Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

Из детей интеллигенции, о которых здесь рассказывается, В.А. Богдан единственная с первого захода поступила в Краснодарский институт пищевой промышленности. Тем не менее и она видела в новой системе приема, отдававшей предпочтение членам партий и детям рабочих, большую несправедливость и угрозу для себя. По словам Богдан, даже ее подруги Лида и Таня, комсомолки, когда один знакомый рассказал им, что в вузы в первую очередь принимают партийцев из рабочих семей, отнеслись к этим правилам с неодобрением. Саму Богдан, вопреки неподходящему социальному происхождению, по-видимому, приняли благодаря отличным результатам экзаменов.{536}

Ваньят поступала в институт в 1936 г. в совсем иной ситуации. Еще 1 августа 1931 г. ЦИК СССР постановил, что интеллигенция при приеме в вузы должна пользоваться равными правами с рабочим классом{537}. 29 декабря 1935 г. Совнарком окончательно отменил социальные квоты в высшей школе. Правила приема на 1936 г. гласили, что в вузы принимаются граждане СССР обоего пола в возрасте от 17 до 35 лет, окончившие среднюю школу, рабфак или техникум{538}. Таким образом, Ваньят могла не бояться, что ей, как дочери специалиста, придется столкнуться с особыми препонами. Наоборот: поскольку прием в институт теперь вновь стал зависеть от уровня знаний, она, окончив школу с отличным аттестатом, имела возможность поступить без вступительных экзаменов{539}. Но в ее истории все же есть нечто общее с историей Иваненко, потому что и она поначалу не интересовалась инженерными специальностями, мечтая изучать математику и астрономию: «Меня влекли небо и звезды»{540}. По несчастной случайности ее документы не пришли вовремя в Москву из Читы, и, приехав с матерью в столицу незадолго до начала семестра, в августе 1936 г., она обнаружила, что в институте уже нет мест: «Что теперь делать, куда податься?»{541} Для 1930-х гг., по-видимому, типично, что единственным институтом, в котором места к тому моменту еще оставались, оказался технический — МИИТ, куда годом позже придет учиться и Федорова. Не менее типично и то, что Ваньят решила выбрать техническую специальность. Предложение матери изучать, подобно ей самой, иностранные языки она отвергла наотрез{542}

В то время как детей рабочих разлучали с родителями революция, Гражданская война или начало собственного трудового пути, дети интеллигенции, только попав на студенческую скамью, вступали в самостоятельную взрослую жизнь. Они, возможно, не испытывали такого благоговения перед наукой, как, например, Поздняк, однако придавали этому событию не меньше значения. Федосеев пишет: «Так, в конце 1931 года, начался новый этап в моей жизни»{543}. Богдан описывает поступление в институт как полное преображение. Ее подруга Таня кричала ее матери: «Нина Ивановна!.. Посмотрите-ка на нас получше! Мы теперь должны выглядеть по-иному! Мы — студентки!»{544} О себе Богдан дальше рассказывает: «Я начала готовиться к самостоятельной жизни в городе. На следующий день я пошла к парикмахеру и отрезала свои длинные волосы»{545}. По иронии судьбы, с одной стороны, дочерям «буржуев» в 1928-1931 гг. по большей части преграждали дорогу к высшему образованию, но, с другой стороны, им следовало благодарить большевиков за то, что женщина в принципе имела доступ в любой технический вуз и спокойно могла приобрести техническую специальность. Иваненко подчеркивает: «Это было совершенно нормально, что женщины становились инженерами»{546}. Подобный выбор профессии представлялся столь естественным, что ни Федорова, ни Кожевникова, ни Иваненко, ни Ваньят, ни Богдан не видят необходимости как-то его объяснять или оправдывать. Сестры Иваненко, Ваньят и Богдан тоже стали инженерами{547}.

Ирония судьбы заключалась также и в том, что дети старой интеллигенции не менее восторженно поклонялись технике, чем пролетарская молодежь. Они горели желанием идти по пути строительства социализма вместе со своими сверстниками из рабочих. «Молодежь тогда почти вся была аполитичной либо активно поддерживала существовавший строй. Противников, и тем более активных, было мало»{548}, — поясняет Федосеев. И тем не менее сначала им весьма успешно не давали интегрироваться в новое общество.

В конце концов, после запрета частной практики, частных ремесленных и торговых предприятий детям из буржуазной среды кроме учебы в вузе, несмотря на все ограничения, ничего не оставалось.

«Вся интеллигенция стремилась учиться»{549}, — говорит Ваньят. «Высшее образование теперь единственная дорога в жизнь», — вторит ей Богдан{550}.

