Смерть президента - Виктор Пронин

— Так точно! — вскрикнул Посибеев, мгновенно осознав опасность. Он замер, вытянулся над трупом Бевза, прижав крупные руки к бокам.

— Что это вас всех тянет на воинские отношения? — усмехнулся Пыёлдин.

— А так оно лучше, — ответил Посибеев. — Оно как-то сразу все становится на свои места.

— Правильно, — согласился Пыёлдин. — Слова мешают человеческим отношениям. Если произносить, то самые необходимые, а лучше и вообще без них… Одними вскриками, вздохами, стонами можно обходиться… Правильно, Анжелика? — спросил он у красавицы, стоявшей рядом.

— Конечно! — ответила она и улыбнулась так, что опять все похолодело внутри Пыёлдина.

— Ну, ты даешь, — пробормотал он скомканно. — А ты чего ждешь? — уже вполне внятно спросил у Посибеева.

С трудом приподняв толстяка за подмышки, Посибеев поволок его к выходу. Туфли Бевза, зацепившись за складку ковра каблуками, свалились с ног, обнажив ступни, обтянутые белыми шелковыми носками.

— Тяжел мужик? — сочувственно спросил Пыёлдин.

— Ох, тяжел…

— Бери за ногу и волоки… А то надорвешься… Понадобишься еще не раз… ты слышал?! За ногу волоки… И в окно, как обычно. Там уж его ждут.

Не ожидая повторения приказа, Посибеев ухватил мощными своими пальцами Бевза за ногу, развернул и поволок, поволок в дверь, из зала, потом по коридору к светлеющему провалу окна. Струйка крови, вытекающая из Бевза, становилась все тоньше, прерывистое и наконец совсем превратилась в ряд клякс на ковре, да и те становились все реже.

Проводив взглядом Посибеева с трупом, Пыёлдин повернулся к залу, посмотрел в пространство, наполненное напряженными, испуганными, а то и смирившимися взглядами.

— Итак, господа заложники… Никаких шалостей, к которым вы привыкли там, на воле… Не потерплю. Человеческое достоинство должно быть превыше всего. Вот он, — Пыёлдин ткнул пальцем в кровавое пятно на ковре, — покусился на человеческое достоинство. Результат вы видели. И так будет впредь. Вопросы есть?

— Вопросов нет! — вскрикнул Собакарь. — Следствие проведено быстро, полно и убедительно. Преступник признал свою вину и понес наказание в полном соответствии с действующим законодательством.

— Молодец! — кивнул Пыёлдин. — Продолжай в том же духе. Будешь главным проводником законности в нашем коллективе. Ведь у нас один коллектив, верно?

К удивлению Пыёлдина, гул одобрения прокатился по рядам заложников. Некоторые попытались выкрикнуть что-то зажигательное, кое-где Пыёлдин увидел даже взметнувшиеся над головами кулаки, как это бывает на митингах, когда люди готовы устремиться вслед за оратором на завоевание новых высот демократии.

— Рад, очень рад, — растерянно пробормотал Пыёлдин. — Я учту ваше единодушное мнение. Теперь, чтобы уж закончить об этом, — он снова ткнул пальцем в лужу крови. — По закону попытка совершить преступление приравнивается к уже совершенному преступлению. Это я испытал на собственной шкуре и могу заверить — очень правильный и справедливый закон. Часто случается, что задуманное преступление куда более опасно, нежели исполненное. В чем бы оно ни заключалось. Потому что задуманное преступление таит в себе постоянную угрозу для общества, для личности.

— Неплохо сказано, — озадаченно проговорил Цернциц. Пыёлдин посмотрел на него долгим затуманенным взглядом, взглянул на ствол автомата, но оба промолчали — и Пыёлдин, и автомат.

— Продолжаю… Чтобы не было недоразумений в будущем, с самого начала необходимо назвать вещи своими именами… Вы есть заложники. Вам предоставлено право жить, питаться, ходить в туалет, но при этом вести себя прилично.

— Это как? — усмешливо спросил Цернциц.

— А это, Ванька, так, как учили в школе. Не шалить, не грубить старшим, уступать места пожилым и малолеткам, помогать беременным.

— А что, уже есть? — с интересом спросил Цернциц.

— Будут, — заверил его Пыёлдин твердым голосом.

— Один вот попытался что-то сделать в этом направлении…

— Согласие не было обоюдным, — пояснил Пыёлдин. — Кто не знает, как вести себя прилично, Анжелика объяснит… Школу она закончила совсем недавно, причем в те времена, когда там еще кое-чему учили. Поэтому почти все помнит… А, Анжелика? — Пыёлдин повернулся к ней не сразу, опасаясь, что ее улыбка снова выведет его на какое-то время из строя. Но не мог противиться, посмотрел все-таки красавице в глаза. И привычно, ожидаемо содрогнулся.

