Везунчик Джим - Кингсли Эмис

— Должна заметить, — продолжала между тем Кристина, — не каждый день попадается человек с амбициями. Я не говорю об амбициях вроде пойти на свидание с кинозвездой. Наверно, вам это смешно покажется, только я уважаю Бертрана, потому что он нашел себе занятие в жизни, настоящее занятие, которое не на одно только зарабатывание денег направлено или на удовлетворение личных интересов. С этой точки зрения даже не важно, хорошие у него картины или плохие. Не важно, нравятся ли они другим людям — главное, что для Бертрана они означают душевную работу.

— Постойте: если человек всю жизнь делает только то, что ему одному нравится, разве он тем самым не потакает личным интересам? Разве он не эгоистичен?

— Ну, в той или иной мере каждый эгоистичен. Вы должны признать, что есть разные степени эгоизма. Признаете?

— Да уж куда деваться. Но подумайте, ведь амбиции Бертрана как бы вычеркивают вас из его жизни.

— Что?

— Ну, например, вы хотите с ним пойти поразвлечься, а он занят — картину пишет. Вам не обидно?

— Обидно, но я с собой борюсь.

— Зачем?

— И уж конечно я ни за что ему своей обиды не покажу. Это непросто. Быть подругой художника — совсем не то, что быть подругой заурядного человека.

Ввиду нового чувства к Кристине, лелеемого весь вечер, Диксон должен был счесть последнюю реплику нежелательной, но заодно счел и прегадкой. Услышь Диксон такое с киноэкрана, отреагировал бы точно так же, как сейчас — скривился бы в темноте, будто лимон съел. Впрочем, эту лазейку подростковой бездумности в безукоризненном викторианском фасаде Диксон обнаружил не без облегчения.

— Я вас не совсем понимаю, Кристина.

— Наверно, я неточно выразилась. Я хотела сказать, работа отнимает у художника очень много, в эмоциональном плане. Так вот, на близких у него просто почти ничего не остается, если только он настоящий художник. Я думаю, у настоящего художника есть особые потребности, а близкие должны их удовлетворять по мере сил и с вопросами не лезть.

Диксон не рискнул ответить. Даже если абстрагироваться от его собственной точки зрения, он достаточно натерпелся с Маргарет и вправе принимать в штыки всякое упоминание об особых потребностях в чем бы то ни было, требующих удовлетворения по мере возникновения — кроме потребностей, могущих быть удовлетворенными посредством серии пинков под зад. Затем Диксон сообразил: не иначе Кристина цитирует, пожалуй, бессознательно, либо своего приятеля, либо какую-нибудь гнусную книжонку, которую этот приятель ей подсунул с целью приравнять себя в ее глазах к детям, инвалидам и невротикам, — желание, прикинул Диксон, не стоящее обличительных речей и порчи всей поездки. Диксон нахмурился. До последней минуты Кристина вела себя и говорила так разумно, что просто не верилось, что она и девушка, которая вместе с Бертраном насмехалась над ним в доме Уэлчей, — одно лицо. Поразительно, как женщины мимикрируют под своих мужчин, даже под тех, с кем совсем недолго встречались. Если такой мужчина — плохой человек, тем хуже для женщины; если хороший — тем, соответственно, лучше. Попади Кристина в хорошие руки, ее можно было бы отучить от великосветских замашек и околобогемного подобострастия — или хоть поубавить того и другого. Э, мистер Диксон, уж не вообразили ли вы, будто вы ей подходите? Боже упаси, сам себе отвечал Диксон.

— Джим, — сказала Кристина.

Оттого, что она впервые назвала его по имени, у Диксона волосы зашевелились.

— Да? — осторожно отозвался он. И поерзал.

— Вы сегодня были так терпеливы со мной, я только о себе и говорила, а вы слушали. Вы производите впечатление здравомыслящего человека. Хочу спросить у вас совета. Вы не против?

— Нет. Вовсе нет.

— Только вот что: я вас спрашиваю исключительно потому, что хочу услышать ваше мнение. Это единственная причина. — Она выдержала паузу и добавила: — Понимаете?

— Да, конечно.

— Хорошо. Вот скажите: хорошо я сделаю, если выйду за Бертрана? Ну вы же видели нас вместе.

Диксона покоробило.

— Разве это не вам решать?

— Конечно, это мне решать. Это я могу выйти за Бертрана, а могу не выходить. Но мне нужно ваше мнение. Не надо мне советовать, просто скажите, что вы лично думаете.

Тут бы Диксону и начать массированную бомбежку Бертрандии — а он почему-то не начал. Обоснованное порицание врага, подкрепленное кратким пересказом разговора с Кэрол, на данном этапе давало все шансы на полную победу или как минимум могло повлечь тяжелые потери. Однако ни того ни другого Диксон не хотел и промямлил только:

— Я вас обоих недостаточно знаю.

— К черту отговорки! — (Интересно, это она у дяди Джулиуса фразочку подцепила?) — Никто вас не просит докторскую на эту тему писать. — Совсем в манере Кэрол, Кристина стиснула ему локоть — Диксон даже охнул — и повторила, как если бы печатала жирным курсивом: — Что вы лично думаете?

