Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

– Я дала вам шанс, и вы им не воспользовались, – торжествуя, говорила она каждый раз, когда он звонил.

Затем стал звонить Скотт и просить встречи, чтобы уже больше не убегать раньше времени. И здесь Любовь триумфально отказала.

В магазине продолжал смотреть на неё выразительными глазами негритянский Билл. «Де Билл», как она его про себя называла. Но Любовь не замечала его в упор. Она решила выйти замуж за Дика, а уже потом осваивать американскую целину.

Одним из проявлений любви Дика было настойчивое желание поехать с Любовью в Россию, посмотреть те места, где она жарко провела своё детство и юность. Люба опасалась ехать туда, ещё не получив американского гражданства, но желание ткнуть американцем в нос завистливым бывшим коллегам и знакомым взяло вверх, и она согласилась на поездку, к великой радости Дика. Лицом он напоминал верблюда, у которого вместо горбов должны были скоро вырасти рога. Неизвестно, любил ли он плеваться, но от желаний Любови он не отплёвывался, а всё проглатывал.

Он спрашивал её, будет ли она его любить, если он обеднеет. Любовь честно говорила: нет, не будет.

– Какая ты честная, мне это так нравится, – утверждал Дик, крепясь изо всех сил.

Но через некоторое время он не выдерживал и переспрашивал.

– Хорошо, – говорила Любовь, – я объясню тебе поподробнее: я не девочка и жить только любовью уже не могу. Мне нужно жить комфортабельно.

Дик грустнел от правды, но от Любови не отказывался. Пришлось и ей идти на некоторые компромиссы. Например, она стала носить локоны над ушами, что нравилось её любовнику, но делало её лицо вульгарным, и Любовь это видела. Она объяснила дочке: «Ему это нравится, что же я могу поделать – невелика плата. Он платит и заплатит значительно больше».

Один раз Любовь всё-таки не выдержала и позволила Владу заманить себя к нему в квартиру. У неё было два часа перед приёмом, на который она шла с Диком.

На высоких каблуках, в нарядном облегающем платье и с пустыми руками: ни сумочки, ни косметички, ни денег. Любовь знала, что она сама и есть всё, что ей нужно, чтобы прожить, чтобы мужчины радостно выложили перед ней остальное. Влад хотел было с ней поцеловаться, но оказалось – нельзя: Люба не взяла с собой помады, и возвращаться к Дику она должна с нетронутыми губами, причёской и прочим.

– Не хочу от тебя ничего подхватить – ты ведь с негритянкой ебался. Внутрь кончать нельзя.

Влад соврал ей для пущей важности, что недавно спал с негритянкой, и теперь корил себя за ложь, наверное, в первый раз в жизни. Наружу кончать он не хотел.

– Сделай мне минет, – предложил он.

– Но у меня же нет помады, я не могу подкрасить рот. Впрочем…

Чтобы не повредить помаду, Любовь стала лизать далеко высунутым языком, широко раскрыв рот, чтобы языком не касаться губ, будто зализывала царапину. Она добросовестно довела Влада до оргазма и потом восхищалась видом выстрелившей спермы, которая чуть не достигла его лица и залила его волосатую грудь. Теперь она могла возвращаться к Дику.

– За это ты повезёшь нас в аэропорт, когда мы поедем в Россию, – предъявила счёт Любовь.

Через несколько дней Влад на правах давнего друга отвёз Любовь и Дика в аэропорт. Любовь учила Дика в самолёте русскому алфавиту, в котором он никак не мог усвоить твёрдый и мягкий знаки. Люба объясняла ему и так и сяк, и Дик наконец запомнил эти буквы, когда Любовь дала ему наглядный пример, сказав, что твёрдый знак должен быть нарисован на мужском туалете, а мягкий на женском.

В назначенный срок Дик вернулся один, без Любы. Он выглядел, как верблюд, сделавший долгий переход по пустыне. На расспросы он отвечал, что у Любы было столько встреч с родственниками и друзьями, что он потерял её из вида, как только они вышли из самолёта. Она иногда появлялась в отеле, с лёгкой усталостью на лице, не омрачающей жадности взгляда, чтобы познакомить его с очередным дальним родственником, с которым она была очень близка, вручить Дику билеты на балет или в оперу, взять у Дика сотню-две долларов, засунуть их в лифчик – сумочки у неё, как всегда, не было – и исчезнуть. Дик не знал ни слова по-русски и совсем ошалел от людей, всеми способами вымогавших его доллары. Последние три дня Любовь не появлялась вообще. Он не знал, где её искать. Дик позвонил в американское посольство, но там ему сказали, что помогать ему в розыске Любы они не могут, так как она не является гражданкой США, и посоветовали связаться с милицией. Он позвонил в милицию и через переводчика объяснил о пропаже Любы. В отель пришёл милиционер в штатском и на недурном английском заверил Дика, что Любовь разыщут и вернут Дику в Америку, а ему имеет смысл не задерживаться, а возвращаться. Дик повиновался.

