Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра) - Герман Германович Генкель

всё-таки пришёл внезапно, неожиданно, быть может, не кстати?

— Полно говорить глупости, которым ты сам не веришь, мой милый, — отвечала Ио, прильнув головкой к плечу юноши. — Когда, каким образом мог ты подумать, что я тебя не ожидаю всякий раз с замиранием сердца, считаю дни, часы, мгновения, не отрываю глаз от солнца или клепсидры (водяных часов). Время течёт так медленно, так скучно и вяло, тебя всё нет и нет, а я, наружно спокойная, внутренне сгорая от безумного нетерпения, готовая на всё, на всём гадаю...

— Срываешь листья с куста и по ним...

И Писистрат, не окончив своей мысли, крепче стиснул в объятиях невесту.

— А ты откуда знаешь это? — быстро проговорила Ио, вся вспыхнув.

— А меня везде, всегда, где бы я ни был, сопровождает юркий бог Эрот, который постоянно нашёптывает мне, что ты делаешь и о чём думаешь.

— Лукавый, милый мой! — прошептала Ио. — Но скажи мне правду, как мог ты всё видеть и, наконец, как удалось тебе пробраться сюда столь незаметно?

— История простая и сложная, длинная и короткая, смотря по тому, как ты пожелаешь слышать о ней. На всякий случай идём здесь, под этим развесистым вязом, который своими густыми ветвями так и манит под тень свою, на ту мягкую скамеечку из дёрна, — возразил юноша и направился с Ио к указанному месту.

Они сели под деревом, густая листва которого раскинулась над ними шатром. Девушка, очутившись в прохладном и несколько сыроватом уголке после открытости полуденного зноя, в первое мгновение слегка вздрогнула и теснее прижалась к Писистрату. Он молча взял Ио за руку и вопросительно взглянул на девушку. Та поняла значение немого вопроса и живо сказала:

— О, говори, говори скорее, мой милый, мой ненаглядный друг! Мне так хорошо с тобой! Век бы целый просидела я тут, слушая тебя!

Юноша крепко сжал её руку и начал:

— Итак, моя дорогая, скажу тебе, во-первых, что я видел твоё гаданье по листку, когда уже был совсем близко к тебе; твоё дыхание было мне слышно, я стоял в нескольких шагах, за тобой.

— Да, но как же ты попал сюда, Писистрат? Через дом ты не проходил: я бы тебя тогда непременно заметила, а через ограду перелезть ты также не мог: она неприступна, — с видимым любопытством сказала Ио.

— Как так? — ответил он, улыбаясь. — Будто неприступна?! Ты забываешь о многом: о калитке, о горной тропинке со стороны старого колодца...

— Как! Ты решился пройти оврагом?! — едва смогла произнести Ио, невольно отпрянув от Писистрата. Недоумение, недоверие и ужас светились в её широко раскрытых глазах. Юноша в ответ только махнул рукой и засмеялся.

— Ты забыла об одном ещё, моя Ио, о самом главном: разве что-либо невозможно для любви? Я думаю, что нет, и боги согласны со мной, даровав мне смелость и силу сделать для тебя то, чего бы я для другого никогда не сделал... Да, я пришёл сюда именно по горной тропинке, спустившись прямо с дороги на дно пропасти.

Ио содрогнулась от ужаса при одной мысли о той страшной опасности, которой ради неё подверг себя её возлюбленный.

Тем временем Писистрат спокойно рассказал все подробности своего рискованного путешествия. Ио же едва слушала его, устремив на юношу взор, полный гордости и самого беспредельного счастья. С каждым мгновением её возлюбленный вырастал в её глазах; он казался ей гигантом, небожителем и, упоённая чистым, полным счастьем, девушка неподвижно и безмолвно сидела, прижавшись к Писистрату.

Он кончил свой рассказ. Быстро пролетевшее время казалось Ио одним лишь мгновением: она всё ещё не могла прийти в себя от только что испытанного волнения. Теперь лишь поняла она, как бесконечно дорог ей этот юноша с его пылкой и страстной любовью к ней и как гордиться она должна им! Долгий, сладкий поцелуй ещё крепче, связал обоих счастливцев, союз которых благословляли и синее небо, и лучезарный Гелиос, видевший всё со своего высокого пути, и лёгкие, мягкие зефиры, и таинственная тень могучего вяза, и листва, и птицы, и всё-всё вокруг них. Некоторое время молодые люди сидели молча, всецело предаваясь ощущению своего беспредельного счастья. В эти минуты они забыли обо всём...

— Ио, милая моя, — промолвил наконец Писистрат, — как я счастлив, что опять вместе с тобой! Ты не можешь себе представить, как я мучаюсь, сидя в городе вдали от тебя и подолгу тебя не видя!

— Не легко быть и мне без тебя, милый, милый мой, — с укором во взоре прошептала девушка. — Я жду не дождусь той блаженной минуты, когда могу побежать навстречу тебе. Я не знаю, что делается с тобой, да уже, верно, то, что чувствую в разлуке я, ты...

— Не понимаешь?! — закончил Писистрат и рассмеялся. — Не так ли? Видишь, как я угадываю твои мысли, моя дорогая! Но ты ошибаешься, и я сейчас докажу тебе это. Возьму самое ближайшее прошлое, пропасть, овраг, например.

— О, Писистрат, не то, совсем не то хотела я сказать. Это было бы чёрной неблагодарностью, и Афродита строго покарала бы за неё. Нет, я знаю, что ты меня любишь, быть может, даже сильнее моего, но, — прости, милый! — наверное, не всегда одинаково. Огромный город, священные твои обязанности как афинского гражданина, наконец, твои заботы о престарелых родителях, всё это...

— Отнимает время быть хоть мысленно всегда со своей Ио, — опять договорил Писистрат. — Нет, милая, никак не думал я, что ты столь плохо знаешь меня. Не того заслуживает моё святое чувство.

— Прости меня, прости, милый! — с отчаянием воскликнула Ио, увидев, что по лицу юноши мелькнула тень неудовольствия. — Не так понял ты меня, не так толкуешь слова мои! Да