— Что я лично думаю?

— Да-да, разумеется, этого я от вас и добиваюсь. Говорите же.

— Ну, если лично… Тогда мой ответ — нет.

— Понятно. А почему?

— Потому что мне нравитесь вы и не нравится Бертран.

— И только?

— Этого достаточно. Это значит, что вы и Бертран принадлежите к двум классам, на которые я делю человечество. Один класс — те, кто мне нравится, другой — те, кто не нравится.

— Не очень убедительно звучит.

— Ладно, раз вам нужны основания, помните: это будут мои основания. Конечно, они вполне могут быть и вашими. Бертран — зануда, он точь-в-точь как его отец, только своей персоной занят, на остальных плевать хотел. Вы же сами говорили: во всех вопросах он ваше мнение игнорирует, он по-другому просто не может. Не может, понимаете? Речь не о том, что он на первом месте, а вы на втором, — нет, он один-единственный, чтоб его. Господи, вспомните хотя бы, как он вас на скандалы провоцирует — разве этого не достаточно? Не понимаю, зачем вам эти соображения от третьего лица выслушивать.

Несколько секунд Кристина молчала, потом заговорила, снова своим менторским тоном:

— Даже если вы правы, это еще не причина не выходить за Бертрана.

— Знаю, знаю: женщину хлебом не корми — дай выйти за мужчину, который не слишком нравится. Только мы сейчас говорим о том, почему вам за Бертрана выходить не следует, а не о том, выйдете ли вы за него и хотите ли выйти. Думаю, когда пройдет… то, что всегда скоро проходит, вы света белого невзвидите. Разве можно доверять человеку, который… В смысле Бертран будет постоянно скандалить, а вы говорили, что не выносите скандалов. Вы любите Бертрана?

— Я стараюсь не употреблять слово «любовь» и производные, — отвечала Кристина — таким тоном от коммивояжеров отделываются.

— Почему?

— Не знаю, что это значит.

Диксон тихонько застонал.

— Нет, не говорите так; не говорите так. Вы слово «любовь» — и производные — по двадцать раз на дню слышите и читаете. Вы что же, все время в толковый словарь заглядываете? Нет, конечно. Наверно, вы имеете в виду, что для вас это сугубо личное. Ой, простите — с термином ошибся. Сугубо субъективное.

— В общем, да.

— Вот видите. Похоже, больше для вас субъективных вещей не существует. Ну а раз вы можете сказать, любите ренклод или не любите, значит, с тем же успехом можете сказать подобное насчет Бертрана. Если, конечно, захотите.

— Вы все время упрощаете. Единственное, что я могу сказать: еще совсем недавно я была совершенно уверена, что влюблена в Бертрана. А сейчас не уверена. С ренклодом такого не случается. В этом разница.

— С ренклодом — согласен. А как насчет ревеня? Ревень — совсем другое дело. С тех пор как моя матушка прекратила пичкать меня ревенем, мы — ревень и я — строим новые отношения. Каждая наша встреча — сюрприз: мы никогда не знаем, будет ли она отмечена любовью или ненавистью.

— Да-да, Джим, я поняла, хватит. В любви вот что плохо: совершенно теряешь способность беспристрастно оценивать свои чувства.

— Вот бы наоборот, верно?

— Еще бы.

Диксон снова издал тихий стон, на сей раз взяв ноту более высокую, чем до первой октавы.

— Вы меня, конечно, извините, но в плане чувств вам еще расти и расти. Хотя вы очень славная. Оценивайте свои чувства беспристрастно, если, по-вашему, так надо, только имейте в виду: понять, влюблены вы или не влюблены, это не поможет. (Господи, что я несу!) Определиться насчет влюбленности не труднее, чем насчет ренклода. Трудно другое — и тут-то вам понадобится эта ваша беспристрастность, — трудно решить, что с этой любовью дальше делать, если, конечно, вы пришли к выводу, что она наличествует. В смысле достаточно ли вы привязаны к объекту любви, чтобы сочетаться с ним браком, ну и так далее.

— Джим, я об этом и говорила, только другими словами.

— От выбора слов многое зависит; даже весь процесс. Люди парят себе мозги на тему «люблю — не люблю», не могут определиться, да и кому легче, если определятся? Такое сплошь и рядом случается. Им бы, людям, уяснить, что с «люблю — не люблю» как раз все просто. Трудно решить, что теперь делать. Проблема в том, что человек включает мозг, а надо, наоборот, слово «любовь» расценивать как сигнал мозг выключить. Тогда бы что-то получилось — а так получается какая-то оргия самоедов, какой-то парад самокопателей. Шаблонный любовный катехизис: а с чего я взял, что влюблен, а что вообще такое любовь, и далее по тексту. Вы же, Кристина, не спрашиваете себя, что такое ренклод, или с чего вы взяли, будто любите ренклод? Ведь не спрашиваете?