы жили на краю отвесной скалы, с которой открывался вид на Залив Сан-Франциско.

Я давно уже покинул этот дом, так что мы можем гово­рить о нем совершенно свободно. Его никогда больше не сда­дут кому-нибудь снова. Причины этого весьма сложны для восприятия, и не похоже, что когда-нибудь они будут обна­родованы, однако мне нравится думать, что я жил здесь в стиле, который полностью соответствовал истинному духу этого места. Уверен, что если бы этим балкам из красного де­рева, этим волнистым стеклянным стенам и моему Тики-бару позволили бы выбрать президента, они голосовали бы за меня.

Может, и нет, конечно, но я лично в этом не сомневаюсь. Каждый раз, когда ты оказываешься в настоящем доме, построенным под определенный настрой, сами стены подсказывают тебе, как теперь действовать.

Да, там случались пожары и ломалась мебель. Прямо перед баром располагался рукотворный водопад посреди дубов, и большую часть времени мы бродили вокруг него голышом, пили зеленый шартрез и курили смертоносные сигареты Кракатоа. На балконе я повесил профессиональную мишень, укрепленную на семиметровом шесте. Прямо за ней виднелся Остров Ангелов и Алкатраз.

Мой адвокат называл это место «лучшей комнатой в мире».

Александр, 16

31 июля, 1985

Ферма «Сова»

Майклу Степаняну, эсквайру

ул.Эдди, 819

Сан-Франциско, С А 94109

Дорогой Майкл!

Прилагаю письма от Джудит вашему новому клиенту, мисс Ларис (Салливан Александр, 16 в Сосалито), где мы жи­ли с Марией. Эти письма позволяют нам выдвинуть 33-миллионный иск против Джудит и ее склочного муженька Норвина, пока еще не проявившего себя подстрекателя во всей этой ситуации, а также компьютерной фирмы, которая вы­звала их из Орандж Каунти и заставила жить в условиях (то есть в доме на Александр, 16), с которыми они не сумели должным образом справиться и поэтому подали иск против мисс Салливан, где выставляют меня в несомненно фальши­вом, ложном, непристойном для меня лично (и в финансо­вом плане) оскорбительном свете - то есть жалуются на «из­биения и крики».

Какие Избиения? Ты был там - ты столкнулся с этим Джейком (якобы «мужем») в коридоре, когда он пытался высадить мою дверь.

В любом случае, обвинения, которые Джудит и Норвин выдвинули против меня, повторяю «выдвинули», бросают уродливую тень на мою новую книгу - «Ночной Менеджер».