Завещание Петра - Никита Велиханов

это не липа — зерно сомнения не может не поселиться в душах ревностных и бдительных венских контрразведчиков. А это, в свою очередь, не может не сказаться на тоне их докладов по инстанции и на активности их агентуры, которая тут же вызовет ответные подозрения и ответную активность агентуры русской. А если к этому пруссаки, которым страшно не везет на русском фронте, добавят ещё и соответствующую обработку российского наследника престола и вот вам и смена флагов. Вот вам и странное окончание Семилетней войны. Вот вам и бурный роман Павла с Пруссией.

С другой стороны, если сдвинуть время появления документа на более ранние сроки, заказчик может быть совсем другой. Та же самая Австрия. Или Франция. Нет, над этим ещё думать и думать. Что ж. Будем думать дальше.

* * *

Оренбург. 7 апреля 1999 года. 00.50.

— Тебе не слабо, вот так, в этой обстановке?

— Ларик, я же всё-таки работал судмедэкспертом. Я могу где и что угодно.

— Но ты не работал ветеринаром.

— Всё равно.

Лариса занималась сексом не просто активно, а даже агрессивно. В её цыганской внешности и манерах было что-то хищническое и притягивающее, а бесстыдство в постели —если называть постелью кушетку, Стоявшую в углу лаборатории, — приводило Ларькина в восторг. Оторваться от неё было невозможно, да и она, казалось, может заниматься этим без устали несколько суток напролет. Когда Виталий, в конце концов, смог усесться за микроскоп и заняться принесенными соскобами и волосками, на часах было уже четыре. Лариса, выходившая «на разведку», вернулась, посмотрела, как он работает, зевнула и свернулась калачиком на кушетке.

* * *

Оренбург. 7 апреля 1999 года. 8.27.

Вернулся Ларькин уже утром, было совсем светло. «Дома» его ждал сюрприз: Анна и Борисов мирно сидели на кухне и пили какао. Ларькину тоже налили чашечку, и он уселся сбоку между ними, изумленно поглядывая то на майора, то на кореянку, стараясь не выглядеть при этом полным идиотом. Наконец, Борисов сжалился над ним и сказал:

— Аня, посиди немного в моей комнате, мы тут побеседуем. Хочешь —телевизор включи.

— Хорошо.

Девушка спокойно встала и вышла из кухни. Ларькин проводил её взглядом.

— Чудеса дрессировки. Как вам удалось найти с ней общий язык?

— Сам не пойму, —майор смотрел очень озабоченно. — У нас ведь чуть не до драки дошло. Во всяком случае, до борьбы. Убеждал, успокаивал, ругался —ничего не помогает. Чуть в окно не выпрыгнула. Я её удерживать стал... и вдруг всё кончилось.

— Не понял.

— Присмирела, как овечка. Перестала бояться. Ведёт себя, как послушная дочь... или даже жена... но только идеальная жена. У меня-то стерва была.

— Может, ей нужно было почувствовать вашу сильную мужскую руку?

— Да нет, по-моему, дело не в этом... Может быть, я ошибаюсь... но мне кажется, все дело в том слове, которое я произнес, когда боролся с ней у окна. Представляешь себе, она туда рвется, а я с досады хотел ругнуться... что-то вроде «вот ведь б...» —не про неё, конечно, так, в пространство... Но вышел один хрип. Я и дальше что-то говорил, но именно после этого неудачного ругательства —- как я сейчас вспоминаю —её поведение изменилось.

— Хотелось бы поподробнее. Как это произошло? Что вы такое сказали?

— Получилось что-то вроде «хатоплат» или «хотаблат», — майор усмехнулся, помолчал, а потом повторил это слово ещё несколько раз. Звук «х» он произносил с хрипением. Этот звук зарождался у майора где-то в глубине горла, как отхаркивание. Подобные звуки Виталий слышал только в речи своих знакомых из Средней Азии. Да и вообще, слово оказывалось трудновоспроизводимым, потому что майор никак не мог вспомнить, какие звуки получились в тот момент звонкими, а какие —глухими. Гласные, кроме последней ударной «а», были какими-то нейтральными, средними между «а» и «о».

— Вот в этот момент она словно начала прислушиваться... А я по инерции дальше кричу: «Стой!», ещё что- то говорил, пока не сообразил, что она никуда уже больше не бежит, стоит, слушает. И самое главное, как переменилась! Только что чуть ли не в истерике билась, а тут вдруг — раз! — спокойная такая, тихая стоит, в рот смотрит. Даже неловко стало. Ты заметил, как она на меня теперь смотрит?

— Заметил. Именно как послушная дочь или идеальная жена. Или раба, —они обменялись взглядами, и Борисов нахмурился.

— Что ты обо всем этом думаешь?

—Судя по всему, вы очень удачно выругались, — Виталий подошел к раковине и, набрав пригоршню воды, плеснул себе в лицо. Ему очень хотелось спать.

— Ну, а у тебя как дела? Ты что-то заработался сегодня.

— Предварительный вывод: это не грибковое заболевание. Мне ещё разок надо посмотреть, чтобы убедиться. Следующей ночью Лариса как раз сама дежурит. Что вы смеетесь? Не надо будет никого упрашивать насчёт лаборатории, как сегодня.

— Бугай племенной, тебе ещё приходится кого-то упрашивать?

— Юрий Николаевич, обратите внимание, уже утро, а мы все ещё живы.

— Да, наверное, наши меры сработали на какое-то время. Или выбирают удобный момент. Но ты мне зубы не заговаривай. Есть какие-то результаты? Или одни только предварительные выводы?

— Юрий Николаевич, в изучении природных явлений спешка противопоказана: Тут долго возиться придется. К тому же надо как-то переварить вашу информацию... Я же говорю: ещё раз сходить нужно. Стоп, у меня есть идея. Мне бы лишаястенькую нашу осмотреть, расспросить о болезни. Давайте, я сначала один попробую её уболтать, а если у меня не получится, вы потом свое веское слово скажете.

Аня Сан сидела в комнате майора и смотрела телевизор. Когда Виталий объяснил ей цель своего прихода, реакция была моментальной и крайне негативной: с тем же выражением ужаса на лице она вскочила с кресла, отрицательно мотая головой, повторяя словно заведенная: «Нет! Нет! Нет!» Убедительный и ласковый голос Ларькина, как и прежде, ничего для неё не значил. В дверях появился майор.

—Успокойся, Аня. Это врач, он просто осмотрит твою шею. Так нужно, и не надо больше бояться осмотров.

Борисов решил ничего больше не говорить, но и сказанного вполне хватило. Виталий, внимательно наблюдавший за кореянкой, видел, как после первого же слова майора плечи Ани расслабились, лицо просветлело. Постепенно стало успокаиваться и дыхание.

— Так мне можно начинать осмотр?

— Да, — ровный голос, никакого следа недавней паники.

Ларькин достал лупу и ещё раз осмотрел светло-розовое пятнышко. Кожей