Человек без собаки - Хокан Нессер

Исчезли двое. Оба заявления поступили от одного и того же человека, некоего Карла-Эрика Германссона, шестидесяти пяти лет от роду, бывшего учителя, только что ушедшего на пенсию. Пропал его сын Роберт Германссон тридцати пяти лет, приехавший навестить родителей на Альведерсгатан. Вышеозначенный Роберт Германссон исчез в ночь с девятнадцатого на двадцатое. Второй пропавший — внук заявителя Хенрик Грундт девятнадцати лет, исчез на следующую ночь, с двадцатого на двадцать первое декабря. И Роберт и Хенрик приехали в Чимлинге на празднование совместного юбилея деда и матери Хенрика, приходящейся заявителю дочерью. Дочери в этот же день исполнилось сорок.

Роберт Германссон живет в Стокгольме. Хенрик Грундт прописан у родителей в Сундсвале, но, помимо этого, снимает комнату в общежитии в Упсале, где только что закончил первый семестр на юридическом факультете университета. Вернее, почти закончил — экзамен смещен на январь.

У заявителя нет никаких предположений, куда могли деться пропавшие и что с ними случилось; не знает он также, есть ли какая-нибудь связь между этими двумя исчезновениями.

Розыск объявлен вчера в десять вечера, но пока никаких дополнительных сведений не поступало.

Еще одна подробность, о которой заявитель не упомянул, но она все равно стала известна: тот, кто исчез первым, Роберт Германссон, известен скандалом, связанным с реалити-шоу «Пленники на острове Ко Фук», в котором участвовал под тем же именем.

— Дрочила Роберт? — спросил Барбаротти.

Молльберг не стал повторять сомнительное выражение — просто кивнул.

Странная история, припомнил Гуннар слова Асунандера.

Комиссар обычно не преувеличивал — и на этот раз, похоже, от своего правила не отступил. Гуннар Барбаротти недоуменно покачал головой, залез в машину и поехал на Альведерсгатан.

Двое исчезают из дома один за другим в самое темное время года? Странная история… это даже мягко сказано.

И Карл-Эрик Германссон и его жена Розмари были очень бледны, но Карл-Эрик выглядел собранным и спокойным, а вот жена его, похоже, совершенно растерялась. Барбаротти подумал, что неплохо бы следовать своему золотому правилу: разговоривать со свидетелями поодиночке. Ладно, пока сойдет и так.

По крайней мере, для начала. Если понадобится более тщательный допрос, тогда он может поговорить и поодиночке. Они сидели в гостиной. Мебели, по его мнению, было многовато. Вообще вся обстановка и некоторый сумбур стилей и цветов свидетельствовали, что обитатели этого дома прожили долгую жизнь, не особенно следуя очень и очень недешевой путеводной звезде под названием «хороший вкус». Диваны темно-коричневой кожи ведут происхождение наверняка из семидесятых, стеклянная горка сливочного цвета с подсветкой намного моложе. На стенах — разношерстные картины в нелепых рамах, призванных, очевидно, высосать из полотен последние соки. Желто-голубые обои с бордюром в виде бордовых цветочных гирлянд. Розмари поставила на большой дубовый стол кофе и несколько видов печенья. Голубые чашки, ярко-красные рождественские салфетки… какого черта, обругал себя Гуннар Барбаротти. Что я, собрался писать интерьерный репортаж?..

— Итак, меня зовут инспектор Барбаротти, — представился он. — Я назначен заниматься этим делом. Попытаюсь решить его ко всеобщему удовлетворению.

— Делом? — спросила Розмари и уронила печенье на колени.

— Давайте сначала установим факты. — Он достал блокнот. — Значит, вы решили собрать всю семью по случаю…

— По случаю того, что моя дочь и я родились в один и тот же день, — четко проговорил Карл-Эрик и поправил блестящий зеленый галстук. — Как раз в этом году совпали юбилеи: мне шестьдесят пять, ей сорок.

— Какого числа?

— Во вторник двадцатого. То есть позавчера. Мы решили отметить этот знаменательный день просто, в кругу семьи. Мы не любим пышных торжеств, не правда ли, Розмари?

— Да… то есть нет. Не любим, — подтвердила Розмари.

— Трое наших детей с семьями. Десять человек… если считать полуторагодовалого внука. Все собрались в понедельник, а торжественный вечер был на следующий день. Во вторник.

— Но к этому времени один человек уже исчез? — спросил Барбаротти и осторожно отхлебнул кофе. К его удивлению, кофе оказался крепким и вкусным. Я должен бороться с предрассудками, решил он про себя.

— Да, это правда, — задумчиво покивал Карл-Эрик. — Боюсь, в тот момент мы не придали этому надлежащего значения.