Но Любовь ему так и не вернули.

Узнав о пропаже матери, Мирра связалась с различными организациями, с сенаторами и конгрессменами, звонила родственникам и знакомым в Россию, но никаких сведений о Любе добыть не могла. Больше о ней никто не слышал. А так как Россия испокон веков стоит на пороге вечности, то можно с полным основанием заключить, что Любовь канула в Вечность, где ей и быть положено.

Операция «Аборт»

Я спал с Люськой только один раз, но она всё равно забеременела. И ведь знала, и говорила мне, что беременеет легко, чуть ли не от одного взгляда мужчины, и что опасный день у неё, и что не использует никаких приспособлений. Она наотрез отказалась от презерватива (предлагал надеть), от противозачаточных свечей (предлагал вставить), и, несмотря на знания и опыт, я буквально вынужден был кончить в неё, потому что она зверела при подходе к оргазму и вопила: «Не вытаскивай, умоляю, останься во мне!» Если б оргазм у неё был единственным, я бы мог его переждать и вытащить, но они у неё шли один за другим. Кроме того, она так хваталась за мои ягодицы и так захватывала меня всеми губами, что я подумал: «А, чёрт с тобой!» Но чёрт оказался и со мной. Так мы попали в чистилище, то есть в абортарий.

После моего оргазма она бежала в ванную, вставляла шланг гибкого душа себе в нутро и, как брандспойтом, разгоняла демонстрацию сперматозоидов. Но не тут-то было. Один мой шустренький проскочил и продемонстрировал свою мощь. Беленький, он сделал своё чёрненькое дело.

И вот она звонит мне и объявляет о недельной задержке. Работы у неё нет, машины нет, страховки нет, английского она не знает. Единственные американские знакомые – это церковники, которые приютили её и в тридцать лет за девственницу почитают – ведь замужем она не была. Хозяйка не выпускает Люську со двора – куда, да зачем и почему. Одним утром Люська обнаружила в садике мёртвого зайчика. Хозяйка, недовольно косясь на Люську, разрешила ей в лесок напротив пойти, похоронить косого. Страшное дело.

Но самое страшное, что Люська мечтает заиметь ребёнка после своих восьми абортов. Всё планировала, что в Америке она уж обязательно родит. От миллиардера. А тут я подвернулся, с деньгами еле заметными.

Я заехал за ней и повёз в аптеку, чтобы купить набор для анализа мочи на беременность. Я подвёл её к отделу, где продавались противозачаточные средства, а рядом с ними эти наборы на тот случай, если контрацептивы не срабатывают. Родильный дом и абортарий часто находятся в одном здании, так и здесь средства для выявления жизни и борьбы с её зарождением мирно соседствовали. На коробках от презервативов были изображены парочки, романтически держащиеся за руки, которым слово «презерватив» должно быть абсолютно чуждым по духу. Было также изображение мужской головы над женской, причём валетом. То есть в динамике они продвигались к позе «69», которая, как известно, в презервативах не нуждается. Получалось, что картинки на коробках резиновых друзей намекали, как избежать их использования, то есть рубили сук, на котором они, презервативы, сидят. Самоубийственная реклама какая-то.

Люська хихикала моим шуточкам, отвлекаясь от своего упадочного настроения, в котором она находилась с первого дня задержки. И моей целью было веселить её, не давать размышлять и углубляться в ужас аборта. Я выбрал коробочку с набором, и мы поехали ко мне домой на анализ. Я объяснил ей, в какую пробирку писать, в какую переливать. Она пошла в туалет и стала возиться. Наконец вышла. Нужно было ждать двадцать минут. Если смесь покраснеет, то, значит, беременна, а если останется прозрачной, то пронесло. Тест был символичен: если беременна, то краснеет – стыд то бишь и позор. А надо бы наоборот: если беременна, то жидкость бледнеет – чего краснеть-то? – рассуждал я вслух.

Люська опять не могла удержаться от смеха, хоть и ходила туда-сюда, каждые треть минуты поглядывая на часы.

– Ты только, смотри, в обморок не упади, если порозовеет. Розовый цвет красивый, ты восприми его эстетически, – подготавливал я её к худшему.

Через восемнадцать минут – дольше вытерпеть Люська не смогла – она ворвалась в ванную и завыла. Я вошёл за ней и увидел на раковине пробирку гнетущего цвета.