Гибель вольтижера - Юлия Александровна Лавряшина

чтобы я подозревала теперь каждого встречного, но и доверять не была готова никому. Особенно после того, как столько раз ошиблась в людях и порой чувствовала себя просто половой тряпкой, о которую вытерли ноги.

Только в Никите я не обманулась. Разве уже это не говорило… Да какое там! Просто вопило о том, что надо держаться за него зубами, если я не желаю опять вляпаться по уши…

Дверь в гримерку приоткрылась, и я увидела в полутьме женскую фигуру, но щель была слишком узкой, чтобы разглядеть лицо, скрытое наполовину.

– Чего тебе? – это прозвучало не слишком приветливо.

Голос показался мне молодым, может, поэтому она и обратилась ко мне на «ты». И я подхватила этот тон:

– Девочки, я дико извиняюсь. Я – стажерка в Следственном комитете. Меня шеф послал обойти всех, кто сейчас в цирке.

Выразительная гримаса: «Куда денешься?!»

– Он мне башку снимет, если я облажаюсь.

Дверь чуть сдвинулась, и я смогла разглядеть хозяйку гримерки: спортивная, крепко сбитая, ростом не выше меня. Длинные темные волосы собраны в хвост на макушке. Какое у нее амплуа, интересно?

– Твой шеф – тот красавчик?

– Он, – я вздохнула. – Такой душнила на самом деле… Это он только с виду миленький.

Она отступила:

– Ну заходи.

В комнате пахло кокосом (люблю этот аромат). Не то чтобы это сразу расположило меня к хозяйке гримерки, но все во мне улыбнулось. Запахи пленяют нас мгновенно, мы даже не сопротивляемся, ведь им на помощь уже тянутся из прошлого разноцветные гирлянды воспоминаний – моментов, пропитанных именно этим запахом… И если они приятны, то и человек, возродивший легкие отсветы прошлого, становится приятен. У мамы был гель для душа с кокосовым ароматом, им пахло в ванной после нее, и почему-то я каждый раз замирала, открывая дверь, словно предчувствовала, что буду вспоминать эти минуты, а не проживать их в будущем снова и снова. Хотя даже тень Русалки тогда еще не упала на нашу жизнь…

На вертящемся кресле перед зеркалом, вытянув длинные ноги, сидела еще одна девушка – коротко стриженная блондинка со вздернутым носом и родинкой слева над верхней губой. Она походила на какую-то актрису, только мне не удалось вспомнить, на кого.

– Привет, стажерка, – ухмыльнулась она. – Я Любаша. А это Мира.

Голос у нее был низкий и какой-то обволакивающий. Я сразу представила длинную вереницу парней, которых он утянул за собой, как звуки дудочки крыс из той сказки…

С Любашей мне уже не хотелось выглядеть придурковатой, но пришлось играть принятую роль.

– Девочки, – протянула я (терпеть не могу это обращение!), – гляньте на фотку. Вам этот шарфик не знаком?

Я открыла в телефоне снимок и вытянула руку. Их головы, темная и светлая, сдвинулись. Первой отшатнулась Мира:

– А почему ты спрашиваешь?

Левый глаз ее сузился, превратился в черную прорезь, точно она прицеливалась в меня.

– Ты его узнала, да? Чей он?

– Я без понятия, – отозвалась Любаша и расслабленно сползла по креслу.

Ноги у нее были просто невероятные – каждая с меня длиной… Почему природа так щедра только к некоторым?!

– Давай колись, – призвала она подругу. – Не твой же?

– Не мой, – Мира прикусила губу. Над ее переносицей возникла болезненная складка. – Ленкин…

– Да ладно! Она носит такое?! – точеный Любашин носик сморщился. – Отстой…

– Елены Шиловой? – уточнила я.

Любаша встрепенулась:

– Ага, ее ты уже знаешь!

– А ты как думаешь, Лена же напарница Венгра, – не взглянув на нее, напомнила Мира. – Конечно, Следственный комитет первым делом в гимнастов вцепился.

– Мы-то все решили, что Мишка просто промазал… А вы, значит, сразу криминал унюхали? Теперь, когда тетю Аню задушили, конечно, просто завоняло…

Почти лишенные белков темные глаза Миры смотрели на меня так пристально, что я забеспокоилась, не читает ли эта циркачка мысли? Может, ее номер в этом и заключается?

Я решила, что это не вызовет подозрения, если сразу прояснить ситуацию.

– А у вас какой номер?

– Ра! – исправила Любаша. – Номера. Мы не вместе работаем.

Не отрывая взгляда, Мира процедила:

– Взгляни повнимательнее. Ты представляешь нас вместе на манеже?

– Ну-у…

– Она женщина-змея, а я – акробатка.

– Понятно, – ответила я, как говорят всегда, когда сказать нечего.

Любашина родинка дернулась кверху:

– Так что Миша Венгр не был нам конкурентом. Убивать его у меня лично мотива не было. А у тебя? – она обернулась к Мире.

– Ни у кого не было, – отозвалась та. – Мишку все любили.

– Походу не все… Я в эти игры с ним не играла, но Венгр же трахал все, что движется!

Склонив голову, Любаша снизу заглянула мне в глаза, точно проверяла. Только что именно? Неужели решила, будто в Следственном комитете работают ханжи в погонах?

– У нас девчонки крутые, может, кто и задумал с ним расквитаться. Если он по-хамски обошелся…

– Миша ни с кем хамски не обращался! – оборвала ее Мира.

Нацелив в нее указательный палец, Любаша покачала головой:

– Вот вам, пожалуйста.

– У тебя тоже были отношения с погибшим? – это и так уже стало ясно, но я почувствовала себя обязанной спросить. Я же сейчас простая девчонка, которая везде сует свой нос!

Ее взгляд мгновенно потух и сполз с моего лица. Усевшись в свободное кресло, Мира повернулась к зеркалу, но не подняла глаз.

– Давно, – проронила она не сразу.

Я изобразила недоумение:

– Как это давно? Он же только год назад в цирк пришел, после училища!

– Вот тогда… Много воды утекло.

«А болеть не перестало», – отметила я. У Артура была воскресная программа их выступлений, нужно было проверить, успела бы Мира оказаться в зрительном зале и оттуда расправиться с тем, кто так ее ранил?

То ли в этот момент я выпала из роли, а Любаша не спускала с меня глаз… То ли она с самого начала водила меня за нос… Но тут я услышала:

– Кончай дурочкой прикидываться, стажерка. Ты ж не просто так сюда зарулила? Если у тебя что-то есть на Миру, выкладывай. Мы девушки честные, любим играть в открытую. Ну… Почти честные, – она вызывающе хмыкнула.

Я села на свободный стул, хотя никто мне этого не предлагал. Наверняка они вздохнули бы свободно, если б я немедленно убралась из гримерки и вообще из цирка. Но рассчитывать на это им не приходилось, и обе смотрели на меня со смирением, которого я не подозревала ни в одной из них еще минуту назад.

Оглянувшись на дверь, я понизила голос, чтобы создать иллюзию полной откровенности:

– У нас сразу появилась версия, что его убила женщина… Еще до того, как Тараскина была задушена