История Тайной канцелярии Петровского времени - Василий Иванович Веретенников

указа 1715 года; надо, впрочем, заметить, что таких дел было мало сравнительно с общей массой. Наличие этих дел, однако, еще больше убеждает нас в родстве, о котором мы только что говорили: вспомним канцелярию князя Долгорукова, где расследовался агломерат дел, многие из которых не имели никакой связи с порученным канцелярии предметом ведения. Уже говорилось, что подобная ситуация вполне объяснима применительно к учреждению, чья деятельность построена исключительно на прямых поручениях.

С другой стороны, можно без тени сомнения утверждать, что подробный разбор дел Тайной канцелярии, во-первых, обнаруживает с большой ясностью кое-какие ее отличия от майорских канцелярий и, во-вторых, дает возможность проследить эволюцию этих отличий и понять, как канцелярия ведения П. А. Толстого, образованная, дабы выполнять личные поручения, постепенно превращалась в государственное учреждение.

Мы уже знаем, что, собственно, всю свою силу и значение и отчасти название Тайная канцелярия получила в результате розыска по делу царевича Алексея, которым была занята с марта по август 1718 года. Однако в мае этого же года через нее проходит дело о разрешении купцу Фельтену беспошлинной торговли вином. Письмом от 8 августа Петр поручает Тайной канцелярии (точнее – Толстому) ревельское адмиралтейское дело; с марта по ноябрь тянется здесь дело Марии Гамильтон; ко второй половине 1718 года относятся дела о князе Мещерском, ложно приписавшем государю какие-то слова про князя Долгорукова, и о тихвинском архимандрите, совершавшем тайные молебны перед якобы чудотворной иконой. В ноябре того же года возникает дело по поводу неких таинственных писем купецкого человека Резанова, а в декабре следовалось дело о поляке Носовиче, обвинявшем русского посла в Польше – Долгорукова – и в измене, и в нерадивости по должности, и во взятках. В том же году велось большое дело по доносу некоего Зверева на майора Фуникова в расхищении им казенных денег и имущества. В 1719 году число подобных дел еще больше возрастает.

Постепенно новые дела все более заполняют делопроизводство Тайной канцелярии. Наибольшее их количество было связано с оскорблением царского величества (или могло быть подведено под это понятие). Дела о произнесении непристойных и ругательных или оскорбительных слов по адресу Петра и Екатерины или же о совершении оскорбительных для государевой чести действий составляют 35–40 процентов всего количества «важных» дел.

Ругательства по адресу царя или императрицы, говоримые или в раздражении, или в пьяном состоянии, легко находили доносителей, которые и объявляли о них Тайной канцелярии. А там дело никогда из рук не выпускалось: каждый донос влек за собой самое внимательное к нему отношение и тщательное расследование.

Не всегда непристойные слова являлись простой руганью, сказанной безотчетно. Есть несколько дел, в которых проглядывает прямо отрицательное отношение к Петру. В 1723 году один крестьянин говорил громогласно, что Петр – «это неистовый царь; никак он швед»; один раскольник в том же году толковал пророчество Иезекииля о Гоге и Магоге: «Гог – гордость султана турецкого, Магог – владение нашего государя», а также: «Магог – наш российский государь император». Тогда же были уличены несколько баб в том, что прилюдно называли царя антихристом. А женка Маремьяна говорила своим знакомым, что «де царь не царской крови и не нашего русского роду, но немецкого». В 1719 году некий архимандрит говорил про царицу: «Какая она царица? Она некая бусурманка», а о царе – что «он христианскую веру оставил и носит немецкое платье, и бороду бреет… и благочинья в нем нет» Все эти преступления тщательно и внимательно «следует» Тайная канцелярия.

Служили предметами дел Тайной канцелярии и слова о Петре или Екатерине, в которых можно усмотреть непочтительное к ним отношение. В 1723 году один монах сказал: «Пускай государь умрет, а царицу я за себя возьму». В том же году колодник Муравщик говорил, что император живет хуже старца. Некий помещик Харламов заявил, что государь врет; в 1723 же году разрослось громадное «вологодское» дело, начавшееся изветом на протодиакона вологодской соборной церкви, будто бы говорившего, что «государь де у нас… не подлинный царь». В 1722 году донесли на войта города Королевца, что он будто говорил, что лучше бы с императора кожу сдирать, чем ризы и оклады с образов, как будто бы велено было сделать Петром. Большое сложное, запутанное дело было в 1721 году по выяснению, правда ли, что один чернец монастырский «называл себя царем», «что он де Фегност – прямо царь».

Оскорбление величества могло быть и в совершении каких-либо действий, «до высокой чести Его Царского Величества касающихся». Такого рода дела иногда были сплошным курьезом. В 1720 году один дьяк донес, что певчий Савельев во время обеда в частном доме, будучи нетрезв, «держав у себя в руках трость и смотря на персону царского величества (то есть на портрет), подняв ту трость, указывая на оную персону Его Величества, махал той тростью и говорил “ой де ты!”, а в какую силу, того он (то есть доносчик) не знает». Обвиняемый показал на допросе, что, увидев сидящих на портрете царя мух и имея в руках палку с ленточками на конце, он махал теми ленточками и палкой, чтобы прогнать с портрета мух. В результате – обвиняемый был «бит нещадно батогами».

К той же категории дел по оскорблению величества принадлежат дела по обвинениям в распространении ложных слухов, могших служить к оскорблению, умалению и колебанию царской власти. В 1723 году солдат Комкин сказал про одного офицера и стряпчего, будто они говорили, что императору этого года не пережить и будет царствовать Меншиков. Около того же времени солдатка Баженова говорила, что «государя у нас изведут, а после де и царицу, конечно, изведут, а великий князь еще мал, стоять некому, – и будет де у нас великое смятение»; Тайная канцелярия долго и тщательно следовала это преступление. В этом же 1723 году было большое дело по поводу якобы сказанных иноземцем Вилкиным слов, что недолго царю жить, всего один год. Дошло до нас одно дело по доносу некоего солдата, который заявил, что знает человека в Сибири, который «умышлял на здоровье Его Императорского Величества» и хотел зарезать Петра «на каменном мосту»; при этом солдат ссылался на свидетелей. Это дело, конечно, расследовалось серьезно; извет оказался ложным. Таким образом, дела о злоумышлениях на здоровье царя также попадали в Тайную канцелярию.

Дела о таинственных словах, письмах или действиях также связывались с разрядом дел об оскорблении величества, хотя понятно, что прямо отнести их к этому разряду сложно; по-видимому, при расследовании таких дел возникал искус объяснить непонятное с точки зрения существования какого-либо государственного преступления. При расследовании этого рода дел Тайная канцелярия ставила основной своей