в) «Инженер нового типа»

Инженеры, с которыми мы здесь познакомились, в большинстве своем учились в годы первой пятилетки, когда институты, учебные планы и требования к инженеру служили предметом бурных споров и постоянно изменялись. Все соглашались, что для первой пятилетки нужны хорошо образованные инженеры, но о «типе» нового инженера шли нескончаемые общественные дебаты. Прежде всего дискутировался вопрос, должен ли он быть «широким» специалистом, обладающим разносторонними знаниями, или «узким» — не столь многосторонним, но высококлассным профессионалом в своей области. Об этом спорили в первую очередь Наркомат просвещения во главе с А.В. Луначарским (1875-1933), ратовавший за широкое образование инженеров, и ВСНХ, которому для решения неотложных задач хозяйственного строительства как можно скорее требовались хорошо подготовленные инженеры соответствующего профиля. Таким образом, спор шел между представителями традиции гуманистического образования, поборниками универсального знания и сторонниками образования чисто функционального, видевшими в инженерах не ученых, а исключительно техников{551}.

Здесь невозможно отразить полностью дискуссии, разворачивавшиеся тогда между учреждениями, партийными руководителями, самими инженерами и на страницах печати. Отметим только, что во время первой пятилетки горячо обсуждались смысл и цель, форма и продолжительность инженерного образования. Это тем более примечательно, что массовая подготовка ИТР уже осуществлялась, а по поводу ее методов все еще не существовало единого мнения, учебные планы и типы высшей школы постоянно изменялись. Июльский пленум ЦК 1928 г. поставил цель: нужен инженер «нового типа», выходец из рабочих, который прошел 10-месячную практику и в течение 3-4 лет обучался по новейшим учебным пособиям, в новых лабораториях, под руководством иностранных специалистов или отечественных преподавателей с большим практическим опытом{552}. Кроме того, необходимо в 1928 г. послать для повышения квалификации за границу 250 молодых инженеров, а в 1929 г. — еще 600.{553} Чтобы к концу пятилетки каждый второй ИТР действительно стал инженеров нового типа{554}, предполагалось создать новые вузы, старые разбить на несколько институтов, 6 вузов в 1928 г. и еще целый ряд в 1929 г передать из-под опеки Луначарского в ведение ВСНХ и Наркомата тяжелой промышленности, составить новые учебные планы и переработать учебники{555}. О прежних студентах с презрением отзывались как о копушах, которым для обучения требовалось от 6 до 9 лет{556}. Вообще все прежнее образование объявлялось устаревшим. В качестве примера приводилось Московское высшее техническое училище (МВТУ), где пользовались верстаками 1847 г. и учебными пособиями 1895-го. Разносу подверглись учебные планы, до сих пор не включавшие знакомство с новыми материалами и конструкциями: студентам были неизвестны стройматериалы, которые уже не первый год применялись на советских стройках. Молотов негодовал: «Дипломные проекты студентов отличаются чрезвычайной отвлеченностью, опыт иностранной техники в проектах отражен слабо»{557}. Старый преподавательский состав также стал мишенью критики; его настоятельно рекомендовали как можно скорее заменить молодыми силами{558}. В то время шли показательные процессы, и многих профессоров арестовывали{559}. Преподавателей, так же как и старых инженеров вообще (см. выше), упрекали в том, что они не понимают знамений времени и утратили связь с действительностью. Зачастую они якобы знали о новейших достижениях в строительстве меньше, чем их студенты{560}. Годы первой пятилетки стали переломной эпохой и для высшей школы. Постоянная реорганизация учебного процесса поглощала много сил, времени и средств. В начале 1930 г. «Инженерный труд» констатировал, что до сих пор неясно, чем четырехлетнее инженерное образование должно отличаться от трехлетнего. Далее журнал указывал, что и на вопрос об общих требованиях, которым должен удовлетворять инженер, все еще нет ответа{561}. Газета «За индустриализацию» в 1931 г. сообщала: «Пять втузов — пять систем НПО [научно-производственного обучения]», — и ехидно интересовалась, «какая же из них правильна»{562} «…Профиль специалиста уподобился футбольному мячу, которым перебрасываются втуз и объединение [промышленности]: один пытается всучить другому разработку профиля»{563}, — утверждала газета. В одном харьковском институте дело дошло до того, что студенты голосованием решали, какому выпускнику какую специальность записать в дипломе, хотя все учились одному и тому же. И в Днепропетровском химико-технологическом институте студенты даже на четвертом курсе еще не знали, с какой специальностью покинут стены вуза{564}. Всесоюзный комитет по высшему техническому образованию в 1933 г. установил, что в первую очередь вечерние отделения вузов не дают достаточного уровня специальных знаний, а постоянное изменение учебных планов и программ везде отрицательно сказывается на качестве обучения{565}.