— Почему?

— Что — почему?

— Почему вы не придали значения? Это ведь ваш сын исчез в ночь с понедельника на вторник? Роберт?

— Да, Роберт, — обреченно сказала Розмари.

Гуннар Барбаротти посмотрел на нее поощрительно, но обратился опять к мужу:

— Вы сказали, что не придали этому значения. То есть не приняли всерьез или не сочли его исчезновение странным? Значит ли это, что у Роберта были причины избегать вашего общества? Или вы думали, что знаете, куда он направился?

— Ни в коем случае! — раздельно произнес Карл-Эрик. — Но я понимаю… возможно, ситуация требует некоторых разъяснений. Мой сын… я имею в виду, конечно, наш сын… он был немного не в себе в последнее время.

Интересная формулировка, подумал Барбаротти. Если человек мастурбирует на всю страну по ящику, он наверняка и в самом деле не в себе. Краем глаза он заметил, что Розмари сидит, опустив голову, и методично рвет на коленях красную салфетку на все более мелкие куски. С минуты на минуту сорвется.

— Я знаю про эту программу, — сказал Гуннар. — Сам не видел, вообще почти не смотрю ТВ. Значит, вы считаете… вы связываете его исчезновение с… а как он вообще себя чувствовал? Как выглядел? Какое настроение?

Карл-Эрик Германссон, сомневаясь, посмотрел на жену и опять поправил галстук. Шелковый, определил Барбаротти. Шелк, судя по блеску, тайский, решился он на более квалифицированную догадку. Наверное, получил в подарок к юбилею.

— Не знаю, как сказать… я так и не успел поговорить с ним по душам. Это входило в мои планы, но случая не представилось. Не всегда получается, как задумано.

Карл-Эрик произнес эти слова и весь как-то осел, как будто сделал нежелательное, но вынужденное признание. Что ж, самое время поспрашивать жену.

— Роберт приехал в понедельник около семи вечера, — сказала Розмари. — Они все приехали почти одновременно. Поужинали, посидели за столом. Мы с Карлом-Эриком пошли спать, а дети остались поболтать. Так что муж правильно говорит, для разговоров с глазу на глаз случая не было.

— Роберт тоже остался внизу?

— Да… И Роберт, и Кристина, наша младшая дочь. Они всегда были очень близки друг другу. С ними были сыновья Эббы и Лейфа.

— А потом Роберт исчез?

Розмари робко посмотрела на мужа, словно испрашивая разрешения продолжать.

— Да, — сказала она и горестно пожала плечами. — Вышел пройтись и выкурить сигарету… так Кристина говорит.

— Который был час?

— Примерно полпервого… может быть, чуть позже.

— А кто к этому времени остался в гостиной? Я имею в виду… вот, Роберт вышел покурить… а кто остался?

— Только Кристина и Хенрик. Кристофер говорит, что…

— Секунду… Кто такой Кристофер?

— Младший сын Эббы и Лейфа. Вы потом сможете поговорить со всеми троими…

— Теперь понятно. И что говорит Кристофер?

— Кристофер говорит, что пошел спать сразу после половины первого. Значит, остались только Кристина, Роберт и Хенрик… я имею в виду здесь, в гостиной.

Гуннар Барбаротти кивнул и сделал пометку в блокноте.

— А Кристина?

— Они с мужем вчера уехали в Стокгольм.

— Когда вчера?

— Рано утром.

— Но вы обсуждали с ней исчезновение Роберта?

— Конечно. Хотя… мы не сразу обратили внимание, что его нет. Это как раз был день юбилея, масса хлопот…

— А когда вы обратили внимание, что его нет?

Муж и жена Германссон поглядели друг на друга. Карл-Эрик нахмурился было, но лоб его быстро разгладился.

— Наверное, за ланчем…

— Мы сначала думали, что он пошел прогуляться до ланча, — добавила жена. — А потом я обнаружила, что он вообще не ночевал. Постель была не тронута.

Гуннар Барбаротти сделал еще пометку в блокноте, выпил еще глоток кофе.

— All right, — сказал он, — в деталях постепенно разберемся. Сначала я должен составить общее впечатление.

— Непостижимо, — ровным голосом констатировал Карл-Эрик. — Совершенно необъяснимо и непостижимо.

Гуннар не стал комментировать, но в глубине души решил: лучше не скажешь. Во всяком случае, в настоящий момент. Это точнее, чем асунандеровская «странная история».

Совершенно необъяснимо и непостижимо.

— Мне надо поговорить и с другой семьей, — сказал он и заглянул в бумаги, полученные от Молльберга, — с семьей Грундт. Но сначала о Хенрике.