Стая - Ольга Григорьева

– Ты прав, Кьетви, – оборвал надежды Гюды ровный голос Орма. – Прости меня, конунг, ни один раб не стоит ссоры меж нами. Волк, приведи мальчишку.

Под скрип скамей под задами вновь усаживающихся воинов сердце Гюды оборвалось и полетело в пропасть. Теперь уже никто не мог помочь Остюгу.

Рядом с двумя приведшими его воинами Остюг казался таким маленьким и беззащитным, что Гюде захотелось плакать. Зато люди из усадьбы, поняв, о ком шла речь, дружно загомонили. Вслушавшись, Гюда поняла – местные бонды роптали. По их словам выходило, что звереныша злее Остюга не видывал свет, что он едва не задушил Осмунда («Наверное, того толстого», – подумала Гюда), выбил глаз какому-то Эйрику и сломал руку какому-то Альстейну, Правда, после битвы сам Остюг тоже выглядел плачевно. Лицо княжича заплыло от синяков, правую руку он прижимал к животу и при каждом шаге морщился от боли. В огромных прорехах рубахи виднелась светлая кожа с узором ссадин и кровоподтеков, на оборванной до колена штанине засохла чья-то кровь.

– Этот мальчик – настоящий сын конунга, – одобрительно заметил Олав, и Гюда догадалась, что он тоже прислушивался к рассуждениям бондов.

– Подойди, – сухая рука в белой куньей опушке рукава поманила Остюга к себе. Над головой Гюды засопел Орм. Двое воинов подтолкнули княжича вперед. Остюг послушно пошел, однако возле Харека остановился и уперся, не поддаваясь тычкам своих провожатых. Прикосновения чужих рук приносили ему боль, но Остюг упрямо терпел и не двигался с места.

– Что ж, если ты хочешь стоять там… – хмыкнул Олав, огладил бороду. – Как тебя называют, мальчик?

Теперь, когда Остюг подошел ближе, Гюда различила длинные царапины на его грязной тонкой шее и рваную ссадину на губе.

Белоголовый кивнул, разрешая, и, утерев нос, мальчик хрипло вымолвил:

– Остюг…

Он не сказал, что он – сын князя Гостомысла, назвал лишь свое общинное имя. Может, не хотел даже краем памяти касаться прошлого? Гюда понимала его, но короткий ответ ударил ее, обрезал какие-то невидимые нити, еще связывающие ее с братом, оставил в полном одиночестве на полу чужого дома, у ног врага, грязную, голодную, обессилевшую…

– Я покупаю у тебя этого раба, Волк, – приподнимаясь со своего места, громко объявил конунг. – Назови свою цену, и ты получишь ее.

Ответа Орма ждали все – от пристроившихся у дверей, на случай ссоры, бондов до напряженно застывшего на своем троне конунга Вестфольда. В тишине потрескивали факелы, шуршали по углам юбки спрятавшихся в темноту девок, да лязгали зубами, вычесывая блох, хозяйские псы.

Остюг еще теснее прильнул к боку Харека, забыв о боли, обеими руками вцепился в его плечо.

– Раб не стоит ссоры, – наконец негромко заговорил Орм. – Но брать плату с конунга, одарившего нас своей дружбой и разделившего с нами кров, – недостойно простого воина. Я даю свободу этому рабу.

Еще какое-то время в избе стояла тишина, Первым зашевелился Олав. Признавая поражение, сипло засмеялся, раскатил смех по примолкшему застолью:

– Что ж, Белоголовый, ты прав, так мы избежим всех разногласий.

Мальчишка закусил губу, неуверенно шагнул вперед и вдруг, будто приняв какое-то решение, быстро подошел прямо к трону конунга. Не обращая внимания на сестру, протянул руку вперед. В детской ладони блеснуло лезвие короткого ножа, неприметно вытащенного мальчиком из-за пояса зазевавшегося Волка.

– Я приношу тебе клятву верности, Олав, сын Гудреда, – почти прошептал Остюг, рукоятью вперед протянул нож конунгу. – Люди и боги слышат, что отныне мое оружие и моя жизнь принадлежат тебе. Возьмешь ли ты мой дар?

В тягучей тишине, показавшейся Гюде необыкновенно долгой, Олав взял нож. Задумчиво повертел оружие в руках, внимательно посмотрел на мальчишку у своих ног. Принять клятву означало признать в парне своего воина, не принять – потерять его и как раба, и как воина.

Олав поднялся:

– Я принимаю твою клятву, Остюг, сын Гостомысла. Отныне всякий обидевший сына Гостомысла наносит обиду конунгу Вестфольда! – Он отыскал взглядом Харека, кивнул ему, обернулся к Орму, понизил голос: – Для своих лет он очень хитер, Белоголовый. Когда-нибудь он станет великим правителем… [107]

К Орму подскочила девка с рогом в одной руке и кувшином в другой, плеснула в костяное углубление вязкого темного пива, сунула рог в руку ярла.

– Возможно, раз он дал тебе то, что ты хотел получить, а взамен взял то, что хотел получить сам, – поднимая рог, произнес Орм. Повысил голос: – Сын князя Альдоги предпочел вручить свою жизнь тому, кто распорядится ею гораздо мудрее многих из нас.

Похвала была искусной – польстила. Олав довольно запыхтел, милостиво улыбнулся своему недавнему противнику, отхлебнул в его честь сладкого меда. Указал Остюгу на край скамьи справа. Хирдманны пододвинулись, уступая место новому воину своего конуга, Остюг перешагнул через ноги сестры, протиснулся на лавку меж воинов. Казалось, он впрямь забыл все, что было с ним ранее. Он не мог не понимать, что сегодня-завтра Орм уйдет из Борре, а он останется здесь и уже никогда не увидит свою сестру. Однако его взор скользил по Гюде равнодушно, как скользил он по разложенным на большом блюде куриным окорокам, по сидящим напротив фигурам воинов, по стене избы – черной от копоти…

– Остюг, – Гюда заставила себя подняться, дотронулась до его щеки, позвала еле слышно: – Посмотри на меня, братец…

Орм поймал конец обвивающей шею княжны петли, потянул к себе. Гюда упала, жадно хлебнула ртом воздух.

Воины шумели, веселье возрождалось с прежней силой. За спиной Гюды громко выплевывал на пол мелкие рыбьи кости Белоголовый.

– Остюг… – Гюда не могла говорить – мешала удавка, но ее сердце кричало, рвалось наружу, пойманной в силки птицей билось о ребра.

Остюг потянулся к блюду с рыбой, оторвал кусок белого мяса, отправил в рот. Из-за его спины вынырнула девичья рука, протянула мальчишке рог с пивом. Остюг глотнул, поперхнулся, пиво потекло по его подбородку. Сосед справа – рыжебородый и толстощекий – засмеялся, хлопнул паренька ладонью промеж лопаток, что-то сказал. Остюг склонил голову, не понимая. Рыжебородый повторил медленнее. Княжич понял, улыбнулся, залихватски опрокинул остатки пива в рот, затолкал туда же рыбу. Его поддержали одобрительными выкриками. Гюда опустила голову, обхватила руками живот, стиснула в кулаках ткань рубахи. Еще никогда ей не было так больно…

– Ты слышал о смерти Гендальва из Вингульмерка?[108] – вкрадчиво вполз в ее отчаяние тихий голос конунга. Олав опять разговаривал с Ормом. – Его дети вновь затеяли ссору с Хальфданом, моим братом. Не надо бы тебе ходить в свою усадьбу, пока они делят Вингульмерк. Нынче это будет очень опасный путь, ярл.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});