Грас - Дельфина Бертолон

Я призрак призрака, тень тени, отражение отражения.

Благодаря какому извращению вам удалось сделать меня такой старухой всего в тридцать пять лет? Я вдруг превратилась в чудовище, словно меня обезобразила какая-то катастрофа.

Жир тоже считался красивым, в другие времена, в другом месте.

В свое время душа была всем, а тело ничем. Сегодня тело – все, душа – ничто.

Бог мертв, и я тоже помогла его убить.

Сегодня все должно быть очевидным . Нарочитым, поверхностным, пригодным для телевидения. Душа несовместима с системой, цель которой – повышение эффективности.

Я компенсирую свою жизнь, пожирая шоколад, хлеб, запивая вином, заглатываю все это. Какая разница? Если уж приходится стареть, так в радости. Я измучена постоянным вмешательством моей головы. Надо выключить что-то, поставить на ждущий режим.

ВКЛ ВЫКЛ ВКЛ ВЫКЛ ВКЛ ВЫКЛ ВКЛ ВЫКЛ ВКЛ ВЫКЛ ВКЛ ВЫКЛ

Я страдаю от дисморфобии, через других, я тебя уже не узнаю, ты не мой муж – ты смирительная рубашка из сурового полотна, напяленная на пустоту, я отродясь не видела этот нос, этот рот, эти глаза.

Я была с вами за столом, но никогда не чувствовала себя так далеко. Тома, Кристина, Лиз, Натан – вы счастливое Созвездие. А я на островке, в самом-самом низу, могу только смотреть на вас, восхищаться вами. Но я никогда к вам не присоединюсь.

Ваши слова проходят сквозь меня, ваши голоса, желания. Вы заболевание, загроможденное лицами.

Ты-то всегда жил, не задавая себе вопросов, когда действуешь, не надо думать , ты вписывался в клеточки, все шло к лучшему, дом-супруга-работа-сад-ребенок/дочь-ребенок/сын и мертвый ребенок, чтобы добавить немного драмы, немного фантазии для упорядоченной жизни – как счет за газ.

Ты распускаешь хвост, ты шутишь, о! – ты краснеешь, идиот! Ты все меньше и меньше сдерживаешься. У девчонки и то больше благопристойности, чем у тебя, старичок. Ей это не удается, но она старается. Время от времени ее улыбка становится вымученной – это она встретилась со мной взглядом. Чувствуй, чувствуй себя виноватой, малышка. Вини себя! Ты ничего не потеряешь от ожидания. Видишь фаянсовый горшок, там, наверху? Тебя ждут листья наперстянки, сухие, хрустящие, только заварить. Выблевав свои внутренности, ты будешь уже не такая сексуальная.

Тебе, Тома, я пожертвовала свою жизнь – авансом. А потом появилась соплячка, и все пошло прахом.

Я проживала свою любовь в расчете на вечность и любила тебя так, как об этом пишут в книгах. Я думаю о Природе, так до омерзения хорошо устроенной, такой ироничной! Сперматозоид – головка, хвостик, задиристый жгутик; яйцеклетка – круглая, уравновешенная, верная. То, что плывет, и то, что ждет. Думаю о скоростном поезде, который недавно торжественно запустил Франсуа Миттеран, оранжевом, как ее грива; ты сядешь на этот поезд, чтобы опять уехать, еще дальше, еще быстрее. Остаться/Уехать.

Я провела свою жизнь в ожидании, хотя надо было, чтобы это ты беспрерывно меня ждал. Беспрерывно ошибаешься.

ВЫКЛ

Грас Мари Батай, 8 декабря 1981 года, спальня, 23.36 на радиобудильнике

Девчонка заболела.

Не осмелюсь сказать тебе, будто я тут ни при чем. Никогда бы не подумала, что это подействует так хорошо.

Должно быть, она чувствительна, это большое дитятко… Дозы дигиталина в домашнем отваре довольно слабые, но не могла же я вынести такое вещество из больницы, не рискуя угодить под какую-нибудь досадную проверку.

В любом случае мое снадобье действует. Я слышу, как ее рвет надо мной, рвет и рвет, бедняжку.

Если бы только ты был здесь, чтобы полюбоваться на это, г-н Тома Батай! Ее кожа стала восковой, ее красивые кукольные глаза налиты кровью. Она похожа на старую алкоголичку.

Внимание, я знаю, что это плохо. Но вы первые начали. Око за око, ни хрена тут не поделаешь.

Конец сочувствию медсестры.

Конец пониманию супруги.

Конец женской кротости.

Сдохла яйцеклетка. Перестала ждать.

Вы танцевали все лето? Ну так поплачьте теперь!

Это вы сделали из меня то, чем я стала. Вы умножали число подручников, неделю за неделей, месяц за месяцем. Ты с соплячкой, это вы меня создали.

«Думаю, этот климат не подходит тебе, Кристина. Думаю, ты должна вернуться к себе домой. Я не твоя мать, я здесь не для того, чтобы возиться с больным ребенком». Она будет пить мой отвар до тех пор, пока не послушается этого совета. Через воронку, если понадобится. Будет пить, пока не уберется, не исчезнет из нашей жизни, до твоего возвращения, надеюсь. Девчонка – это мимолетно, как жесткокрылое насекомое.

