Питомник - Полина Дашкова

И так, в молчании, в беспамятстве, прошло четырнадцать лет. Только один раз проснулись в ней живые чувства. Скончался Василий Ильич, она от души поплакала по нему, бедному. Поплакала, успокоилась и стала работать, как прежде, ничего вокруг не замечая, не прислушиваясь к разговорам, не глядя в лица хозяев. Ей хорошо платили, она добросовестно их обслуживала.

Ксюша появилась в доме совсем недавно. Казалось, Олег никогда больше не женится, а вот, поди ж ты. Нашлась еще одна дурочка. Раису так и подмывало в первые дни хотя бы намекнуть Ксюше, куда она попала, каково в этом доме быть невесткой, но потом рассудила здраво: ей-то что? Она здесь человек чужой, наемный. Да и дурочкой Ксюшу никак нельзя было назвать. Если честно Раисе она совсем не нравилась. Хоть и маленькая, и по возрасту совсем сопля, а смотрела свысока, вернее, как-то мимо смотрела, будто все время думала о чем-то своем, страшно важном и значительном, мировые проблемы решала. А у самой уже животик выпирал.

Хозяйку как будто подменили. Галина Семеновна в этой маленькой, надменной худышке души не чаяла, называла ее деточкой, уделяла ей значительно больше внимания, чем родному сыну. Было такое впечатление, что она просто удочерила Ксюшу, а Олег вообще ни при чем.

Галина Семеновна одевала невестку в дорогих магазинах, брала с собой на всякие семейно-официальные приемы, выводила к важным гостям, сажала за стол. Ее одну, без Олега. Он при матушкиных гостях, если и оставался дома, то сказывался больным, не вылезал из своей комнаты.

Через пять месяцев после свадьбы Ксюша родила девочку. Солодкины даже помолодели от счастья. Девочка и правда была здоровенькая, хорошенькая.

«Повезло», — без злобы и без радости думала Раиса.

В конце апреля ребенку исполнился месяц, семейство в полном составе переселилось на дачу. Раису отпускали в Москву на выходные. В июне хозяйка отправились на юг Франции, куда ездила отдыхать каждое лето. Хотела взять с собой Ксюшу с Машенькой, но невестка отказалась. Во-первых, ребенок слишком маленький, неизвестно, как перенесет самолет и смену климата, во-вторых, надо ведь Олегу привыкнуть к дочери.

По мнению Раисы, это было со всех сторон глупостью. Галина Семеновна не должна была уезжать, либо ей следовало настоять, взять с собой Ксюшу с Машей, потому как никакой самолет, никакая перемена климата по вредности и опасности не сравнятся с тем, что происходит здесь, на даче.

«Видела бы ты, как живется твоим драгоценным Ксюшеньке и Машеньке. Хорошо, ребенок ничего пока не понимает, — Раиса ворчала без злорадства, просто констатировала факты, — скотина, а не мужик. Устроил здесь настоящий бардак, при молодой жене, при младенце, девок-проституток пригласил, теперь убирай за ними».

В доме было тихо. Олег все спал в гамаке, солнце било ему прямо в лицо, однако после целой ночи бурной пьяной гульбы вряд ли что-то могло его разбудить. Большие старинные часы в столовой пробили четыре раза. Раиса всполошилась. Через пятнадцать минут должен был начаться ее любимый сериал. Она не стала будить Олега, вернулась в дом, подошла к лестнице, крикнула:

— Ксюша! Обед готов.

Ответа не последовало.

"Ну и ладно! — подумала Раиса, накрыла стол, налила себе супу в красивую тарелку из столового сервиза, салатику положила в хрустальную вазочку, достала из буфета фужер и бутылку своего любимого сладкого вина «Черные глаза», включила телевизор. Когда шла самая напряженная сцена сериала, зазвонил радиотелефон Олега. Обычно Раиса отвечала на звонки, а тут просто протянула руку и выключила телефон.

Небо почернело, вдали шарахнул гром, крупный дождь забарабанил по крыше. Раиса испугалась, вдруг из-за грозы выключат электричество и не удастся досмотреть сериал. Однако не выключили. Она подумала, что надо бы выйти, разбудить Олега, и даже встала из-за стола, но потом опять села. Сериал не отпускал, действие разворачивалось стремительно, и все не давали рекламы. Не было охоты бежать в сад, под дождь. Она решила, что Олег сам проснется. А если нет — тоже не страшно. Над гамаком широкий прочный навес. И вообще, она ему не нянька.

Пообедав в одиночестве, без спешки, с аппетитом, она помыла посуду, заварила свежего чайку, посмотрела телепрограмму в газете, увидела, что по первому каналу сейчас начнут транслировать встречу в концертной студии «Останкино» с ее любимым юмористом-сатириком. Она выпила три чашки чаю со свежим клубничным вареньем, потом налила себе еще «Черных глаз» и сама не заметила, как задремала в кресле-качалке.

