Психоаналитические идеи и философские размышления - Валерий Лейбин

Под этим углом зрения Юнг рассматривал личность Гитлера, пытаясь объяснить, как и почему этот маньяк приобрел столь значительную политическую власть в Германии. Гитлер, как считает Юнг, должен быть понят не как выдающаяся личность, поскольку он не обладал личностью в подлинном смысле этого слова. Гитлер – это, скорее, вся немецкая нация в ее мифологическом измерении. Но почему, будучи столь невыразительным по своей внешности и слабым в физическом отношении, Гитлер привлек внимание немцев и они слепо последовали за ним? Все дело в том, отвечает Юнг, что Гитлер принадлежит к категории «мистических людей». Его власть носит не политический, а мистический характер. Секрет в том, что Гитлер обладает таким бессознательным, которое, по сравнению с другими людьми, скорее доходило до его сознания: он прислушивается к «внутреннему голосу» своего бессознательного и неукоснительно следует ему в своих решениях и действиях. Его «внутренний голос» – это бессознательное, в которое немецкая нация проецирует свою душу. Отсюда становится понятным «магическое» влияние Гитлера на немецкую нацию, ибо он, по выражению Юнга, является «зеркалом бессознательного каждого немца» (Jung, 1978, р. 118).

Раскрывая на психологических и мифологических уровнях связь Гитлера с особенностями немецкой нации, Юнг понимает, что Гитлер чрезвычайно опасен в политическом отношении. Имея дело с психическими заболеваниями различного рода, в клинической практике он использовал терапевтические методы лечения пациентов. Нельзя ли и по отношению к Гитлеру предложить эффективную терапию, чтобы тем самым нейтрализовать его деструктивные наклонности? Поставив перед собой подобный вопрос, Юнг подчеркивает, что такие люди, как Гитлер, прислушиваются только к своему «внутреннему голосу», и поэтому не стоит внушать им, чтобы они отрешились от своего бессознательного, ибо их реакция на подобное внушение может оказаться обратной. Учитывая это обстоятельство, следует таким образом интерпретировать «внутренний голос» пациента, чтобы указать ему желательный для терапевта образ мышления и направленность действия. Поэтому единственный путь спасения демократии на Западе, по мнению Юнга, – это ни в коей мере не пытаться остановить Гитлера, руководствующегося в политической деятельности своим «внутренним голосом». Можно попытаться отвлечь Гитлера, но остановить его, не навлекая грандиозную для Запада катастрофу, невозможно. Его «внутренний голос» говорит, что лучшее будущее немецкой нации лежит на пути завоевания жизненного пространства. И коль скоро невозможно заставить Гитлера не следовать этому «голосу», то в этом случае необходимо повлиять на направленность гитлеровской экспансии. «Направьте устремления Гитлера на Восток! Отвлеките его внимание от Запада! Пусть он идет в Россию!» Таково, полагает Юнг, «логическое лечение Гитлера» (Jung, 1978, р. 132).

Это «лечение» было предложено Юнгом до того, как фашистская Германия напала на Советский Союз. Разумеется, не юнговская терапия предопределила подобный «крестовый поход» Гитлера. Развязывание Второй мировой войны и нападение Германии на Советский Союз обусловлены совершенно иными причинами, нежели те, которые вытекают из терапевтических рецептов Юнга по спасению западной демократии. Они обстоятельно рассмотрены в отечественной исследовательской литературе, и поэтому нет необходимости специально останавливаться на этом вопросе. В данном случае важно другое. Следует иметь в виду, что политические взгляды В. Райха и К. Г. Юнга неоднократно подвергались критике в работах как зарубежных, так и отечественных авторов. Так, например, резко критикуя политическую философию В. Райха, сотрудник Гуверовского института войны, революции и мира Л. Радиста в своей книге «Некоторые размышления о Вильгельме Райхе» прямо указывает на то, что политика была той сферой, в который венский психиатр допустил наибольшее количество ошибок (Radista, 1978). Однако, независимо от того, как и с каких позиций критикуются политические взгляды В. Райха и К. Г. Юнга, как и под каким углом зрения модифицируются основные психоаналитические концепции, так или иначе психоаналитические идеи находят свое отражение в западных исследованиях, посвященных изучению политических проблем. Не случайно психоаналитический подход к осмыслению различных политических процессов и исторических событий в целом становится в настоящее время довольно распространенным среди части западных авторов.

