Босиком по асфальту - Элеонора Фео

алкоголя, но я хотела этого.

А хотела ли я танцевать с ним? Но и здесь ответ нашелся очень быстро. Я окунулась во все те эмоции и ощущения, которые рождались во мне, пока мы энергично вальсировали, и сомнений не осталось: да, хотела. Ведь в голове еще пару минут назад даже промелькнула мысль о поцелуе. Я хотела с ним не только танцевать.

И это желание пугало меня. Оно не должно было возникнуть на трезвую голову. Вообще ничего не должно было быть во мне по отношению к Воскресенскому. Что бы ни случилось.

Не должно.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — сказала я, не прекращая смотреть ему в глаза.

— А еще я понимаю, — протянул он, и я заметила, что глаза его хитро заблестели, — что ты хотела всего этого.

— Ой, все, Саш, отстань, — буркнула я, развернулась так резко, что мои волосы стегнули его по груди, и ушла, заливаясь краской.

Вдогонку до меня долетели его смех и голос:

— И это я веду себя как ребенок, Лиз?

Пусть кричит что хочет. Не нужно ему понимать, что я чувствую или не чувствую по отношению к нему. Он зачем-то начал думать, складывать дважды два и догадываться. Я же совсем не рассчитывала, что Саша станет играть в Шерлока Холмса.

Гита стояла недалеко от сцены, и я направилась к ней.

— Какая прелесть, — радостно произнесла она, когда я остановилась рядом с ней и движением руки отбросила растрепавшиеся волосы за спину.

— Да. Прелесть, когда Саша стоит в десяти метрах, правда?

— Ну, ты не радуйся, я ведь уже здесь, — тут же вклинился он в наш разговор, сладко растягивая слова. — Как же это вы будете без меня, а я — без вас? Непорядок.

Я повернула к нему голову и театрально растянула губы в улыбке.

— Действительно, как мы жили все эти пять лет?

— Тоже задаюсь этим вопросом.

Гита покачала головой, наблюдая за нами с долей иронии.

Теперь на площади раздавалась спокойная негромкая мелодия. Группа закончила свое выступление и сорвала аплодисменты — громкие, взрывные. Их правда любили в городе. Народ потихоньку начал расходиться, и дышать стало легче.

Стоять здесь и дальше не было смысла, поэтому мы медленно пошли по направлению к маленькой аллее, оставляя за спиной весь шум и голоса. Гита вдохновленно рассказывала о конкурсе художников и о том, что она уже отправляла свои работы на другие конкурсы, в некоторых из них победила и даже однажды выставлялась в галерее. Саша спросил, напишет ли она его портрет. Гита рассмеялась, предложив ему сначала хорошо ей заплатить за это.

Я шла, умиляясь их шутливой перепалке, и в один момент меня охватило чувство, будто мы вернулись на несколько лет назад. По крайней мере, тогда нам было так же комфортно вместе, как и сейчас. И я не стала пытаться прогонять это ощущение прочь, закрыла на него глаза и позволила себе полностью расслабиться.

Когда мы оказались у Дворца искусств — от этого места до моего дома и до дома Гиты расстояние было примерно одинаковым, — ноги остановились сами. По привычке, наверное, ведь раньше мы с ней всегда расставались здесь после наших прогулок. В голове появились приятная легкость и гул, как бывало после долгого, но хорошего дня.

— Ну что? — спросил Саша, переводя взгляд с Гиты на меня. — Проводим Гиту, и потом я доведу тебя?

— Куда ты меня доведешь? До очередного нервного срыва?

Гита прыснула от смеха, но Саша проигнорировал шутку и продолжил смотреть на меня.

— Ты такая шутница, — заключил он, покачав головой. — Не устаю поражаться. Я вообще-то имел в виду проводить до дома. Это будет безопаснее и для Гиты, и для тебя самой.

— А ты уверен, что это хорошая идея и что ты хочешь потом меня провожать? — поинтересовалась я.

По правде сказать, я бы не отказалась от компании. Несмотря на то что время еще было совсем не позднее, я не особо любила ходить одна по этому городу вечером. Постоянные оклики, свист, мерзкое «кис-кис-кис» в спину от очередной компании парней со скамейки вызывали лишь желание плеваться и ускорить шаг. А с Сашей, может, получится поговорить о… чем-нибудь. Хоть о чем-нибудь. Уже несколько раз выяснялось, что у нас получается разговаривать. К тому же он правда не был против — я видела по глазам.

— Не понимаю, что тебя смущает, — произнес он, будто подначивая.

Я переглянулась с Гитой, задумываясь на мгновение. Она смотрела на меня в упор и, как и Саша, тоже ждала моего ответа. Действительно, разве меня что-то смущает?

Кроме того, что мы снова останемся с ним наедине, категорически ничего.

Поэтому я широко улыбнулась Саше, приподняла подбородок и уверенно кивнула:

— Ничего не смущает.

Глава десятая

Среда

— Кажется, мы не договорили вчера, — начал Саша, едва только дверь за Гитой захлопнулась и мы остались вдвоем. Он кивнул головой в сторону, предлагая пойти, и я, украдкой вздохнув, переспросила:

— Разве?

Мы неспешно двинулись вдоль дома. Саша шел, сунув руки в карманы брюк, а я, вцепившись пальцами одной руки в ремешок своей сумки, не могла придумать, куда деть вторую руку. Даже позавидовала Воскресенскому: у него хоть карманы были.

— Ты не помнишь?

— Не особо.

Конечно, я помнила. Разве могло быть иначе? В голове сразу всплыл наш вчерашний незавершенный диалог, который так нечестно прервался на самом интересном месте.

— Я сильно изменился? — без тени смущения спросил он, не особо утруждая себя тем, чтобы начать издалека и осторожно подвести к нужной теме.

Я оценивающе оглядела его, будто сопоставляя образы прошлого Саши и Саши нынешнего. Даже слегка нахмурила брови для убедительности, но все это лишь игра. И этой игрой я просто тянула время, чтобы Воскресенский не понял, что я думала о нашем разговоре и готовилась к следующему. На самом же деле я еще вчера нашла честный ответ на его вопрос.

«Я сильно изменился?»

«Очень», — вот что я сказала бы, отвечая искренне. Но вместо этого пожала плечами и небрежным тоном произнесла:

— Я не совсем помню, если честно. Наверное, в чем-то изменился. Повзрослел, в конце концов. Люди склонны меняться со временем.

— А я помню тебя семнадцатилетней девочкой.

— А у меня память ни к черту.

Все это было ложью. Я помнила. Помнила его широкую улыбку, те же самые ямочки на щеках, глупые шутки.