Куда ты пропала, Бернадетт? - Мария Семпл

Затем я подчеркнула, что мистеру Брэнчу необходимо выспаться. Администратор сказала, что забронировала для него номер в отеле и отвезет его туда сама.

* * *

На следующий день папа забрал меня из школы, и мы поехали в аэропорт.

– Ты по-прежнему полна энтузиазма насчет «Чота»? – спросил он.

– Ага.

– Это очень хорошо, просто прекрасно. Ты знаешь, когда президента называют «хромой уткой»?

– Ага.

– Именно так я себя чувствовал после того, как меня приняли в «Эксетер». Казалось, что я застрял в средней школе и вечно буду топтаться на месте. Наверняка у тебя такие же настроения.

– Да нет.

– «Хромая утка» – это когда президентский срок заканчивается, и его не…

– Я знаю, что это, пап. При чем тут «Чот»? Все остальные тоже уйдут из «Галер-стрит» и осенью пойдут в другую школу. Это все равно что в восьмом классе сразу заявить: начался год хромой утки. Или когда исполнилось четырнадцать – будешь хромой уткой, пока не стукнет пятнадцать.

Это его утихомирило на пару минут, но потом он зашел с другой стороны.

– Как хорошо, что тебе нравится Молодежная группа. Если ты черпаешь в ней силы – знай, я тебя полностью поддерживаю.

– Можно, я переночую у Кеннеди?

– Ты многовато времени у нее проводишь, – обеспокоенно сказал папа.

– Так можно?

– Конечно, конечно.

Мы проехали мимо сортировочной станции, расположенной в заливе Элиот. Там такие огромные оранжевые краны, они стоят, будто страусы на водопое, и стерегут тысячи морских контейнеров. Когда я была маленькая, я спросила маму про их содержимое. Она сказала, что там страусиные яйца, а внутри них – куклы Барби. Я больше не играю в куклы, но все равно не могу спокойно думать про такую кучу Барби.

– Прости, что мало с тобой бываю, – снова начал папа.

– Ты бываешь.

– Хотелось бы больше, – продолжал он. – Я собираюсь проводить с тобой больше времени. Начну с Антарктиды. Нам вдвоем будет там очень здорово.

– Нам втроем. – Я достала флейту и остаток пути играла.

Дядя Вэн был черный от загара, с помятым лицом и белыми шелушащимися губами. Одет он был в гавайскую рубаху и шлепанцы, на шее у него была надувная подушка, а на голове большая соломенная шляпа, обмотанная банданой с надписью с БОДУНА.

– Братан! – Вэн крепко обнял папу. – Где Би? Где твоя малышка?

Я помахала ему рукой.

– Не, ты большая. А Би, моя племянница, маленькая.

– Я Би.

– Да ладно! – Он выставил перед собой растопыренную ладонь. – Ну ты молоток! Дай пять!

Я вяло хлопнула его по руке.

– Я с подарками. – Он снял шляпу. Под ней обнаружились еще три таких же, и на каждой – бандана с «бодуном». – Одну тебе, другую тебе, – он надел шляпы нам с папой на головы, – а третью – Бернадетт.

– Я сама ей отдам. – Я выхватила шляпу. Такую уродскую штуку обязательно надо подарить Кеннеди.

Вэн сосредоточенно мазал свои жуткие губы гигиенической помадой. Я подумала – только бы в зоопарке меня с ним никто не увидел.

* * *Отчет доктора Куртц перед руководством

ПАЦИЕНТ: Бернадетт Фокс

ПЛАН ИНТЕРВЕНЦИИ. Я ознакомила с анамнезом пациента доктора Минка и доктора Крэбтри, специалистов по терапевтическим интервенциям при наркотической зависимости. Они согласились со мной в том, что, поскольку имеет место злоупотребление наркотическими веществами, интервенция целесообразна. Хотя я не проходила подготовку по терапевтическим интервенциям, я решила провести ее самостоятельно в связи с уникальными обстоятельствами, изложенными в анамнезе.

МОДЕЛЬ ДЖОНСОНА ИЛИ МОТИВАЦИОННАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ. В последнее десятилетие «Мадрона Хилл» постепенно отказывается от разработанной Джонсоном модели интервенции «засадного типа» в пользу более инклюзивного «мотивационного» подхода Миллера-Роллника, преимущества которого подтверждаются исследованиями. Однако из-за секретности, навязанной ФБР, была выбрана модель Джонсона.

ПОДГОТОВИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА. Сегодня днем я увиделась с мистером Брэнчем в кабинете доктора Минка в Сиэтле. Доктор Минк, который в 1980-90-е годы провел множество «джонсоновских» интервенций, подробно разъяснил нам все этапы.

1. Пациенту «предъявляют реальность».

2. Члены семьи своими словами рассказывают пациенту о том, как они его любят.

3. Члены семьи рассказывают, какие страдания причинил им пациент.

4. Члены семьи обещают пациенту поддержку, если тот согласится на лечение.

