Преподаватель симметрии - Андрей Битов

среди деревьев, под звездами

начертана

клинышками

на бересте —

так

она не отразилась,

а

покинула

зеркало…

Нет, не зеркала коснулось его дыхание

(или ветерок ее движения…) —

это зеркало

поднесли к губам

это жизнь его

на миг

отразилась в зеркале

и,

узнав себя

узнав

что это она

покинула его

с той же легкостью

как

дыхание на зеркале.

Господи,

как быстро!

На этот раз гадание Лили оказалось точным и сбылось тут же: сначала она стала мрачной, как туча, потом из ее нежных глаз полыхнули молнии. И Грянул Гром:

– Ты все еще ее любишь!!!

Не в силах восстановить содержание столь всеобщего диалога (страницы на две-три), перейду к сюжетной его части. Впрочем, она тоже не была содержательна.

– Я не могу больше кофе, – сказала Лили, – эти чашки… – Она попробовала швырнуть ее об пол, но передумала, ограничившись жестом. – Выводят меня из себя! Хочешь выпить?

Урбино хотел.

К его радости, у нее даже оказалось полбутылки виски, сама же она предпочла бокал белого вина.

Урбино так обрадовался возможности перемирия, что окосел быстро и на ее участливые расспросы поведал как на духу все, как у него и Дики было. И он не заметил, как чересчур увлекся исповедью.

– И это все? – спросила Лили пристально.

– Все. Был весенний солнечный день, много птиц, как здесь…

– Как здесь??

– Ну да. Дети играли на пустыре в разноцветных куртках. Я прочитал на заборе странное слово БЁРДИ. Сочинил стишки…

– Прочти!

Урбино несколько протрезвел и задумался, будто вспоминая: а стоит ли?

– Я был очень пьян.

Лили поджала губки.

It was windy and birdyChildren blossomed in dustMorning shining and dirtyBuilding Future from PastWe were left in the PresentWith the yesterday tieTo forget the last lesson How to die[37]

– Бёрди? Ты ее так звал? Как меня рыбкой?!

– Да нет же! Ее звали Эвридикой, а я звал Дики.

И эта ночь оказалась бессонной. Ночью она не появилась у него на чердаке, и он проворочался в ожидании.

И на рассвете он не нашел ее на вчерашнем берегу.

Никого не было на всем острове. Будто и острова не стало.

При том, что он сходил с ума от чувств сердечных, чувство голода победило, и он решил навестить кают-компанию самостоятельно.

3. Остров Марлен

За завтраком его встретила совсем другая особа. Полная противоположность.

– Гость! Вы изволите опаздывать.

Хотя сомнений не было, что они – двойняшки. Хотя выглядела она значительно моложе. Стриженная под ноль, ярко накрашенная, порывистая брюнетка, в брезентовой робе, с ожерельем в виде собачьего ошейника. Запущенная девчонка.

Это и была Марлен.

– Ищете Лили? Не найдете. Она с рассветом снялась с якоря.

– Что вдруг?..

– По радио пришло штормовое предупреждение. Она и заторопилась, чтобы успеть до тайфуна.

– Что успеть?..

– Во-первых, затовариться. А во-вторых, к другу.

– К какому еще другу?.. – Урбино не мог сдержать себя.

– Обыкновенному. Как у людей. Вы что, думаете, вы один на свете такой?

Урбино тут же возненавидел сестру: любовь к Лили вспыхнула в нем со всею силою ревности.

– Так это она вас выпустила?

– Конечно, нет! Это я цепь перегрызла. – И Марлен оскалилась чудовищной улыбкой, обнажив ряд совершенно черных зубов.

День стоял на редкость тихий, не иначе как и впрямь предвещая шторм.

– Только не читай мне своих стихов! – категорично заявила Марлен. – Они ужасны! Особенно этот твой экспромт.

– А мне твои понравились…

– Так что, она тебе и мои показала?! Предательница!

– Меня больше удивляет, что она показала тебе мои… Когда успела?

– А я подслушала! – рассмеялась Марлен.

– Как ты сумела, ты же сидела в трюме взаперти?

– А у меня есть специальная трубочка, как у ниндзя.

– Какой еще ниндзя!

– Ты что, и правда не знаешь??

И Марлен пустилась восторженно рассказывать об этой замечательной секте, к которой, как стало казаться Урбино, сама себя причисляла.

– А что я умею не дышать под водой, освобождаться от любых оков, сам убедился… Да ты не обижайся, совсем не такие уж плохие у тебя стихи. Только экспромт был ужасен.

– Какой экспромт?

– Который ты ей посвятил.

– Который из двух?

– Так ты что, ей два посвятил?!

– Ну да. Впрочем, один ты не могла подслушать.

– Значит, и он ужасен.

Как ни странно, все сильнее тоскуя по Лили, он поймал себя на том, что ему все веселее становится с Марлен. Проще, естественней. Будто она не ей, а ему сестра. «Я не стараюсь понравиться», – сообразил он.

