О космолетах - Константин Феоктистов

— Мне приходилось здесь с ним встречаться и беседовать. Он произвел на меня хорошее впечатление. Прежде всего редким сочетанием скромности, спокойствия и рассудительности, с одной стороны, и какой-то отчаянностью, решимостью — с другой. В этом они очень похожи с нашим Анохиным, о котором я уже говорил.

— Большинство космонавтов с готовностью отправляются в новые полеты повторно. Что все же влечет их в космос вновь?

— Опытный космонавт, который уже побывал в полете и способен совершить новый, очень ценный для космонавтики человек. Важен его опыт знакомства с невесомостью и процессом адаптации, с особенностями функционирования на борту. Все это трудно постичь лишь путем изучения инструкций. В очередном полете у него уходит значительно меньше времени и сил на привыкание. Неоценимую помощь бывалый космонавт способен оказать своему коллеге-новичку.

— Вы, Константин Петрович, один из первых советских космонавтов — вместе с Комаровым и Егоровым делили номера с седьмого по девятый, а в мировом списке с одиннадцатого по тринадцатый, — очевидно, на себе ощутили то время, когда имя каждого побывавшего в космосе человека было окружено ослепительным ореолом славы. Слава эта, буквально сваливающаяся на космонавта после полета, оказалась, наверное, на два порядка больше, чем непревзойденная до того слава киноартистов и футболистов. На мой взгляд, это здорово, что двадцатый век сумел разобраться, что к чему, и поставил детей научно-технического прогресса на самую высокую ступень престижной иерархии. Хотя, конечно, кое-кто пытался «сопротивляться» этому: дескать, отобрали по здоровью, посадили в кабину и с помощью автоматики свозили на орбиту. И не надо для этого ни интеллекта, ни таланта. Как же это все было неверно! И все же послеполетная слава космонавтов — удивительный феномен нашего времени. Когда-то, в 30-е годы, подобная слава обрушилась на героев-летчиков. Но если летчиков и тогда уже было много тысяч, то летавших космонавтов во всем мире еще и сегодня немногим более ста. Поэтому неудивительно, что популярность космонавтов носит совершенно исключительный характер. Анализ этого явления, пожалуй, интереснейшая задача для социологов и психологов. Интересно, как вы, Константин Петрович, относитесь к своей славе.

— Я считаю, что настоящая слава, то есть народное признание, было только у Юрия Гагарина, первого из первых. По отношению ко всем другим — это лишь «стресс внимания», происходящий не только из уважения и интереса, но и из чистого любопытства и не без влияния прессы. Обычно ведь как люди живут? Сравнительно узкий круг близких людей интересуется твоими обстоятельствами и деталями жизни, мнением и суждениями. Широкая известность — это естественно для актеров и спортсменов, поскольку работа их публична. И вдруг на твою голову обрушивается лавина внимания. Начинается сногсшибательная круговерть: всем ты интересен и нужен, все хотят слушать тебя и общаться с тобой. Каждый на эту лавину реагирует по-своему. Кого-то, быть может, она ошарашивает настолько, что пропадает чувство реальности. Начинает много выступать, порой десятки раз повторяя одно и то же. Меняется вдруг самооценка, человек на глазах начинает «раздуваться», появляется каприз, завышенные требования к жизни и условиям работы. Такое наблюдается с очень немногими, а главное — быстро проходит. Берут верх здоровая натура и влияние окружения — тех же товарищей по работе. Большинство же сразу к своей популярности относятся с достаточной долей юмора, что позволяет сохранить чувство меры. Никто, наверное, не будет отрицать, что у послеполетной известности есть свои большие достоинства.

— Ничего худого, одним словом, в повышенном внимании к человеку нет. Вам лично слава летчика-космонавта СССР не мешает?

— Скажем так: не слава, а некоторая известность. Для меня, если быть откровенным, стало легче решать служебные вопросы. Стали легче налаживаться деловые контакты. Как это ни странно, но мне показалось даже, что Сергей Павлович стал относиться ко мне чуть-чуть по-иному, чаще стал вызывать меня к себе. Стало проще и в обыденной жизни. Все это приятно. Есть, конечно, и издержки. Трудновато бывало, особенно в первые после полета годы, просто на улицах, в магазинах, в театрах, на отдыхе — чуть ли не пальцем показывали. И уж конечно, всюду приглашали, а я ведь человек не очень открытый. Нередко приходилось выступать с докладами и беседами. Отказывать было очень трудно, хотя иногда сил или желания совсем не было. Постепенно мне удалось сократить количество публичных встреч. Вообще-то я люблю общение с аудиторией, особенно молодежной, любознательной, люблю отвечать на вопросы. Да вы и сами знаете — мы с вами вместе «работали» в «диалогах» в МГУ и в Центральном Доме литераторов. Вечера эти, по общему признанию, как будто вполне удались.

Но наши проблемы этого рода я не стал бы даже сравнивать с теми проблемами, которые стоят перед американскими космонавтами. Ведь у них известность — это самый главный двигатель карьеры и источник обеспеченности. Америка просто принуждает их взять максимум возможностей от своей славы. Ковать железо, пока горячо. Вот, например, Фрэнк Борман, очень умный и симпатичный парень (с ним мы общал сь во время его приезда к нам в страну и в США, куда я ездил вместе с Г. Т. Береговым), очень хотел в свое время сделать политическую карьеру.

— Подобно Джону Гленну, первому американскому космонавту, который стал сенатором?

— Вроде того. Борману, думаю, хотелось добиться не только высокого положения в обществе, но и возможности серьезного политического влияния даже на президента США. Он и в Советский Союз первым из деятелей американской космонавтики приехал, по моему мнению, не без этого умысла. Но что-то у него там не вышло. Потом, слышал я, была у него мысль создать банк, но тоже, по-видимому, не получилось. Наконец, он занял пост вице-президента в одной из авиакомпаний. Очень неплохое положение для американца. Но удовлетворен ли Борман, не знаю. Куда труднее получилось все у Олдрина. У него судьба не сложилась. После полета по разным причинам он много переживал, пришлось даже обратиться к психиатрам. Хотя для американца это дело нормальное, об этом много писала пресса. Из ВВС ему пришлось уйти, так и не став генералом. Потом как будто он тоже стал во главе небольшой фирмы. А сейчас его след почти затерялся.

— Любопытная деталь: отец Олдрина в 30-е годы, будучи морским офицером, очень способствовал деятельности американского пионера в области ракет и космонавтики Роберта Годдарда. А сын его через 30 лет среди первых полетел на Луну.

— Сурово судьба отнеслась и ко многим другим американским космонавтам. Это цена и результат их большой популярности. У нас же каждый либо остался при своем деле, либо нашел себя в новой сфере. Почет и внимание сограждан гарантированы каждому, при условии, если работаешь по-прежнему хорошо…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});