2010 A.D. Роман-газета - Илья Стогоff

У входа в клуб висела выцветшая афишка группы «СтраХ УЙдет». Чуть ниже – еще одного коллектива, который назывался «Продул ВсуХУЮ». Я поискал глазами, нет ли где-нибудь рядом афиш, рифмующих слово «звезда», но, похоже, так далеко фантазия музыкантов не простиралась.

Внутри играло радио. Илья Лагутенко пел про девочку, которая проснулась ночью. Песня была неплохой, хотя пик ее популярности и пришелся на конец прошлого тысячелетия. Ждать официантку пришлось очень долго, а когда она все-таки пришла, Кирилл сразу же стал ей хамить. Строить официанток – чисто московский вид спорта. Мне участвовать в поединке не хотелось. Я сел возле окна и стал просто смотреть наружу. Там лежала Москва. Как обычно, она больше всего напоминала Шанхай. Прямо напротив кафе висел здоровенный биллборд с лицом улыбчивого политика.

Маленький, я жил прямо на набережной Невы. Из окна открывался вид, лучше которого нет ничего. Правда, время от времени тогдашняя власть его портила: прямо на фасад Финляндского вокзала по праздникам вывешивались постеры с лицами членов Политбюро. На фасад Большого дома на Литейном тоже. Куда ни взглянешь – везде уверенные в себе бюрократы. Небожители, взявшие на себя заботу о благе простых смертных. В те годы мне казалось, что даже конец света будет не очень дорогой ценой за то, чтобы эти портреты наконец исчезли с фасадов домов. И конец света все-таки случился, и портреты исчезли. Девяностые стали для страны трудным временем, но, как бы тяжело ни было, я всегда знал: дело того стоит. Боги-бюрократы больше никогда не станут смотреть на меня со своих гигантских портретов. И вот я сидел в клубе в самом центре Москвы, а ровно напротив клуба висел здоровенный портрет улыбчивого политика.

Записав все, что перечислял Кирилл, официантка посмотрела на меня.

– А что будете вы?

– Кофе.

– Кофе? Что-нибудь еще?

Я полистал меню и попросил принести мне еще бутылку воды. Стоила она столько, будто девушка планировала доставить эту воду мне, умирающему, непосредственно в центр Сахары.

– Это все?

– Да.

Официантка записала и ушла. Кирилл довольно громко назвал ее дурой. Помолчал, поерзал на стуле, а потом спросил:

– Ты будешь продавать квартиру?

– Какую квартиру?

– Свою. В Петербурге.

– Тебя интересует, буду ли я продавать свою петербургскую квартиру?

– Да. Ты будешь?

– С какой это стати мне ее продавать?

– Чтобы купить квартиру в Москве. Или ты так и планируешь ночевать в моем кресле?

– Тебе не нравится, что я сплю в твоем кресле?

– Relax. Нравится. Не в этом дело. Просто если ты собираешься покупать квартиру, то делать это лучше сейчас, пока цены опять не скаканули. Через полгода за такие бабки, как сегодня, ты уже ничего не купишь.

Кроме нас, народу в клубе в общем-то не было. Только небольшая стайка тимати: одинаковых ребят в солнцезащитных очечках и дурацких кроссовках. Крепкие, молодые, с хорошими зубами. Вместе они напоминали рекламную фотографию какого-нибудь фастфуда. Когда-то, очень давно, я бывал на самых первых r'n'b-вечеринках в Петербурге. Их проводил диджей с очень сложносочиненным псевдонимом, хотя все звали его просто по имени – Федор. Тогда под r'n'b имелась в виду все-таки музыка, а не бесконечные разговоры на тему, как много у всех нас денег и куда, черт возьми, их девать, а?

Кирилл объяснял, что мою петербургскую квартиру продать нужно как можно быстрее. Пусть даже я немного потеряю в бабках, но медлить тут нельзя. Лучше всего договориться с каким-нибудь агентством и вдуть недвижимость им, а самому хватать бабки и бегом в столицу.

– Пусть ты купишь чего-нибудь не очень качественное и далеко от центра. Это не важно. Сейчас тебе главное – закрепиться здесь, а развернешься попозже. Перевезешь сюда жену, и если у вас появятся дети, то они родятся уже москвичами. Не кем попало, а москвичами, понимаешь?

Я сказал «понимаю» и съежился от ужаса. Обжигающий эспрессо показался мне просто водой. То, что говорил Кирилл, было очень логично – и совершенно безнадежно. Продать мою квартиру в петербургском центре. Получить бабки за вид из окна, лучше которого нет во всей Европе. И купить недвижимость в районе, название которого я не способен даже толком произнести. Ради того, чтобы мои еще не родившиеся дети были москвичами… Были бы теми, кем я всю жизнь отказывался быть… Любили бы все то, что не люблю я.