– Была бы у меня сестра, а не брат, куда бы проще мне было жить, – сказал он.

– Был бы у меня брат… – вздохнула Марлен. – Хотя бы такой, как ты.

– И что бы ты с ним делала?

– Хотя бы выпивала…

– Ну тогда я подружка, – согласился Урбино.

– Еще по последней – и спать! – решительно постановила Марлен.

И дальше он не понял, что произошло. Не понял или не помнил?

– Это всего лишь моя вариация… увертюра… вариация на тему увертюры к «Волшебной флейте»… нет, Моцарт – это только конфетки… шоколадка с портретом… а вот это теперь моя флейта… я всего лишь исполнительница…

– Ты виртуоз! – вскричал восторженный Урбино. – Я преклоняюсь перед твоей трактовкой!

И он таки упал на колени от одного лишь легкого нажатия ее пальца.

– Ну а теперь Вагнер! Какую увертюру исполнишь ты? Давай «Золото Рейна»… нет, лучше… «Кольцо Нибелунга»… Ой! Да вот так!

– Слушай, зачем ты его бреешь?

– Чтобы ты видел мое тату… Сейчас моя очередь: «Валькирия»!!

И она надела свое тату ему на глаза.

И он уже ничего не видел – он тонул.

Чрево, когда-то породившее его, насильно поглощало его теперь.

Это было нечто равное и обратное рождению, память о котором, выходит, была запрятана так глубоко и невспоминаемо, что только так и можно было до нее добраться. «Мама, роди меня обратно!» – какая не детская на самом деле, оказывается, шутка! Надо было совсем умалиться, умалишиться, омладениться… нет, еще мельче (что крупнее, микроб или сперматозоид?)… чтобы оказаться наконец поглощенным, проглоченным любовью!

– Ну а теперь «Гибель богов»! – кричала обезумевшая Марлен. – Вместе!!!

Сначала стихли струнные, потом и духовые задохнулись, остались одни литавры.

Урбино заблудился, он запутался в этих кулисах, он раздвигал эти шторы и занавесы – это был театр, в котором только что потушили пожар.

– Как это цыгане в ресторанах поют? – расслабленно бормотал он. – «Поцелуй меня, потом я тебя, потом вместе мы поцелуемся»… О чем это они? Неужели об этом?

– А ты и не знал? О чем же еще?! – низким, цыганским голосом сказала Марлен.

Она нападала, но получалось, она ему льстила.

– Теперь я понимаю, как ты действуешь на баб, что они от тебя отвязаться не могут. Ты всегда делаешь вид, что ты ни при чем, что это все они сами. Вот они и пропадают, бедные…

Урбино начинал обижаться всерьез. Нет, она не права! С Лили все было не так. Это была его воля, а не ее. Он никогда не откажется от Лили, своего последнего выбора!

На кусте запела птица, рядом с ней молча, отвернувшись сидела другая. Что-то срифмовалось в мозгу Урбино, и он не удержался, чтобы не выговорить этого вслух:

– О чем они поют?..

– Поет одна. Поет она, а он молчит.

– Так не бывает. Поет всегда самец!

– Тогда спой.

– Не умею.

– Вот видишь. Значит, поет самка.

– И о чем же?

– Трахаться хочет, вот и поет! – грубо отрезала Марлен и тем же низким грудным голосом затянула на непонятном языке:

Milenkii ty moi,Vozmi menja s soboiTam v kraju daljokomNazovjosh menja zenoi

Почему-то это выворачивало душу. Мысли о Лили и Дике, о Дике и Лили сливались и клубились вместе с мелодией.

– Это ты в таборе научилась?

– Это тебе Лили разболтала! – ощерилась Марлен и тут же укусила: – Кабы не страсть моя: возбуждаюсь от таких нежных и слабых…

– А Лили?.. – (Он пропустил удар!)

– А что Лили? – пренебрежительно сказала Марлен. – Тебе виднее. По-моему, она помешана на мускулинах, на насилии.

– Тогда ей Хаппенен как никто подходит.

– Она его боится.

– А меня, значит, нет?

– Ты для нее девушка, Урбино!

– Почему же это я девушка! – сердился Урбино.

– Потому что будишь в бабах мужчину. Ты вампир! Ты высасываешь энергию их желаний. Это как раз то, что положено делать девицам, а не мужикам.

Он не хотел себе в этом признаться, но с Марлен ему было и легче и проще. Но он не мог даже себе сказать, что и лучше. Чувство вины перед Лили переплелось с ревностью и стало настолько сильным, что он уже одинаково страстно хотел, чтобы она поскорее вернулась и не возвращалась никогда.

– Тебе не кажется, что это уже кровосмешение?

– Это с Лили-то? С этой медузой??

Ему расхотелось продолжать разговор в таком тоне.