Болотный Человек Bogman - Анkа Б. Троицкая

есть дурдом.

— Ну, я и говорю.

Мы ехали в Витам на встречу с Урмасом. В этот раз машину вела я, а Фил рассказывал мне о новостях по делу.

— После отбора не осталось никаких пропавших без вести ни русских, ни украинцев. Том меньше всего интересовался теми, кто подозревается в побеге дальше за границу. Он искал совсем потерянных. Так вот и нет никого. И мы сделали вывод, на который нам придется пока опираться. Если богмэн не Свиридов, но был за него выдан, то Свиридов сам стал тем богмэном. Поняла?

— Нет. Богмэн ведь не Свиридов.

— Это наша мумия не Свиридов. А Свиридов жив, но носит имя того, кто стал богмэном. Он поменялся с ним ролями, подставил его под арест, а потом убрал за ненадобностью. Он не только жизнь у него отнял. Он отобрал у него его жизнь.

— Ты со мной не философствуй, когда я за рулем.

— Ищем сами не знаем кого.

— Вы знаете, как он выглядит, прозвище его знаете и настоящее имя. Осталось только установить новое имя и местонахождение. Совсем ничего.

— Умно! — Фил, кажется, восхищался Свиридовым. — Выходит, что он купил его с потрохами в прямом смысле. Оплатил ему жилье, еду-питье, наркотики и девочек. Взамен дурачок везде назывался Свиридовым и, наверное, гордился этим. Хозяин дома, владелец микроавтобуса и соседи — все думали, что наш еще живой богмэн и есть Свиридов. А сам Свиридов стал Скрипом и, когда стало горячо, подставил богмэна под арест, где тот продолжал играть свою роль из страха или за деньги, а потом Скрип его вызволил и убил. Оставлять его в полиции было нельзя. Правда бы скоро вылезла наружу, а сам богмэн сдал бы Скрипа рано или поздно. Тело он увез в Ирландию и бросил в болото. Это очень умно. Тело могли не найти много лет, а найдя, приняли бы за мумию. Так и вышло. Только рановато, да и мумией он недолго был. Благодаря мне!

Фил распушил усы и снова похвастался своим повышением. Он наконец стал каким-то там детективом какого-то уровня. Теперь в лейтенанты будет идти. Команда Тома Хаммера работает сразу над несколькими делами одновременно, но Фил больше всего возился теперь с богмэном. Он всегда был любителем археологии, истории, живописи и мечтал о своем собственном деле с кодом Да Винчи или с историческим расследованием.

Все эти дни были сумасшедшими во всех отношениях. Фил, как и обещал, завалил меня переводами, затеяв активную переписку с большим количеством людей в России и на Украине. Хорошо, что проверять тетради в школе больше не надо было так часто. Иначе меня бы выгнали. Он и так меня и с уроков норовил сорвать, и среди ночи звонил, получив электронную почту по российскому времени, и сам требовал звонить им, не подумав о разнице в поясах. Мне катастрофически не хватало часов в сутках. Терри тоже прислал писем и компьютерных распечаток ICQ целый вагон. Казалось, что он торопил меня не потому, что не мог подождать, а потому что его распирало простое бабье любопытство. Читать чужие разговоры он любил, и мне пришлось строчить с русского на английский как пулемет. Но особенно внимательно я искала там слово «Скрип» или хотя бы намек на него.

А мне еще надо было работать со Стивом Синклер раза два в неделю. Тот, похоже, без особой надобности вызывал и устраивал очередные переговоры с семьей погибшей Марты, которые всегда заканчивались довольно пошлыми финансовыми разборками. Родственники не хотели кремировать Марту, а хотели везти тело на родину в закрытом гробу. Бедняжке Марте не так повезло, как богмэну. Пролежала она в нагретой солнцем машине несколько дней, и опознали ее только форензики. Родной отец не узнал того, что осталось от бедной женщины. Но везти гроб на самолете дорого, занимается этим специальная похоронная служба. Тем не менее родственники настаивали, а заплатить за те услуги, по их мнению, должна была британская полиция. Мне уже так надоело переводить скандалы. Стив-то твердил только о правилах, а вот папа Арвис не скупился на оскорбления и угрозы. После таких нервотрепок Стив потом долго отрывался в машине, жаловался мне и объявлял новую дату для вызова. Это было невероятно, но очевидно. Однако обещание он пока держал и не пытался больше заговорить со мной «о нас». Я разрывалась, мне все на свете надоело. Но алчный демон мой не давал мне продыху. Он будил во мне все самое скверное, жадное. Он заставлял меня работать по ночам, потакать всем и убеждать их в моей безграничной преданности. На самом деле я извертелась так, что сама себе стала противна. Я самый двуличный… или даже трехличный лицемер на свете.

— Приехали.

Дом скорби выглядел немного санаторием, немного больницей, немного тюрьмой. Наверное, так выглядит он в любой стране. Однако здесь, в Англии, он был не страшным, а скорее… надежным. Врачи здесь не носили белых халатов. Они были в костюмах, но не строгих. Санитары носили одинаковые светло-зеленые полотняные куртки с рукавами до локтя и с именным значком. Все они были низкорослыми крепышами, похожими на игроков в регби. Вид у них был такой, что они в любую минуту могут очень организованно навести порядок в любом хаосе. Врач был очень не похож на Стравинского. Он был скорее похож на попа, толстого, бородатого и длинноволосого попа, который носит под бородой галстук и коричневую пару. Он сидел за столом и тщетно пытался попасть толстым пальцем по микроскопическим кнопкам мобильного телефона. Когда мы вошли, он сердито сунул телефон на соседний стул и поздоровался. Потом он долго описывал нам состояние больного по фамилии Каурас и читал список лекарств и их действие. Я покосилась на Фила. Тот сидел с прямой спиной и кивал, выкатив глаза. Вид у него был умный, но я видела в его мрачных глазах что-то похожее на панику. Из сказанного он понимал меньше меня. Все, что ему нужно было, это встреча с Урмасом. Больше он ничего знать не хотел.

— Так что вы сами видите, что я не могу вам порекомендовать встречу с ним наедине. Санитар должен присутствовать. Так будет мне спокойнее, да и Урмасу тоже.

Фил шумно вдохнул воздух и хотел что-то сказать, но не сказал. Он просто согласился с врачом-психиатром и спросил, когда можно начинать.

— Они только что пообедали. Сейчас его приведут. Он сегодня в хорошем настроении.

Врач ушел, и я тут же забыла, как его зовут.

С того самого дня, когда Урмаса