Святослав. Болгария - Валентин Гнатюк

«Отец наш, повелитель воздушных струй, когда ты сердишься, наш старший брат, Полуночный Вей, надевает зимнюю шубу, тёплую овечью шапку и рукавицы, а на ноги валенки, выходит в чистое поле и гуляет-дует там по слову твоему, укрывая Землю снегами. А когда нива житная шумит-волнуется, страдая от жары и от засухи, тогда брат наш, Вей Западный, улетает к далёкому морю и на крыльях своих сизых несёт тяжёлые синие тучи. А Перун посылает в них свои стрелы, прободает их насквозь, и из тех хлябей небесных струится дождь, напитывая нивы благодатной влагой.

А измокнет от холодных осенних дождей земля, и растущие на ней травы склонятся и пожелтеют, тогда дует брат наш Восточный Вей. Дует крепко, поднимает к небу придорожный прах, разносит по миру листья и семена, выстуживает землю и сковывает её первыми морозами. Но самый весёлый из нас – Вей Полуденный, Тиховей. Когда он дышит, всё радуется, и Зима отступает холодная, и снега в поле тают, и прекрасные цветы на лугах колышутся, и листья шепчутся на кустах и деревьях, и в ручьях струи поют о весне, и песня жаворонка звенит под облаками, славя солнцеликого Хорса».

А сейчас, смотри, – указал Младобор на небо, – вон бог Велес вышел на синюю пашню, взрезает её крепким ралом от края до края, высевая повсюду золотое зерно. А то зерно всходит Жар-Цветом, небесной Папоротью, и горит-переливается на сварожьем поле ясными цветами-звёздами. И когда Стрибог, владыка ветров, пролетает вдаль на лёгких крыльях, от его дуновения небесное поле играет и переливается, радуя душу Велеса…

Младобор всё говорил и говорил, а Цветенка, зачарованная чудным небесным видением и убаюкивающими словами, уже давно спала, завернувшись в тёплый бараний кожух.

Глава 9

Чёрная вдова

Лета 6477 (969), Константинополь

Ромейский император-воин Никифор Фока верно оценил опасность для империи князя россов, но, недостаточно искушённый в дворцовых интригах, он всё-таки не смог по достоинству оценить своего главного врага. Врага, у которого не было ни армии, ни полководцев, но именно этот враг уже отправил в мир иной двух ромейских императоров и начал задумывался о том, чтобы спровадить туда и третьего.

В пустынях, полупустынях, да и просто в засушливых районах южных земель обитает ядовитый паук со странным именем каракурт, что переводится с тюркского как «чёрное насекомое», но большинство людей разных народов называют его «чёрная вдова». Самка этого паука после спаривания съедает своего супруга.

Знала ли об этом красавица Феофано? Вряд ли, но поступала она именно так.

В своё время император Константин Седьмой Багрянородный, увидев красавицу Анастасе из припортовой таверны, с которой спутался его сын Роман и на которой он непременно хотел жениться, подумал не только о сыне, но и о себе. Незнатность происхождения невестки решилась просто: Анастасе при царском дворе получила новое имя – Феофано, а в благодарность нередко делила ложе и с венценосным свёкром. Когда же ей это надоело и захотелось быть полновластной императрицей, то после очередной ночи на царском ложе она предложила Константину прохладительный напиток, отведав которого Багрянородный отошёл в мир иной. Роман Второй стал императором.

Потом на одном из приёмов Феофано увидела победоносного дуку Никифора Фоку. Своей солдатской грубостью, копной непокорных вьющихся волос и неухоженной чёрной с проседью бородой он чем-то неуловимо был похож на полудикого критского быка. А изведав животную страсть истосковавшегося по женскому телу аскета, да к тому же не на обычном ложе, а на медвежьей шкуре, брошенной на пол, Богоявленная решила сменить безвольного пропойцу и гуляку Романа на дикого критского быка.

В ту последнюю для императора Романа Второго ночь Феофано была особо ласковой и внимательной, как и в последнюю ночь с его отцом. Кто знает, может, эти старания как-то заглушали робкие укоры совести, но скорее таким способом самка усыпляла бдительность самца. Так или иначе, но в конце бурной ночи Роман получил тот же напиток, что и его беспечный отец. Народу было объявлено, что у императора после возвращения с псовой охоты, которой он предавался во время Великого поста, от неумеренной верховой езды начались судороги, которые и привели к смерти.

