Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра) - Герман Германович Генкель

должностное лицо по миновании срока его полномочий. Чем же вы ещё недовольны? Чего вам ещё не хватает?

Солон выпрямился. Голос его, дотоле спокойный и мягкий, вдруг окреп и зазвенел суровыми нотами:

— Я старался всегда быть оплотом и прочным щитом угнетённых. И сам народ — я в этом глубоко убеждён — никогда и во сне не видал такого могущества. Но вы всегда всем недовольны, всегда найдёте повод к чему-нибудь придраться. Вы не доросли до понимания изречения: «Всего в меру!»

В полном изнеможении Солон опустился на скамью. Гости молчали. Первым заговорил Калликрат.

— О, божественный сын Эксекестида, — сказал он, — прости нас и наше недомыслие. Теперь я начинаю понимать тебя, теперь сознаю всю чистоту твоих стремлений, всю мудрость твоих предначертаний. Пусть кто-нибудь отныне осмелится при мне издеваться над твоим повелением. Я уж ему покажу, что значит кулак честного крестьянина.

— Успокойся, мой друг. Силой ты ничего не докажешь. Сила обращается всегда против того, кто пускает её в ход. Я сделал лучше твоего: завтра будет обнародован новый закон, по которому гражданское бесчестье постигнет всякого, кто вздумал бы под тем или иным предлогом уклониться от участия в государственных делах и стать, при борьбе за правду, вне какой-либо партии.

Тогда один из гостей, пожилой уже человек, быстро вскочил со скамьи, и, схватив Солона за руку, с чисто юношеским пылом воскликнул:

— Мудрый, божественный сын Эксекестида! Веди нас на площадь, и мы провозгласим тебя единодержавным правителем Афин. Не нужно нам ни архонтов, ни буле, ни ареопага! Будь ты царём нашим!

Солон мягко отстранил говорившего и тихо заметил:

— Безумец! Тирания подобна красивому ущелью: из него порой нет выхода. Помните и ты, и прочие, и все остальные граждане Аттики пусть запомнят раз навсегда, что равенство лучше всего: оно исключает распри и раздоры.

День склонялся к вечеру, когда у северо-восточной оконечности афинского Акрополя, там, где вблизи святилища Диоскуров возвышалось скромное деревянное здание «пританней»[31], собралась огромная толпа народа. Перед самым входом в сборное место пританнов было водружено шесть высоких деревянных столбов, на которых вращались деревянные доски с вырезанными на них законами Солона. Плотники только что успели укрепить последнюю из них и собрать инструменты, как со стороны Акрополя, на широкой священной дороге показалась торжественная процессия. Впереди шли жрецы с большими зажжёнными свечами. За ними следовали все девять архонтов, члены ареопага, очередные гелиасты и, наконец, представители народного совета четырёхсот.

Среди них выделялась фигура Солона, облачившегося в дорожное платье. Когда шествие с громким пением гимна Палладе приблизилось к пританнею, архонт-базилевс мановением руки остановил жрецов и, сотворив перед алтарём Зевса краткую молитву, провозгласил:

— Граждане афинские, народ Аттики! Вы собрались здесь для того, чтобы исполнить волю нашего почётнейшего согражданина Солона, сына Эксекестида. Даровав нам, по общему желанию, мудрые законы, которые внесут мир и спокойствие в наше раздираемое распрями отечество, Солон, утомлённый великим делом своим, желает нас теперь покинуть и отдохнуть от своих трудов среди другой природы, в новых условиях жизни. Не решаясь оставить этот город без твёрдой уверенности, что законы его будут в точности соблюдаемы всеми во время его отсутствия, которое может продолжиться несколько лет, Солон требует, чтобы власти и представители народного совета торжественно поклялись здесь в точном и неизменном соблюдении его законов в течение ближайших десяти лет. Ареопаг, архонты, народный совет признали это желание нашего славного согражданина вполне основательным и собрались теперь здесь для принесения торжественной клятвы. Соответствующее жертвоприношение уже имело место на Акрополе, и боги милостиво отнеслись к этому начинанию. Должностные лица, кроме архонтов-фесмофетов, выступите вперёд и, воздев руки к небу, поклянитесь, что вы свято будете исполнять здесь начертанные законы в продолжение десяти лет!

Народная толпа, как один человек, опустилась на колени, и должностные лица принесли требуемую клятву.

Затем архонт-базилевс, обратясь к шести фесмофетам, блюстителям и толкователям закона, заявил:

— Вы, как лица, наиболее ответственные, выступите вперёд и, прикоснувшись каждый правой рукой к кирбе, поклянитесь всенародно следующим образом: «Клянёмся, что в течение ближайших десяти лет от сего дня мы свято и нерушимо будем соблюдать священные для нас законы афинского гражданина Солона, сына Эксекестида. Если же кто-либо из нас преступит в чём бы то ни было хоть одно из начертанных здесь законоположений, тот обязуется принести в дар дельфийскому храму золотую статую, весящую столько же, сколько сам виновный. Да помогут нам в настоящем деле громовержец Зевс, девственница Афина-Паллада и мрачный царь преисподней, грозный Аид!»

Фесмофеты громогласно произнесли эту клятву, а столпившийся вокруг них народ повторил вслед за ними последнее заклинание.

Когда, после краткой молитвы, архонты хотели торжественно поздравить Солона с успешным окончанием великого дела, его уже нигде не было видно: во всеобщей сутолоке великий борец за права и благоденствие народа сумел незаметно удалиться и направиться домой, чтобы сделать последние распоряжения к назначенному на следующий день отъезду своему в Египет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОТЕЦ

I. ИДИЛЛИЯ

В знойный день месяца Мунихиона (май) 588 г. до Р. Хр. мощное южное солнце жгучими, палящими лучами своими обильно заливало гористую Аттику. Огненным ядром оно тихо плыло по необъятному тёмно-синему небу, всё озаряя, всё ослепляя необыкновенным блеском.

На небе не было ни одного облачка. Воздух казался неподвижным, как бы пресыщенным обилием зноя и неги. Несмотря на массу света и тепла, почти нигде не было видно признаков жизни. Скудная, редкая травка, кое-где пробивавшаяся между камнями, вся поблекла и сгорела. Жалко склонили свои пожелтевшие стебли к раскалённой почве одинокие одуванчики. Тут же, печально свесив почти оголённые ветви, стояла понурая маслина.