Проснулась она в темноте. Настенные часы хрипло, медленно пробили десять. Свет нигде не горел, только столовая была освещена бледным мерцанием телеэкрана. Шла какая-то довоенная американская мелодрама, тихая, черно-белая.

Раиса убрала со стола, вышла в сад. Небо расчистилось, сияла полная, красноватая луна. В гамаке чернел сгорбленный силуэт, больше похожий на груду тряпья, чем на человека.

— О Господи, — прошептала Раиса и кинулась в дом, тяжело протопала вверх по лестнице, открыла дверь. В комнате было темно. Она позвала громким шепотом:

— Ксюша! — Никто не ответил.

Несколько секунд Раиса стояла в нерешительности на пороге, сердце колотилось все сильней, стало трудно дышать. Легкий ветерок качнул штору, отчетливый широкий лунный луч высветил пустую детскую кроватку. Задыхаясь, она побежала назад, но споткнулась о порожек перед верхней ступенькой, потеряла равновесие и кубарем покатилась вниз.

* * *

— Да, я отлично помню эту женщину, — кивнул официант, мельком взглянув на фотографию Лилии Коломеец, — на ней было розовое платье, и пахло от нее туалетной водой «Диориссимо». С ней что-нибудь случилось?

— Почему вы спрашиваете?

— Потому, что вы из милиции, — официант смотрел на Косицкого с таким любопытством, словно впервые в жизни видел милиционера, — и еще потому, что я был почти уверен, с ней что-то должно случиться.

— Вы с ней знакомы? — удивился Косицкий.

— Совершенно не знаком, — лицо официанта стало загадочным и хитрым, — но я ведь угадал?

— Что именно?

— Я угадал, что у женщины, которая потеряла в нашем туалете свой служебный пропуск, какие-то серьезные неприятности. Правильно?

— Да уж, неприятности. Ну ладно, расскажите все, что помните. Когда она пришла, в котором часу, одна или с кем-то?

— Это было пятого июня в начале первого дня. Мы только открылись. Сначала пришел мужчина в белом костюме, а потом сразу она. У них была назначена встреча, и я бы не сказал, что они очень обрадовались, увидев друг друга. Беседовали около получаса, довольно резко. Я слышал только куски разговора. Она то и дело порывалась уйти, он не отпускал. У меня создалось впечатление, что речь шла о каком-то ребенке. Знаете, вполне банальная ситуация. Разведенные супруги, она не дает ему видеться с ребенком. Что-то в этом роде. Правда, непонятно, почему она грозила ему судом. Из-за алиментов, что ли?

— Так, погодите, вот об этом, пожалуйста, подробней.

— Не могу, — официант помотал головой, — во-первых, у меня нет привычки прислушиваться к разговорам посетителей, во-вторых, когда я подходил, они тут же замолкали… Хотя, знаете, наверное, дело не в алиментах. Там другое. Он принес ей какой-то журнал, толстый, в глянцевой обложке. Название я не разглядел, но точно помню, как он сказал: «Вот, я принес, чтобы ты посмотрела, где я работаю». Она стала листать и между страницами обнаружила конверт. Там были деньги.

— Откуда вы знаете?

— Заметил, когда она заглянула в конверт. Там доллары были, наверное, приличная сумма. Но она даже считать не стала, повела себя очень странно.

— То есть?

— Возмутилась: убери сейчас же! Нам не чем разговаривать! Вскочила и хотела уйти.

— Что же странного?

— А вы не понимаете? — официант прищурился и склонил голову набок. — Кто же в наше время от денег отказывается? Вряд ли он ей взятку давал, у них отношения никак не деловые. Там семейное что-то. Она про его маму нехорошо говорила, хуже, чем о нем. Вроде, в суд собирается подавать не на него, а на его маму. Знаете, я думаю, раз он предлагал ей деньги, значит, рыльце в пушку. В общем, он давал, она не брала, и даже сочла это оскорбительным. Может, мало дал? — официант подмигнул. — А может, требовал от нее что-то совсем уж крутое. Да, я помню, он все допытывался, что произошло, почему десять лет ее все устраивало, и вдруг она как будто взорвалась, собирается в суд подавать. Но эту часть разговора я помню совсем плохо, могу напутать. Я подходил редко, они ведь ничего не заказывали, он чашку кофе, она стакан минералки. Расстались они странно. Она все повторяла: мне тебя жаль, но ты не приходи. А он сидел и бормотал ей вслед: «Сука, гадина, ненавижу…» И лицо у него было соответственное.

— То есть?

— Очень злое, — официант прищурился, — в общем, они не договорились. Она перед уходом зашла в сортир и рыдала там у зеркала. Это вы уже знаете, поскольку успели пообщаться с нашей уборщицей тетей Марусей.