Любое блюдо, когда его много, быстро приедается, и хочется чего-то другого, особенно когда человек не ведает иных пристрастий. Ещё быстрее «приедается» любовное ложе, если, кроме плотских утех, ничто иное людей не связывает. Грубый и аскетичный воин Никифор Фока вскоре так же надоел Чёрной Вдове, как и его предшественники. Двоюродный брат Никифора Иоанн Цимисхес был намного красивее, утончённее, а греховная любовная связь втайне от мужа добавляла новизны и страсти. Только вот досада – Цимисхес был теперь изгнанником, а осторожный Фока ни пить, ни есть из рук прекрасной жёнушки не желал. Он не доверял ни ей, ни своим поварам. Даже спал в укреплённом дворце на втором этаже, а первый занимала многочисленная личная охрана. В спальню Никифора вела единственная лестница, попасть на которую можно было, только пройдя через караульное помещение первого этажа. И тогда Феофано решила: если супруг не хочет спокойно умереть от яда, то его надлежит «съесть» в живом виде.

Кроме ослепительной красоты, Феофано обладала ещё и сильнейшим даром убеждения. Она могла лгать так искренне и страстно, глядя прямо в глаза собеседнику своими невинными синими очами, что тот верил ей, часто вопреки здравому смыслу. Наверное, сей дар, которым часто владеют наследственные торгаши, был отшлифован ею ещё в юности в отцовской харчевне, когда нужно было убедить посетителя, что вчерашняя еда из подпорченной говядины или тухловатой рыбы есть свежайшая и самая вкусная на всём ромейском побережье, а прокисшее вино просто прекрасно. Надо сказать, ей это неплохо удавалось.

– Посмотри, милый, – вдруг снова став нежной и любящей, ворковала она Никифору, обвивая его могучую шею, – вокруг тебя одни ненавистники и предатели. Горожане бросают вслед возмутительные окрики, иные служители церкви открыто ненавидят тебя, торговцы готовы разорвать за высокие налоги, которые ты на них наложил… да что там говорить, одни враги и ненавистники, мой любимый император! Тебе нужны верные люди, настоящие воины, смелые, отважные и честные, которые всегда защитят тебя, а не эти презренные царедворцы, хитрые купцы и жирные евнухи, тебе нужен Цимисхес!

Но окончательно сумел убедить осторожного императора в том, что опального дуку нужно вернуть в столицу, не кто иной, как проедр Василий Ноф. Теперь он таким же мягким доверчивым тоном говорил о том, что без твёрдой руки Иоанна в Константинополе, да и во всей империи, не стало порядка. Прямо под носом Болгарию захватили скифы, и князь Сффентослаф стал у мисян кесарем. А это крайне опасно для империи.

– Ну, уж прямо кесарем, ты преувеличиваешь, Василий…

– Нужно вернуть Цимисхеса, это будет жестом твоей доброй воли и христианского великодушия, о великий! – пищал Василий. – А затем отправить его против скифов. Гибель на поле битвы – величайшая честь для воина! А если он победит скифов, слава императора-победителя Никифора Фоки прогремит по всему миру!

И Никифор вернул Цимисхеса в столицу.

Теперь Иоанн снова регулярно выстраивал вышколенные воинские шеренги перед выходом императора из дворца и ежедневно являлся к нему с докладом о положении в армии и действиях бесчисленных врагов империи. Ни тени обиды не выказывал недавний ссыльный перед ликом своего венценосного брата. Всё стало спокойнее и надёжнее с приходом Цимисхеса и верных ему воинов в Константинополь. Свершилось именно так, как говорила богоподобная Феофано и советовал верный проедр.

Однако весьма скоро Никифор Фока тонким звериным чутьём ощутил опасность. В чём она заключалась, он сказать не мог – в каких-то мелких деталях или отдельных событиях, начавших происходить как бы сами собой, помимо его божественной воли. Русский Барс вдруг покинул болгарскую Добруджу и умчался с дружиной оборонять свою столицу, которую неожиданно обложили пачинакиты. Старший архистратигос настоял воспользоваться этим, чтобы укрепить своё влияние в Болгарии. Никифор согласился принять болгарских послов. Но его больше заботила возросшая активность арабов. Поэтому он велел патрикию Петру вести войска в Сирию, где они вскоре осадили Антиохию.

В это время ужасные мадьяры напали на греческую Фессалонику, ограбили её и увели в плен около пятисот горожан. Было ли это ответом Русского Барса на осаду пачинакитами его метрополии, Никифор не знал, как и многого другого, происходящего и за пределами Империи, и в самом царском дворце.

Император только чувствовал, как сжимается вокруг него незримое кольцо, и потому стал предельно осторожным, как дикий зверь. Он не доверял теперь никому из ближайшего окружения, а единственный вход в его покои на первом этаже стерёг усиленный караул.