— Я все помню, — ответила Анжелика.

— Отлично. Каждый нарушитель тут же становится трупом. Вы только что видели… Кстати, а где он? Ах да, я и забыл… Уже предан земле… Уже, наверно, идет опознание… Опознают. Морду я ему не затронул, брюхо только повредил… А трупы нам с вами нужны позарез! — Пыёлдин прошелся взглядом по нарядной толпе, несколько поблекшей от перенесенных волнений. — Во-первых, мы с вами должны избавиться от заразы, чтобы жизнь продолжать высоконравственную…

— Ни фига себе! — не выдержав, воскликнул Цернциц.

— Да, Ванька, да! Я не оговорился. Тебе тоже надо задуматься о нравственном самоусовершенствовании. Трупы дисциплинируют!

— Это верно! — выкрикнул шустрый Собакарь и заслужил не только благодарственный взгляд Пыёлдина, но и одобрительный гул всего зала.

— И самое главное, — подняв руку, Пыёлдин потребовал тишины. — Трупы нам нужны, чтобы держать на расстоянии враждебные силы. А они есть, их немало, они готовы пойти на любую подлость, чтобы уничтожить нас! Я правильно говорю, Ванька? — повернулся Пыёлдин к Цернцицу.

— Совершенно правильно! Из тебя получился бы неплохой демократ… Тем тоже постоянно требуются трупы для самых различных надобностей — для приватизации, для агитации, для профанации… Но в твоих словах есть упущение…

— Ну? — Ствол автомата уставился как раз в переносицу, в небольшой просвет, образовавшийся между густыми, кустистыми бровями Цернцица.

— Ты сказал, что заложники имеют право питаться.

— Возражаешь?

— Нет, поддерживаю. Но дело в том, Каша, что им нечем питаться. От голода они уже выхлебали все виски, всю водку, вина, настойки… Они просто в дым пьяные… И смотрят на тебя со смешанным чувством ужаса и восторга.

— Ужас отставить. Пусть смотрят только с восторгом. Я вполне его заслуживаю. Я тоже смотрю на них с восторгом!

— Что же тебя так восторгает?

— Их мужество, самоотверженность, готовность пожертвовать собой ради общего дела! — воскликнул Пыёлдин, но дальше продолжать не смог, потому что радостные крики заложников подавили все остальные звуки.

— Качать Кашу! — рявкнул Бельниц мощным своим басом и уже рванулся было к Пыёлдину, но тот остановил его властным жестом.

— Отставить! — строго сказал Пыёлдин, будто говорил с расшалившимися ребятишками. — Решаем вопрос со жратвой. Где наши старосты? Куда подевались эти бездельники?

И перед ним тут же вытянулись все трое — президентоподобный Бельниц, Собакарь с овальным колышущимся задом и поедатель еловых шишек Кукурузо.

— Значит, так… — Пыёлдину понадобилась ровно одна секунда, чтобы осмыслить положение и принять единственно верное решение. — Значит, так… Срочно связаться с городскими властями…

— Они все здесь, Каша, — обронил Цернциц.

— Срочно связаться с российскими властями, — продолжал Пыёлдин, не пожелав услышать уточнение Цернцица. — Срочно связаться с международными организациями…

— Какими?

— Правозащитными, молодежными, экологическими… Созвониться с Биллом-Шмиллом, Джоном-Шмоном, Жаком-Шмаком… Со всей этой шелупонью… Так им и сказать… Террористы в полном согласии с заложниками требуют трехразового питания… Из лучших ресторанов Парижа и Лондона… Можно доставлять питание и из города Днепропетровска… Там, недалеко от станции Синельниково, неплохой ресторан… Главное — три блюда три раза в день. По вечерам спиртное. Водка «Смирновская», но наша, российская, вина красные, грузинские… Никаких испанских, французских, итальянских не принимать. Не надо нас дурить. Вопросы есть? Вопросов нет.

— Вообще-то один вопросик есть, — проговорил Цернциц. — Кто будет платить?

— А зачем мне об этом знать?! — воскликнул Пыёлдин почти радостно, он действительно обрадовался вопросу. — Пусть они там, внизу, думают, куда им девать трупы, которые посыпятся им на голову, если мы не получим завтрак в ближайший час! Пусть возьмут из государственного бюджета! Из фондов Министерства по чрезвычайным положениям! Ведь у нас нечто чрезвычайное, разве нет?!

После этих слов в зале возникло какое-то смутное движение, послышался робкий гул, который все усиливался, и наконец в задних рядах прогремело нарастающее «ура», которое тут же перекинулось на середину зала, охватило фланги, передние ряды, и вот уже тысяча заложников встала в едином порыве.