Ей с тобой попрощаться? Вам попрощаться? Нет уж, лучше умереть. Спорю, Рождество пройдет уже без нее. Уж я сделаю себе этот подарок, дорогой, не возражаешь?

Мое снадобье превращают ее в старуху, а ее страдания меня молодят. Говорят же – колесо крутится…

Я приняла ванну, слушая, как ее выворачивает. Последний раз мне было так хорошо в ванне 14 июля, когда мы занимались любовью, тут, посреди пены, после деревенских танцев. Более молодыми мы часто трахались в этой ванне. Это был наш любимый способ взлететь на седьмое небо – под водой.

Хотя после Натана с этим было покончено.

Но тогда, 14 июля!.. Фейерверк без фейерверка. Ты, я, мы – снова вместе. Я уж было поверила, что это навсегда. Поверила, что выиграла. Битву – не войну. На самом деле это был последний раз, когда мы трахались.

Ты не касался меня почти полгода.

Я вам не позволю. Подручники орудуют в темноте, я ужесточаю наступление.

* * *

Когда я зашел в бар около половины шестого, за стойкой обнаружился мужской обрубок. Вообще-то у него не было даже лица. Не то чтобы он был обезображен, просто его лицо скрывали тропические заросли волос, лес усов и бороды, а довершали маску диоптрические очки в широкой черной оправе. Если ты, Кора, была пара глаз-нос-рот , то от этого типа остался только нос. Кроме того, на нем был вязаный свитер с шалевым воротником, весь в крикливых перуанских узорах. Не осмеливаюсь даже вообразить себе, что скрывалось за стойкой – клетчатые шорты и клоунские башмаки?

Я устроился на том же табурете, что и накануне. В баре было пусто, за исключением пожилой женщины, сидевшей в глубине, низко опустив голову; ее плечи оживлялись какими-то странными подергиваниями. До меня дошло, наконец, что она вяжет – видимо, шарф, длинный темно-зеленый шарф, напомнивший мне ужа, если только это не был рукав гигантского свитера. Я подумал: не ее ли руки сотворили свитер бармена. А он тем временем изучал дорожный путеводитель по Таиланду. Между делом глянул на меня мутным глазом – голубым и выпученным, увеличенным толстенными стеклами его очков.

– Налить вам что-нибудь?

– Пива, пожалуйста.

– Одно пиво. Будет сделано.

Он повернулся к автомату, а в голове у меня засвербила мысль, как бы завести с ним разговор, который не покажется слишком психопатичным. Передо мной возникло пиво, на таком же картонном кружочке, что и накануне. Я отхлебнул глоток, в то время как клоун-обрубок вернулся к своему путеводителю. Я отхлебнул второй, третий, посмотрел на вязальщицу, отпил четвертый и прочистил горло.

– Можно вас?..

Бармен поднял глаза, явно раздраженный тем, что его снова отвлекли.

– Вообще-то я пришел повидать Клер.

– Клер? Не повезло, она по понедельникам не работает.

– А… Вы не знаете, где ее найти? Мне непременно надо ее увидеть.

Его лоб наморщился среди джунглей.

– Если вы с ней знакомы, то должны знать, где ее найти.

– Не все так просто. В самом деле, долго объяснять. Вы не дадите мне ее телефон? – Клоун-обрубок мерил меня взглядом все подозрительнее. Старая дама зашлась монументальным кашлем; его хриплое эхо отдавалось меж стен. – Я потерял ее номер, – солгал я, слегка устыдившись.

Меж тем тип казался не умнее счетчика на платной стоянке. Он поскреб голову, положил свой путеводитель на стойку.

– Ага, как же. Вот что мы сделаем, чувак, я сам ей позвоню. Тогда и поглядим, что она скажет.

– Ладно, звоните. Спасибо.

Он бросил на меня косой взгляд, недоверчивость которого удесятерялась донышками бутылок, и взялся за трубку. Мой сердечный ритм участился. Что она об этом скажет – дословно? Она была столь недвусмысленна, отказавшись от продолжения, что я готовился быть освистанным. Но она явно сняла трубку. Я напряг слух.

– Ага, это я. Не мешаю?.. Не, ништяк. Ни души, слишком рано еще. Слушай, тут один странный тип, которому надо с тобой повидаться… Чего? Жду.

Он повернулся ко мне, зажав трубку между тропической бородищей и перуанским плечом:

– Вас как звать?

– Натан. Скажите ей, что я ей должен за пиво, это очень важно.

– Натан. Говорит, за ним пиво. Похоже, его это чертовски заботит. Ну да.

Мне хотелось провалиться сквозь землю. Уверяю тебя, Кора. Если бы ты могла меня видеть, задохнулась бы от смеха. Я – жалкий волокита, но по телефону, да еще и через посредника это становилось совсем убого.

– Лады. О! Сама знаешь, я-то… Точно. До завтра.