Мертвец Его Величества Том 2 (СИ) - Оришин Вадим Александрович Postulans

— И потому куда-то ушёл сильный отряд? — спросил Дуглас.

На мне сошлись вопросительные взгляды.

— Ага, именно поэтому. Я хочу проверить свою способность зайти кому-нибудь в гости и сказать привет. У меня будет дубина, которой можно угрожать соседям, но совсем необязательно эту дубину применять.

Больше ни к каким умным выводам не пришли, надо ждать. Ждать ответа от церкви, ждать результатов атаки.

Идиотская ситуация, я вроде бы и обладаю некоторым могуществом, как минимум войском достаточным, чтобы угрожать всем вокруг. Только толку от этого нет, ибо начни я играть в настоящего Тёмного Властелина, что захватывает всех вокруг огнём и мечом, быстро окажусь в том же положении Хаарта. Запертым в своей крепости, иначе говоря. Такой участи мне не хотелось, и приходилось соблюдать правила.

Закончил рисовать двигатель. Посмотрел внимательно на получившийся рисунок, да и послал в разработку. Без испытаний на практике всё равно не узнаю, где ошибся. Ответа от Личей не было, пошёл доставать подчинённых — смотреть, как идёт работа.

Новый котёл ещё собирали, алхимик трудился над сталью, все процессы запущены, надо сидеть на месте и терпеливо ждать. Однако деятельная натура мне такого не позволяла, засел снова за чертежи.

С самолётами и авиацией в общем смысле пока никак, что можно сделать на земле? Подумал на тему наземной тяжёлой техники. Пару часов потратил, малюя всякие рисунки, но выбросил всё в топку. Для наземной техники требовалось орудие, которое есть смысл ставить на мобильную платформу. А что у меня есть? Болтомёт типа скорпион разве что, единственный удачный прототип. Сам скорпион-то был не единственным, мы их всё же собрали и на стены водрузили, да и пару точек перед воротами установили. Только есть ли смысл скорпион ставить на какую-то платформу?

Это надо думать на тему его применения. Для чего нужно тяжёлое оружие? Чтобы стрелять в мишень, неуязвимую к ручному оружию. Требушет, сколько ни изгаляйся, на платформу не водрузить, для пушек мало пороха. Стены я лучше буду брать подготовленными диверсантами, которые в ближайшие дни пройдут крещение огнём.

Второе применение — уничтожение больших масс противника. Сейчас я могу накрыть строй врага залпом арбалетчиков. Один мощный скорострельный арбалет, как я не пытался его доработать, уступал взводу арбалетчиков. Магазинный арбалет имени небезызвестного охотника на вампиров у меня, как я не старался, не получается. Полагаю, без магии компьютерной графики и монтажа такую штуку не собрать.

Сама механика процесса не позволяла собрать ничего действительно скорострельного. Одна тетива на одной паре дуг, как ты ни старайся, не взводятся за доли секунды. Лучший результат, которого я добился — секунда с небольшим. Да, это быстро, пятьдесят выстрелов в минуту — не кисло для текущих реалий. Однако всплыла другая проблема — износ. После тридцати выстрелов тетива теряла упругость, а дуги гнулись. Металл, получая напряжение и разряжаясь с частотой в одну секунду, нагревался и деформировался.

Ушёл от идеи арбалета, признав, наконец, что для моих целей это оружие не подходит. Точнее, не подходит сам рабочий механизм. Начал изобретать другие механические метатели. Классический скорпион с его торсионами не подходил, их заряжать ещё сложнее, сам механизм не подходит. Переделал торсионы, развёл их шире, чтобы требовался меньший угол изгиба. Механизм сразу потерял силу натяжения, превратившись в детскую игрушку.

Катапульта на основе сжатого воздуха? Нет ёмкости для создания давления достаточно мощности, чтобы делать больше одного выстрела.

Так ничего и не придумав, поднялся на крышу своей башни, чтобы просто постоять и посмотреть вдаль. Ко мне в компанию выперся Бальмонт.

— Арантир, — старик тяжело вздохнул, ступеньки нелегко ему дались. — Хотел поговорить с тобой наедине.

Киваю:

— Давай, мы наедине и у меня есть время поговорить.

Старик присел на оставленное здесь зачем-то кресло. Вроде мы когда-то играли здесь в шахматы с остроухой. Стол унесли, только вот кресло и осталось.

— Ты когда-нибудь научишься придворному этикету? — спросил Бальмонт.

Пожимаю плечами:

— Вряд ли. А нужно?

Казначей задумчиво почесал подбородок.

— Не скажу, что сильно, но порой за тебя бывает стыдно.

— Поясни, — прошу заинтересованно.

Бальмонт вздохнул, собираясь с мыслями.

— Тот герцог, что приезжал к тебе на аудиенцию.

— Бенинг?

— Именно, — кивнул старик. — Если он именно такой благородный простофиля, каким хочет казаться, то ничего страшного. Бенинг прямо и без обиняков обозначил свою позицию. Однако если он хитрозадая сволочь, какими является половина дворянства королевства, то он иносказательно назвал тебя грязью с сапог.

Я задумался.

— Это когда?

— Да когда сказал, что готов говорить с кем угодно, хоть с кучей лошадиного навоза.

Уже с большим вниманием к деталям я ещё прокрутил в голове разговор, отрицательно покачав головой.

— Не, мой умный друг, герцог сказал именно то, что сказал. Если задумываться над скрытыми смыслами, то слова Бенинга можно интерпретировать и иначе: будь ты хоть сто раз сыном самого короля, недостойно себя ведёшь — в моих глазах ты хуже кучи лошадиного навоза. Понял?

Бальмонт хмыкнул:

— Так-то оно так…

— Или, если принять, что ты прав, и герцог хотел меня унизить, получается, он пришёл просить помощи у кучи конского навоза, ибо сам не может справиться. И он это в присутствии свидетелей произнёс, хочу заметить.

Старик вздохнул.

— Речь высокородных тем и хороша, что в неё можно много смыслов вложить.

Я хлопнул ладонью по лицу.

— Нет, Бальмонт. Речь высокородных ничем не отличается от обычной. Только этим заняться нечем, вот и придумывают тысячу вариантов оскорблений, и чтобы всегда можно было отнекиваться, мол меня неправильно поняли.

Казначей признал и такую трактовку, покивав с задумчивым видом.

— Не придавай словам, что были сказаны, значения большего, чем они несут.

Бальмонт заглянул мне в глаза.

— Тогда чему верить? Каким словам?

— Тем, что написаны на бумаге, и чтобы внизу стояла подпись, — пожимаю плечами. — Тогда можно говорить о каких-то гарантиях. И то не всегда.

Взгляд старика стал тяжелее.

— Так что же ты, Арантир, не спросил у этого герцога, чем он тебе отплатит за услугу?

Я несколько секунд смотрел на Бальмонта, удивляясь. Старик действительно не понимал, что я сделал и почему. И я рассмеялся.

— Ох, всё время забываю, что вы, смертные, думаете другими категориями. Бальмонт, друг мой. Да нужен мне этот герцог, как телеге пятое колесо! Понятное дело, что я что-нибудь спрошу, если мне будет надобность. Но ты главного не понимаешь. Мои солдаты должны подойти к крепости скрытно. Они идут только по ночам, через леса и болота, лишь бы подальше от живых. А когда дойдут, это будет выглядеть так.

Я хлопаю в ладоши.

— Вот вечер, крепость стоит, всё хорошо. Проходит ночь, а наутро внутри кладбище. Понимаешь, Бальмонт? Если Бенинг попытается сделать вид, что знать меня не знает, я всего лишь намекну: с его домом может произойти то же самое. И пусть хоть кто-нибудь мне скажет, что я не прав.

Бальмонт икнул, в глазах его появилось осознание.

— По большому счёту мне плевать с этой башни и на Бенинга, и на Льюиса, и даже на Чезаре с его церковью. Дадут мне дворянство — отлично! Я этим воспользуюсь. Не дадут — найду другой способ. У меня вечность впереди! Через сто лет не будет ни Бенинга, ни Льюиса, ни даже их детей. А я буду дальше, шаг за шагом, раскидывать свою сеть.

Отмахиваюсь.

— Бенинг всё равно бы достал этого Льюиса. Если впряглась церковь, способ найдут. А мне нужно проверить в бою своих солдат. Я уже получил то, что хотел. А заплатят мне за эту услугу или нет — дело сугубо второстепенное. Только вот крепость я очищу, после чего все заинтересованные лица будут знать, что это я. Но не будут иметь возможности это доказать! Пусть надо мной смеются, сколько хотят. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. И угадай, кто это будет, учитывая моё бессмертие?