5. Члены семьи и медицинский работник описывают негативные последствия отказа от лечения.

6. Пациенту предоставляется возможность самому обратиться за лечением.

7. Пациента немедленно доставляют в медицинское учреждение.

Вся надежда на то, что Бернадетт Фокс признает факт своей болезни и добровольно ляжет в «Мадрона Хилл».

* * *

В тот вечер я пошла с Молодежной группой смотреть рождественскую феерию Радио-Сити. Первая часть – с «Рокеттс» – была тоскливая. Они задирали ноги под заезженную фонограмму – и все. Я думала, хотя бы споют, ну или потанцуют как-нибудь по-другому. Но они всего лишь задирали ноги, выстроившись в шеренгу и глядя в одну сторону. Потом глядя в другую сторону. Потом задирали ноги, а вся шеренга кружилась под песни типа It’s Beginning to Look a Lot Like Christmas и I Saw Mommy Kissing Santa Claus. Все это было ужасно скучно. Мы с Кеннеди думали: «Что мы здесь забыли?»

Начался антракт. Идти в фойе смысла не имело, потому что ни у кого не было денег, и максимум, что мы могли, – это попить воды из фонтанчика. Так что и я, и все другие ребята из Молодежной группы остались сидеть на своих местах. Публика постепенно возвращалась в зал. Все дамы с высокими прическами, штукатуркой на лице и с блестящими рождественскими брошками принялись возбужденно перешептываться. Даже Люк и Мэй, которые нас туда привели, встали у своих сидений и смотрели на красный занавес.

Тут погас свет. На занавесе появилась звезда, нарисованная лучом прожектора. Публика ахнула и захлопала слишком уж восторженно – все же это была просто звезда.

– Сегодня – святой для всего человечества день, – пророкотал жуткий голос. – Сегодня родился мой сын Иисус, царь царей.

Занавес распахнулся. На сцене стояли ясли с младенцем Иисусом, Марией и Иосифом – все в натуральную величину. «Бог» зловещим голосом рассказал историю Рождества Христова. У пастухов были живые овцы, козы и ослики. Каждое животное выбегало на сцену под новые ахи и охи.

– Они все что, никогда в зоопарке не были? – прошипела Кеннеди.

Появились три волхва – верхом на верблюде, слоне и страусе. Тут даже я согласилась, что это круто, потому что не знала, что страусы дают на себе кататься.

Потом вышла большая черная женщина, и это слегка все испортило, потому что на ней было супер-обтягивающее красное платье – такие в «Мэйсис» продают.

– Ясная ночь, – начала она.

Зал исступленно застонал.

– Предвечных звезд сиянье, – пела она. – Рожден Спаситель на нашей земле. Он озаряет светом упованья / Весь мир, лежащий во мраке и зле.

В мелодии было что-то такое, что мне захотелось закрыть глаза. Слова и музыка наполняли меня теплом и светом.

– И ветхий мир воспрял в благоговенье / Встает заря, и мрак уходит прочь. – Наступила пауза. Я открыла глаза.

– Ниц преклонись под ангельское пенье… – В голосе звучало ликование.

Вступили еще голоса:

– Святая ночь, божественная ночь…

На сцене, за младенцем Иисусом, возник хор. Человек пятьдесят, все черные, в сверкающих одеждах. Я даже не заметила, как они вышли. Теплый комок внутри стал расти, у меня перехватило дыхание.

– Святая ночь, божественная ночь!

Все это было так странно и нелепо, что я на секунду растерялась. Когда пение смолкло, я, можно сказать, испытала облегчение. Но музыка продолжалась. Надо было приготовиться к новой волне. Над сценой теперь висел цифровой экран со словами. Он словно возник сам собой, как и хор. По экрану бежали слова из красных точек:

ИБО ХРИСТОС ЗАВЕТ НЕСЕТ НАМ НОВЫЙ,ЗАВЕТ ЛЮБВИ, МИЛОСЕРДИЯ ВЕСТЬ…

Зал тихо загудел. Это зрители вставали и принимались подпевать.

ОН СОКРУШАЕТ ЦЕПИ И ОКОВЫ, —ВЧЕРАШНИЙ РАБ,СТАЛ СВОБОДЕН ТЫ ДНЕСЬ!

Стоящие люди закрывали мне экран. Я тоже встала.

ВСЕХ ИСКУПИЛОН ЖЕРТВОЙ ПРИНЕСЕННОЙИ СМЕРТЬЮ СМЕРТЬСУМЕЛ ОН ПРЕВОЗМОЧЬ.

Весь зал поднял руки и раскачивал ими из стороны в сторону.

Кеннеди надела «бодунную» бандану.

– Что происходит? – спросила она, скосив глаза.

Я пихнула ее в бок.

И тут черная солистка, которая до этого пела не очень громко, скорее подпевала хору, внезапно вышла вперед.

– Христ-о-о-о-ос – Господь! – взревела она, и на табло вспыхнуло: