Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

здесь?

– Я был у тебя дома и не застал. Я решил, что найду тебя тут.

– Твоя догадливость достойна изумления. Но, ради бога, не предавайся преувеличенным надеждам. – Он показал смятую бумажку в десять крон. Видишь, вот я каков. Это все, что у меня есть.

Демба побледнел.

– Но ты ведь обещал мне отдать сегодня деньги.

– Тебе следовало прийти часом раньше, пока я не засел за игру. Теперь меня уже обобрал доктор Рюбзам. Вот что происходит из-за твоей неаккуратности, – заявил Гюбель, делая слабую попытку придать делу шуточный оборот.

– Я рассчитывал на эти деньги! – сказал Демба, и взгляд у него сделался стеклянным.

– Сколько я тебе, в сущности, должен? – спросил Гюбель, приуныв.

– Сорок крон, – ответил Демба.

– Жаль, – сказал Гюбель, – мне не повезло. Возьми на всякий случай эти десять крон, иначе их сожрет доктор Рюбзам, эта тяжелая граната, или кто-нибудь другой из этих каторжников.

Демба в достаточной мере понимал жаргон игроков в буки, чтобы знать, что под «гранатой» надлежит понимать грабителя, а под «каторжниками» профессиональных игроков.

Он кивнул головой, но денег не взял.

– К чему мне десять крон! – сказал он озабоченно. – Десять крон! Мне нужно гораздо больше.

Гюбель не знал, как помочь делу.

– Не можешь ли ты сколько-нибудь денег занять у своих приятелей? – спросил Демба, показав глазами на дверь.

– У них? – Гюбель безнадежно махнул рукой. – Плохо ты, видно, знаешь этих людей. Здесь никто друг друга не ссужает.

– Что же делать? – спросил Демба в унынии.

– Знаешь что? – воскликнул Гюбель. – Попробуй-ка разок сыграть в буки. Может быть, тебе больше везет, чем мне.

Демба решительно отказался.

– В этой игре все зависит от счастья, – уверял Гюбель. – Тут десять крон могут легко превратиться в сотню, если не больше.

– Нет, – сказал Демба, – я в карты не играю.

– Да ведь это совсем не карты. В буки играют костями домино. Эх ты, невежда!

– Я ведь совсем не знаю этой игры, – сказал Демба.

– Тут и знать нечего, – ревностно принялся объяснять Гюбель. Обыкновенное домино. Его ведь ты знаешь. Разница только в том, что на четырех игроков ставят, как на скаковых лошадей. Тебе совсем не придется играть, нужно только ставить.

Демба продолжал колебаться.

– Вчера Сушицкая выиграла сто крон, пальцем не пошевельнув, – рассказывал Гюбель. – Пальцем не шевельнув!

Это решило дело.

– Собственно говоря, я давно уже собирался поглядеть на эту игру, – заметил Демба.

– Так пойдем же! – сказал Гюбель и втолкнул его в дверь.

Появление Дембы в игорной комнате сперва не обратило на себя чьего-либо особенного внимания. Правда, при игре в буки присутствие незнакомых личностей было весьма нежелательно, но так как Дембу ввел Гюбель, то никаких затруднений не возникло. Формальности приема были очень просты и прошли гладко.

– Есть у него стерлинги? – осведомился доктор Рюбзам.

Гюбель показал жестом, что денег у Дембы достаточно.

– Куры не клюют, – прибавил он.

– Ну ладно, – сказал доктор Рюбзам, и дело было кончено.

– Проклятие! Проклятие! Проклятое невезение! – закричал в этот миг почтовый чиновник, в четвертый раз проигравший ставку и, за отсутствием резерва, потерявший боеспособность.

– Это звучит музыкой в моих ушах, – сказал с удовольствием доктор Рюбзам, загребая его деньги. – Ставьте, господа, ставьте! Дело идет вяло!

Он потер руки, подмигнул Дембе и спросил:

– Вы уже сделали почин, молодой человек?

Демба взглянул на него. Он испытал какое-то жуткое чувство, заметив, что указательный и средний пальцы на волосатой руке доктора были искалечены.

– Доктор спрашивает, поставил ли ты уже, Демба, – объяснил Гюбель. – На кого мне поставить?

– На кого хочешь, – сказал Демба, продолжая с трепетом смотреть на пальцы доктора, которые его пугали.

– Все сразу?

– Да. Ставь все сразу.

На столе лежали четыре ряда костей домино. Они не принимали участия в игре. Каждый ряд представлял одного игрока. Гюбель вдвинул свою бумажку в щель между вторым и третьим рядом и тем самым поставил за Соленую Булку, кельнера, который был обязан этой кличкой несметному количеству желтых прыщиков, усеявших его щеки и подбородок, как усеивает соленую булку крупная соль. Игра началась, и «господин журналист», при всеобщем внимании, пустил со старта первую кость.

Демба отвернулся. Он не хотел знать, что происходит с его деньгами. Он искал чего-нибудь, что можно было бы читать, чтобы не быть в необходимости слышать и видеть, – газету или иллюстрированный журнал. Но только один номер стенной газеты висел на стене. И Демба принялся за ее чтение.

Объявления. Сейчас же, на первой странице. Кто-то предлагал сто пятьдесят зеленых стульев для садового ресторана. Другой брался поставлять ликеры наилучших марок. Третий продавал оркестрион. «Мороженое!»; «Сто тысяч бумажных салфеток!»; «Зажигатели для сигар!»; «Практично!»; «Модно!» – неслось со столбцов. Каждому хотелось денег, все кричало, все лезло вперед, мир был большим круглым игорным столом под зеленым сукном, залитым водкой, запачканным пеплом от сигар, серебро звенело, бумажные деньги шелестели, ко всякому гульдену, катившемуся по свету, тянулась тысяча жадных рук, волосатых, с изуродованными пальцами, умевших, однако, хватать, подобно щупальцам полипов, – и среди этой свистопляски оголтелости, алчности, подлости и надувательства он, Демба, осмеливался робко тянуться руками к своей доле, к жалкой горстке денег, из-за которой дрались тысячи других жалких кулаков, отталкивавших его и оттеснявших. И Демба вдруг упал духом, и оробел, и сдался, и хотел тайком улизнуть, болезненно устыдившись жалкого своего покушения.

Но тут за игорным столом поднялись вдруг шум и крики. Сушицкая обозвала одного из игроков отъявленным мерзавцем, играющим на руку Рюбзаму. Журналист крикнул: «Теперь я все понимаю!» Соленая Булка верещал без умолку: «Отдайте мне, наконец, мои деньги!» А перед Дембой стоял студент-медик с деньгами в руке и говорил:

– Видишь, Демба! Что я тебе говорил? Ты выиграл.

– Сколько? – спросил Демба, не поднимая глаз.

– Тридцать крон. Утроенную ставку. Демба молчал.

– Что теперь? – спросил Гюбель.

– Ставь дальше, – сказал Демба.

– Все?

– Да.

– Господа, спокойствие! – крикнул в этот миг Рюбзам.

– Спокойствие! – вторил Гюбель.

Шум постепенно затих, только госпожа Сушицкая еще некоторое время изливала в жалобах свое негодование, но игра продолжалась. Демба все еще заставлял себя не поднимать глаз. Он вперил взгляд в газету, читал слова и строки, не понимая их, и прислушивался к тому, что делалось за игорным столом. Кости стучали, коммивояжер с шумом хлебал черный кофе, а госпожа Сушицкая сказала вдруг серьезно и торжественно, как молитву:

– Ни пуха ни пера.

«Кто это: Нипуха-Нипера?» – спросил себя Демба в странном волнении. «Кто он такой, Нипуха-Нипера?» – мучительно сверлило у него в мозгу. И вдруг он решил: это бог войны у татар. И перед его глазами сложился образ маленького толстопузого человечка с бледным лицом, сплошь усеянным желтыми прыщиками, с пухлыми губами и глазами навыкат. Обвешанный пестрыми лоскутами, стоял он перед ним во плоти и смотрел на него, ухмыляясь, и мычал: «Ты хочешь моих денег, безумец? Что можешь ты предложить? Садовые стулья? Бумажные салфетки? Оркестрон? Ничего? Решительно ничего? Так склонись же передо мной, склонись, пигмей! Ниже! Ниже!»

И Станислав Демба сгибался