В последние десятилетия психоаналитические идеи все активнее стали вторгаться в сферу истории. Они находят свое отражение в работах ряда западных историков, используются при интерпретации исторического материала. Правда, по сравнению с социологами, философами и политологами, историки оказались, пожалуй, наиболее стойкими к восприятию или, точнее, неприятию психоаналитических концепций. Долгое время они негативно относились к попыткам Фрейда с психоаналитических позиций объяснить историю возникновения и развития первобытного общества. Однако постепенно среди западных историков наметился перелом в их отношении к психоаналитическому методу исследования исторического материала. Более того, в западной исторической науке возникло даже целое направление, получившее название «психоаналитическая история». Не вызвавшая первоначально особого восторга у ряда ученых, психоаналитическая трактовка истории неожиданно завладела воображением некоторых зарубежных теоретиков, став, по выражению одного из исследователей, «новой модой среди американских историков в середине 60-х годов» (Wehler, 1980, р. 530).

Как известно, в рамках психоанализа Фрейд стремился раскрыть природу бессознательного, а также символические формы выражения человеческих желаний, которые в иносказательном виде предстают перед сознанием, маскируя побудительные мотивы деятельности индивида и искажая реальную картину его бытия. При этом основатель психоанализа считал, что именно переживания детства, связанные с бессознательными желаниями, дают ключ к объяснению как психических травм, возникающих впоследствии у взрослого человека, так и специфических форм жизнедеятельности каждого индивида. Поэтому психоаналитический метод лечения невротических заболеваний и исследование личности в целом был направлен на воспроизведение картин детства, реконструкцию событий прошлого, оказавших, по убеждению Фрейда, неизгладимое впечатление на каждого человека, который не осознает этого в силу того, что материал прошлого вытеснен из его сознания.

Подобная психоаналитическая установка открывала определенные перспективы для работы с историческим материалом. Не случайно историческая проблематика оказалась в поле зрения Фрейда. Не случайно и то, что он непосредственно обратился к психоаналитическому осмыслению истории. Такой поворот от индивидуально-личностных к историко-культурным проблемам нашел свое отражение в исследованиях Фрейда, посвященных психоаналитическому объяснению истории возникновения тотемизма, первобытного общества, человеческой цивилизации в целом. К числу работ этого направления относится и написанная им совместно с У. Буллитом, но опубликованная уже после его смерти книга о двадцать восьмом президенте США Вудро Вильсоне, в которой изучение исторических феноменов осуществлялось с психоаналитических позиций (Freud, Bullit, 1967).

Психоаналитическая интерпретация истории привлекла к себе внимание ряда западных ученых. Сам психоанализ стал рассматриваться подчас как историческая наука, имеющая дело с толкованием исторических событий, своеобразным прочтением исторических текстов. И если одни авторы считают, что «психоанализ имеет конечную интенцию быть общей герменевтикой культуры» и может быть рассмотрен как «глобальная интерпретация цивилизации» (Bourgeois, 1975, р. 80), а другие полагают, что возможен «психоанализ самой человеческой расы» (Badcock, 1980, р. 1), то третьи пишут о том, что «сам психоанализ является исторической наукой» (Wehler, 1980, р. 525), интерпретационной дисциплиной, нацеленной на «конструирование жизненной истории человеческого существа» (Schafer, 1978, р. 6).

Так или иначе некоторые зарубежные ученые пытаются установить непосредственную связь между психоанализом или историей. Причем установление такой связи осуществляется не только за счет того, чтобы представить психоанализ в качестве исторической науки, но и путем подчеркивания психологических аспектов истории, необходимости выявления психологических мотивов деятельности субъектов исторического процесса. История, как замечает Р. Файн, «всегда была психоисторией, только историки не обладали способностью это признать» (Fine, 1981, р. 211). Таким образом, делается вывод в одном из исследований, у историков и психоаналитиков много общего в методах и подходах к осмыслению изучаемых ими феноменов: «как и психоаналитик, историк занят реконструкцией прошлого» (Loewenberg, 1977, р. 312).