– А через несколько лет подкопишь денег и переедешь поближе к центру. Вряд ли внутрь Садового кольца, но в пределах часа езды на машине от Кремля. А уж дальше – как пойдет.

Один из r'n'b-пареньков выбрался из-за стола, подошел к стойке бара и стал пересчитывать купюры. Он пересчитывал их, потом рылся по карманам и пересчитывал снова. Продолжалось это довольно долго. Денег пареньку не хватало даже на самую маленькую кружку пива. На футболке у него крупными буквами было написано: «I'M FUCKING RICH».

Я вытащил из пачки новую сигарету, покрутил ее в пальцах. Потом бросил на стол и все-таки сказал:

– Знаешь, Кирилл, я совсем не хочу продавать свою петербургскую квартиру.

– Не хочешь?

– Нет.

– Я сперва тоже не хотел. Петербургский патриотизм, белые ночи, все такое. Да только в твоем прекрасном Петербурге хорошо умирать. Приползти на Васильевский остров и двинуть коней. А жить все-таки лучше здесь.

– Чем лучше?

Он только пожал плечами:

– В любом случае выбора-то у тебя нет.

Это-то и было самым обидным. Выбора, похоже, действительно не было. Привезенный из Африки гонорар давно кончился, а найти хоть какой-то заработок в Петербурге я так и не сумел. Пора было звонить жене и говорить, что мы переезжаем в район Орехово-Кокосово, чтобы отныне считаться стопроцентными москвичами.

Я встал из-за стола и протянул Кириллу руку:

– Пока!

– Ты куда?

– Уезжаю. Домой.

– Уезжаешь?

– Да. Счастливо.

– Погоди, ты же не собирался никуда уезжать.

– Просто я еще не знал, что мне пора. А теперь вот знаю.

Прямо из кафе я поехал на Ленинградский вокзал. Покупать билет домой. Возвращаться в мой собственный город. Единственный на планете. Туда, где только и возможна нормальная жизнь.

3

Улыбчивый политик все еще подмигивал мне со своего биллборда. Я улыбнулся ему в ответ и бодро зашагал к метро. На плакате мужчина выглядел симпатичным, но как-то я видел его в реальности, и это было жалкое зрелище. Плохой цвет лица, мешки под глазами – наверное, больная печень. В том году в Петербурге проводилось какое-то важное политическое мероприятие… Не помню, в чем там была суть, но в город приехала целая толпа этих ребят с плакатов. И редактор газеты, для которой я тогда писал, попросил меня на мероприятие заскочить.

В том году моя жизнь развалилась окончательно. Мне будет нелегко объяснить вам, в чем именно состояла суть тогдашних проблем, но если вкратце, то я просто не понимал, зачем происходит все то, что со мной происходит. Зачем я просыпаюсь по утрам и почему мне было не умереть еще лет десять тому назад? Прежде всегда оставалась иллюзия, будто неприятности – штука временная и все наладится. Вот закончу школу, и тогда… Вот получу работу получше, и тогда… Вот доживу до зарплаты, сумею не напиться, и уж тогда… Иногда я пытался представить, как будет выглядеть мой некролог. По всему выходило, что написано там будет что-то вроде: «Непонятно, зачем родился, бестолково провел отпущенное время, а потом нелепо умер».

Чтобы не думать обо всем этом, я много пил, но от этого острые вопросы становились еще острее, и когда я резал о них свои пальцы, то пить приходилось еще больше, а тут еще этот вечный петербургский дождь… В общем, хуже, чем в том году, мне не было никогда.

Мне предложили пост главного редактора самого первого в стране глянцевого журнала. На этой должности я проработал всего два с половиной месяца, а потом задумался над тем, что делаю, и просто перестал выходить на работу. Даже не стал забирать из редакции свои вещи. Вскоре после этого я попробовал жить в Нью-Йорке. Долго оформлял визу, долго копил денег на билет. Уехал навсегда и через неделю вернулся обратно. Когда приятели спрашивали, в чем дело, я отвечал, что в Нью-Йорке совсем нет дождя и не понятно, что делать с жабрами, которые я успел отрастить себе в Петербурге. Главное, чем я занимался в то время, – это собственными руками ломал все то, что нормальные люди хранят и преумножают.

К концу девяностых я докатился до самой затрапезной ежедневной газеты в городе. Ниже падать было уже некуда. Редактор этого фигового листка как-то попросил меня зайти к нему в кабинет и спросил, какие планы у меня на вечер. Не мог бы я сходить на важное политическое мероприятие? Я сказал, что мне все равно. Это было правдой. Вечером я мог сходить на важное политическое мероприятие. Или на панк-рок-концерт. Или остаться дома. Или улететь на Луну. Мне было абсолютно все равно.