Эммануэль. Римские каникулы - Эммануэль Арсан

– Эти эскизы меня не особенно интересуют, но ваш голос буквально сводит меня с ума. Он у вас такой же на исповеди?

– Эммануэль!

Клаудио кричит. Отец Бруно снисходительно улыбается.

– Клаудио еще не забыл догматические учения в семинарии.

– Вы готовились стать священником?

Клаудио не отвечает; он направляется к двери и исчезает в коридоре.

– Не веди себя так, – умоляет Сильвана, – ты разозлишь его.

– Я этого и добиваюсь. Послушай, у тебя есть лишь шанс, а у меня на руках все карты. Позволь мне действовать. Я хочу избавить тебя от твоего страха: страха обладать тем, что ты так желаешь…

– Что ты собираешься сделать?

– Этот священник безумно возбуждает меня.

– Внимание, они уже здесь.

Молодые люди возвращаются. Бруно обнимает за плечи Клаудио и говорит вполголоса. Клаудио кивает в ответ. Он кажется неуверенным, но тем не менее он, кажется, готов терпеть буйных гостей.

– Я сказал Бруно: наши многочисленные экуменические[18] опыты научили нас, что репрессии являются злейшим врагом доверия. Однако я не хочу, чтобы вы, мадам, составили себе ложное представление. Возможно, эти работы пробуждают в вас не только культурный интерес. Со своей стороны, я совершенно не обижаюсь. Но я хочу вам сказать, что этот музей создавался долго, кропотливо, за большие деньги, и не без опасности. И это делалось не для создания коллекции, непригодной в художественных или экономических целях. Еще в меньшей степени – для того, чтобы стимулировать железы прелатов, которые имеют для удовлетворения своих потребностей гораздо более простые и доступные средства. Эти работы специально не демонстрируются широкой публике, поскольку мы намерены ограничить эффективность их воздействия на людей. Мы, врачеватели человеческих душ, хотим лучше познакомиться с методами демонического влияния на разум.

– Вы все еще верите в дьявола? – не без иронии удивляется Эммануэль.

– Нет, с точки зрения манихейства[19], но я верю в него как в абсурдный символ зла, от которого страдает человечество.

– Включая сладострастие?

– Вы меня очень хорошо поняли.

– Как замечательно! Что за шедевр лицемерия! Вы боретесь с похотью, организовав такой вот музей!

Раскатистый хохот Бруно разбивает нарастающее напряжение. Сильвана тоже смеется. Эммануэль пользуется этим, чтобы снять жилет. На ней остается лишь длинное черное платье, под которым лишь черные чулки, удерживаемые простыми подвязками.

– Тут так жарко. А можно что-нибудь попить в этом ковчеге для онанистов?

– Думаю, что найдется.

Отец Бруно удаляется, исчезнув в коридоре.

– Ты совсем сошла с ума, – восклицает Сильвана, смеясь. – В Ватикане так себя не ведут!

Ликер, сверкающий в хрустальном графине, ярко-зеленого цвета, который напоминает Эммануэль другую жидкость, которую она пила, дрожа, в доме Ореста.

– Это изготовлено не по рецепту монахов?

– Думаю, что да. Этот ликер находится здесь с незапамятных времен. Это еще мой предшественник, капуцин, оставил его. А я сам пью виски, но, конечно же, не здесь.

Один стакан указывает на то, что капуцин пил в одиночку. Эммануэль пробует ликер первой, затем – Сильвана, за ней – священник, поскольку Клаудио отказывается. Затем они идут в коридор с чередой одинаковых дверей, каждая из которых снабжена замком, которые отпираются определенным ключом.

– Наша коллекция представлена в хронологическом порядке, – объясняет Бруно до того, как они входят в первую комнату.

Мебель кельи, окно которой выходит на тихий монастырь, так проста и функциональна, что остается довольно большое свободное пространство. Стены заставлены книжными полками с томами различных размеров. Под этими полками в гармоничной асимметрии расположены картины и рисунки, внушительные размеры которых не позволили им находиться в первом зале, где Эммануэль так восхищалась ими. Священник снимает с полки книгу и раскрывает ее на письменном столе из светлого дерева.

– Знаете ли вы легенду о Марии Эгизиак?

– Я не знаю. Но, насколько я могу судить, это должна была быть великая любовница.

И точно, на первой странице книги изображена особа с удлиненными глазами, как у восточных женщин, лежащая на кровати, покрытой членами. Готовыми к бою членами всевозможных размеров, разных форм, прямых или изогнутых, едва освобожденных от крайней плоти или полностью открытых, коренастых, коротких, с круглыми головками или с коническими, по цвету переходящими от белого с едва заметными розовыми прожилками до фиолетового, безволосых или с избытком покрытых волосами.

– Если это святые на небесах, – замечает Эммануэль, – то никогда в жизни у меня не будет возможности столкнуться с подобной выставкой!

– И тем не менее святая познала всех этих мужчин за одну ночь.

– Вот так рекорд!

– Чудо. Ни одна женщина не может выдержать более пятидесяти сношений в день, закончившихся оргазмом. Как правило, она умирает где-то на уровне тридцатого. Однако это существо получило божественную благодать. Это была бедная языческая девственница, которую тронула проповедь какого-то апостола, и она решила посетить Гроб Господень, который находился на другой стороне Красного моря. Прибыв на берег и не найдя ни моста, ни брода, она опустилась на колени, дабы помолиться, чтобы Бог помог ей достичь своей цели. И действительно, на море начался шторм, поднялись страшные волны, и она увидела направляющуюся к ней огромную лодку, движимую сотней гребцов. И она попросила их взять ее с собой…

– Была ли она молода и привлекательна?

– Да. И по этой причине, а также потому, что она выглядела такой наивной, главный лодочник согласился перевезти ее, но при условии, что она должна будет уступить желаниям моряков, накопленным за месяцы путешествия через пустыню. Сознавая бедственное положение этих сильных людей и желая поцеловать усыпальницу Господа, Мария Эгизиак согласилась: она добровольно предложила свое тело лодочникам, и ее поддержала Божественная сила, а еще, честно говоря, и ее неопытность.

– То есть она отдалась сотне человек за одну ночь?

– Девяноста девяти. А их начальник провел все время у руля, борясь с бушующими волнами. Он не тронул девственницу.

– Которая таковой больше не являлась…

– А вот и нет, и в этом-то и состоит чудо. После того как столько мужчин овладели ею, Святая Мария Эгизиак осталась такой же чистой и непорочной, как и раньше.

Закрыв книгу, отец Бруно направляется к витрине, в которой выставлена ценная серия табличек из слоновой кости школы Фонтенбло, изображающих трех фавориток короля Генриха IV – одну, в паре, втроем, в весьма фривольных позах.