Исторические новеллы - Ашер Бараш

Святой Земли и Вавилонии.

— И все они рукописные, или же есть и печатные книги?

— Все рукописные. У нас еще очень мало печатных книг. Они слишком дороги.

— Жаль, жаль! — воскликнул Эразм, полуобернувшись к сидящему рядом Пиркхаймеру. — Наш друг Рейхлин разобрался бы лучше в этих сочинениях. Я изучал в оригинале только Ветхий Завет.

— Рейхлин — человек досточтимый, правдолюбец, — оживился Энзель (Лемлин согласно кивал головой). — Слышали мы о нем и о трудах его праведных. Он опроверг презренного отступника[30], да продлит Господь дни жизни праведника!

— Рейхлин скончался 7 лет назад, — сказал Эразм.

— Да примет его Господь под свою сень! — тотчас откликнулся Энзель. И Лемлин тихо произнес: «Аминь».

— Ступай к тем столам, Эльбрих, да закажи себе питье, — обратился Швайнсхойт к слуге, с тоскливым видом переминавшемуся с ноги на ногу возле мула. Эльбрих повиновался незамедлительно, оставил мула на попечение Лемлина и поспешил к отдаленным столам.

Юноши не знали, кто эти люди, да их знаменитые имена ничего бы им не сказали. Всю жизнь они изучали Тору Израилеву, знали также мудрецов Талмуда и некоторых еврейских мыслителей Испании и Германии. Вне этого их не интересовало ничто, хотя они, конечно, имели представление о «злокозненных» учениях иноверцев и раздиравших их распрях. Лишь имя Рейхлина было известно в их среде, благодаря его спорам с отступником Пфефферкорном. Знали они и имя Лютера, и хотя за ним ходила слава врага евреев, его не боялись, полагая его кем-то вроде помешанного или близким к помешательству.

Энзель понимал, что им не грозит опасность со стороны высоких ученых особ. Скорее наоборот: возможно, они помогут им добраться без помех до Страсбурга. Теперь, когда бочки разбиты, как донести книги до места назначения? И мозг Энзеля лихорадочно искал повод для того, чтобы попросить помощи у влиятельных собеседников.

Воздух стал свеж и приятен. Непрерывно дул прохладный ветерок, принося с собой ароматы леса. Пробудившись, радостно защебетали птицы. Из листвы большого вяза доносилось одинокое чириканье. Повеселели и люди, только Эразм дрожал и все больше кутался в накидку. Снова появился герр Мирцель и вытер стол, нерешительно поглядывая на еврейских юношей, не зная, следует ли пригласить их к столу отведать еды и питья. Видя, что господа предоставили им стоять, он почел за благо не вмешиваться.

Тут заговорил Пиркхаймер:

— Простите, меня, юноша, если я задам вам нескромный вопрос. Слова ваши свидетельствуют о том, что Бог одарил вас умом и искренностью. Мне понравилось, что вы не скрыли от нас и те хитрости и ложь, к которым вы прибегали до сих пор. Зато и я буду с вами откровенен. Скажите, доколе будете вы упорствовать, отказываясь вступить в лоно нашей веры, провозвестником которой был ваш собрат иудей со своими апостолами, также иудеями, за исключением одного? Поступив таким образом, вы бы избавились от страданий и поношений, от унижений и гонений, которым вы подвергаетесь в каждом поколении и в каждой стране.

Вопрос не испугал и не смутил Энзеля, словно он был к нему готов.

— На этот вопрос уже ответил божественный философ рабби Иехуда Галеви[31] в своем сочинении «Кузари», где говорится: «Свет наш меркнет лишь в глазах незорких, впадающих в это заблуждение по причине нашей бедности и рассеянного состояния». Унижение не говорит о низости.

— Я не говорю об унижении и преследовании веры в начале ее существования. Ведь и наша вера прежде была унижена и гонима, многие приняли во имя нее мученическую смерть, и лишь позже, ибо такова была воля Провидения, воссияла она во славе, распространясь среди многих народов. И в конце концов — мы веруем в это — ее примет все человечество.

— Блажен, кто верует, как счастлива его доля! — ответил Энзель. — Ведь вы говорите о счастии и благе человеческом, ваша милость. Однако, что делать нам, исповедующим веру отцов наших так, как мы ее получили, и не способным веровать иначе? Ведь это и есть наша доля и наше блаженство, и мы не примем другую долю и другое блаженство, и не отступимся даже на полслова. Мы все еще верим в слова великого пророка Исайи: «Потому что Земля будет так наполнена ведением Господа, как морское дно покрыто водою».

— Сказано: «Знанием Господа» — молвил искушенный в Писании Лемлин.

Энзель попытался было перевести слова пророка, но Пиркхаймер сделал ему знак, что он понимает, и сказал:

— Этот чудесный стих не противоречит нашим верованиям. Мы верим, так же, как верил Спаситель, что наступит день, когда Земля от края до края наполнится знанием Божественной мудрости. Спаситель отдал жизнь за эту веру. Мы лишь противимся, как и он в те времена, вашему раввинистическому Закону, в котором нашел он изъяны, уча, однако, что Бог един и Закон его един.

— Если в главном нет расхождений, если и вы признаете, что Господь един и Закон его неоспорим, а учение вашего бога лишь толкование, зачем же нам спорить о толкованиях? Пусть каждый толкует, как подсказывает ему сердце, не навязывая другим своих интерпретаций.

Тут в разговор вмешался Эразм, обращаясь к Энзелю:

— Однако, добрый мой друг, вы игнорируете важный принцип: торжество «интерпретации» нашего Спасителя в этом мире соответствует воле Создателя. Оттого он и не дает вам вести полноценное существование, что вы отворачиваетесь от истинного толкования.

— Разве торжество большинства есть признак истины? Неужели вы назовете служением Господу отказ от своих взглядов и своей религии с целью уподобиться большинству?

— Вам не откажешь в находчивости. Вы, должно быть, немало поднаторели в Талмуде. Итак, слушайте внимательно, и я объясню вам суть дела. Вы спросили, есть ли духовная доблесть в поступках человека, уподобляющегося торжествующему большинству. Вопрос хорош. Но знайте же, что различны пути отдельной личности и общества. Век человека