Гана - Алена Морнштайнова

ладонь, и об общем будущем, которое их, разумеется, ждет.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1938

Ярослав Горачек не был плохим человеком. Пожалуй, немного эгоистичным и самовлюбленным, но он искренне жаждал найти любовь и родственную душу. И хотя, когда он на первых порах колебался, выбирая, ухаживать ли за Иваной или за Ганой, решающую роль сыграли деньги, обвинять молодого человека в жадности было бы несколько несправедливо.

Ярославу нужна была невеста с деньгами, ведь он был военным. Время тогда было такое: если офицер чехословацкой армии хотел жениться, ему следовало заручиться официальным разрешением начальства, которое можно было получить, только если у невесты имелось соответствующее приданое.

Ивана была красива, хоть и не как-то ослепительно, она чаще улыбалась и была более открытой, чем Гана, которая все больше помалкивала. Зато у Ганиной матери Эльзы Гелеровой был свой дом на площади, на первом этаже которого она держала единственный писчебумажный магазин в городе, а еще получала доход от помещения, которое сдавала в аренду. Гану бедной невестой не назовешь, тогда как Ивана даже не могла себе позволить учиться, поскольку вынуждена была работать и вносить свой вклад в семейный бюджет. Это решило дело.

И вот когда Гана после полугода знакомства была твердо уверена, что выйдет замуж за Ярослава, и начинала собирать приданое, а вечером перед сном размышляла над кроем свадебного платья и не могла уснуть, выбирая между сатином и кружевом, перед Ярославом, к тому времени уже искренне влюбленным, встала неразрешимая проблема. Гана была еврейкой.

Поначалу он сам не придавал большого значения этому факту, но со временем его стало беспокоить, почему Ганино происхождение так волнует некоторых людей из его окружения.

Так у каждого появились свои тайны. Гана скрывала связь с Ярославом от матери и пыталась придумать, как наименее болезненным способом — по крайней мере, для нее — объявить маме, что она уже несколько месяцев встречается с мужчиной, о котором та ни разу не слышала.

А Ярослав надеялся, что миг, когда ему придется выбирать между нежной Ганой и своим будущим в армии, никогда не настанет.

К Гане он приезжал так часто, как дозволяли служебные обязанности. Если его и беспокоило, что Гана скрывает от матери их «дружбу», он никогда не давал об этом знать. Наоборот, похоже, Ганина игра в прятки была ему только на руку.

Он поджидал ее в тесных переулочках, гуляли они по тропинкам вдоль реки и среди полей и лугов за городом. Больше всего ему нравилось, когда из-за поворота дороги выныривала какая-нибудь фигура. Тогда он затаскивал Гану в кусты или в темный уголок и крепко прижимал к себе.

— Мы же не хотим, чтобы нас кто-то увидел, правда? — шептал он ей на ухо и целовал волосы, щеки и губы, а довольная Гана, прижимаясь к нему, прятала смех в лацканах его шинели, ей даже в голову не приходило, что за поведением Ярослава может стоять что-то еще, кроме стремления ей угодить и немножко подурачиться.

На самом деле, Ярослав только поддерживал Ганину скрытность. Она отдаляла выбор, которого, казалось, не избежать, и он надеялся, что тем временем что-то случится и спасет его. Что — он и сам не знал, просто чудо. Первое смутное предупреждение он получил еще тогда, когда ждал Гану у кинотеатра.

В тот вечер, когда Ярослав, полный сомнений, притоптывал на тротуаре, потому что ноги в выходных туфлях начинали замерзать, его окликнул знакомый голос.

— Еще не пришла?

Ярослав обернулся и на автомате поднял руку, чтобы отдать честь своему начальнику, а Горник только улыбнулся и показал головой на кругленькую блондинку рядом с ним.

— Марженка, вы уже знакомы с прапорщиком Горачеком?

Марженка помотала головой.

— Нет, Фананек, кажется, нет. Рада познакомиться. — Она протянула Ярославу руку.

Ярослав склонился, чтобы поцеловать ее, благодаря в душе правила хорошего тона за то, что помогли ему скрыть веселую улыбку, которую он был не в силах подавить. Он никогда прежде не видел своего начальника в чем-то, кроме военной формы. В слишком длинном пальто и шляпе, едва закрывающей высокий лоб, Горник смахивал на бродячего торговца из тех, что ходят по домам и предлагают средства для уничтожения насекомых, а ласковое прозвище, с которым обратилась к нему жена, усиливало впечатление, будто он только что вернулся после долгой и успешной торговли и решил свою дорогую половинку вывести в свет.

Ярослав потряс руку капитана, в такую холодную погоду неприятно теплую, и невольно посмотрел в ту сторону, откуда спешили опаздывающие. В конце узкой улочки стояла Гана и даже в темноте было видно, что она в нерешительности. Наверное, стесняется подходить к нему в обществе незнакомых людей.

— Уже идет, — сказал он, и головы супругов Горник повернулись в Ганину сторону.

— А, Ганочка Гелерова, — выдохнула Мария Горникова, явно радуясь, что ей будет о чем рассказать подружкам за чашечкой чая.

— А разве она не еврейка? — спросил капитан и изучающе посмотрел на Ярослава.

Ярослав не знал, что ответить, и растерянно пробормотал:

— Позволите? — слегка поклонился. — Милостивая пани.

И направился навстречу Гане.

Но вопрос капитана засел у него в голове, не давал покоя в течение всего вечера — пока он здоровался с Ганой, помогал ей отчистить ботинок от вонючей неприятности и даже когда в полутьме зала он собрался с духом взять Гану за руку. Ярослав выкинул его из головы, только когда поцеловал Гану в губы на прощание.

Но совсем забыть об этом деле ему было не суждено. Спустя почти два месяца встреч с Ганой, когда Ганины темные глаза и женский запах уже запали Ярославу глубоко в душу, капитан Горник вызвал его в свой тесный кабинет с высокими окнами и неудобными деревянными стульями. После нескольких формальных вопросов, которые точно не стоили того, чтобы обязательно обсуждать их наедине в кабинете, и долгого общего вступления, где Горник не преминул напомнить о