Опознание невозможно - Ридли Пирсон

Болдт мог легко представить себе человека внутри этого здания. Дрожь пробрала его с головы до ног, и он испугался, что сидевший рядом Баган заметит это. Отсутствие человеческих останков на месте пожарища обрело теперь совсем другое значение; становилось понятно, почему Энрайт и Хейфиц не смогли покинуть свои дома. Его все сильнее охватывало стремление любой ценой предотвратить очередной пожар, но он тут же усомнился в собственных силах. Может, ему все-таки стоило подать заявление на занятие лейтенантской должности, подумал Болдт. Вероятно, для нынешней его работы требовались мозги помоложе, более живые. Неужели он постарел настолько, что стал чересчур уравновешенным, растеряв свою квалификацию? Может ли он эффективно выполнять свою работу, когда голова занята мыслями о том, что у его жены, кажется, роман на стороне? Он взвалил на себя слишком много, а времени оставалось слишком мало. Время. Это слово нависло над ним, словно дамоклов меч. Что угодно, только не следующий пожар.

— Согласно рекомендациям из Вашингтона — и я согласен с ними, — если будет третий пожар, мы должны позволить ему догореть. Никакой борьбы с огнем, и уж точно никакого тщательного осмотра.

В комнате повисла непривычно долгая тишина.

— Черт возьми, что мы только что видели? — поинтересовался Болдт, продемонстрировав не свойственное ему нахальство. Он бросил взгляд на Ламойю, испытывая к детективу уважение: только Ламойя осмелился нажать на Карстенштейна, только Ламойя почувствовал, что тот что-то скрывает. Болдт не мог не подумать о том, что сам он теряет хватку.

Карстенштейн поджал губы и придвинулся ближе к камере, его изображение снова слегка расфокусировалось.

— Я еще не знаю, что именно мы ищем в этих ваших пожарах, — невыразительно сказал он неожиданно сухим тоном. — Но зато могу сказать вам, что было использовано в этом учебном пожаре. Я могу сказать вам, о чем они думают там, на Востоке. Я могу сказать вам, что они ищут теперь, после осмотра результатов учебного пожара и проведения необходимых анализов. — Он на мгновение умолк, чтобы все прониклись его словами, долетевшими по телефонным проводам из Сакраменто до Сиэтла, — шарик голосовой информации, окруженный статическими разрядами. Он откинул волосы назад, как это делает подающий в бейсболе, который оспаривает сигнал принимающего. Потом глубоко вздохнул и выговорил два слова, которые обдали Болдта жаром, и в глазах у него защипало. — Ракетное топливо, — сказал он. — Катализатором, использованным при учебном пожаре в Форт-Уорте, было жидкое ракетное топливо.

Глава двадцать третья

Поместье Оуэна Адлера вызывало у Болдта чувство неполноценности, хотя он уже бывал здесь три года назад. Кто-то измерял состояние Оуэна Адлера размерами и дальностью полета его частного реактивного самолета. Это была модель «Гольфстрим-3» с крыльями от четвертой модификации, в которых разместились дополнительные топливные баки. Адлер значился в списке самых влиятельных персон Сиэтла. Его свадебную церемонию бракосочетания с Дафной Мэтьюз должен был проводить Роберт Фулхум, причем состояться она должна была частным образом на территории поместья, выходящего на морской залив Шилсшоул и холмы Пугет Саунд. Церемония уже дважды откладывалась, хотя об этом знали только ближайшие друзья — не было разослано еще ни одного приглашения. Дафна утверждала, что, пытаясь собрать воедино свои многочисленные предприятия по производству продуктов питания, Адлер никак не может выкроить свободного времени, но Болдт чувствовал, куда ветер дует. Дафна позволила арендатору своего плавучего дома съехать, не заплатив штрафа; она не сделала попытки снова кому-то сдать дом; она вернулась к работе добровольцем в «Убежище» — церковном подвале, где занималась убежавшими из дома подростками (Дафна забросила эту работу, когда ее роман с Оуэном Адлером был в самом разгаре). С другой стороны, репортеры светской хроники дважды фотографировали Адлера в компании других женщин. Болдт не задавал никаких вопросов. Любой человек, который сумел возродить из пепла компанию с многомиллионным оборотом, как это удалось сделать Адлеру, заслуживал медали. В том, что этот мужчина способен преодолеть любые финансовые преграды, не могло быть никаких сомнений. Однако, подумал Болдт, Дафна Мэтьюз могла стать для него таким препятствием, с которым ему еще не доводилось иметь дела.

Под поселком на склоне холма, внутри каменной дамбы приютилась живописная пристань для яхт, такая прелестная ночью, с яркими белыми огнями, отражающимися в черной воде, с телами белых лодок, лежащими в строго определенной последовательности, — их мачты выглядели хрупкими и невесомыми, словно морозные узоры на стекле.

Через интерком на входной двери Дафна попросила Болдта обойти вокруг дома и подождать ее в маленьком дворике, патио. Обойдя просторный дом, он увидел, что огни в бассейне и в патио включены. Картина больше соответствовала Италии, чем Сиэтлу. Они с Лиз не бывали в Италии с тех самых пор, как родился Майлз, и эта очередная перемена образа жизни, на которую обращаешь внимание почему-то именно в такие моменты, наполнила его сожалением.

Дом был в полном распоряжении Дафны. Скоро он будет принадлежать ей. Болдту стало интересно, что она должна ощущать от этого.

Застекленная створчатая дверь распахнулась, и Дафна вынырнула из-за ситцевых занавесок, в розовом халате и в тюрбане из полотенца на голове.

— Извини, — сказала она. — Мне… я захотела искупаться. Но сначала душ. И я как раз вышла оттуда…

— Тогда это мне следует извиняться за то, что помешал тебе.

— Корки спит, — объяснила она, имея в виду приемную дочь Адлера, девочку-подростка. — Мне не хотелось будить ее.

— Понятно.

— Ты чувствуешь себя неудобно? — поинтересовалась она, явно намекая на свой халат и на то, что под ним, скорее всего, ничего не было.

— Ты здесь живешь? — Он и сам толком не понял, отчего эти слова сорвались у него с языка и почему ему так важно это знать.

— Я могу сменить ее, если хочешь. Одежду, я имею в виду, — внесла она ясность. Дафна отвернулась, бросив взгляд в сторону нижней части города, Космической Иглы и городских небоскребов. — На этой неделе он в Южной Америке. Сегодня вечером, по-моему, в Перу. Очередная сделка. Я не хотела, чтобы Корки оставалась с няней. Во всяком случае, не тогда, когда я нахожусь поблизости. Мне кажется, это несправедливо по отношению к девочке.

— Адлер много путешествует.

— Да, много. — Сожаление. Может быть, негодование, оттого что Болдт осмелился высказать это вслух. Так бывает, когда двое людей переживают изменения в своих отношениях, вдруг понял он, одновременно желая ошибиться. Он хотел интимной близости с этой женщиной, той освобождающей близости, когда возможно все. Но теперь все изменилось, и ему пришлось подавить свое желание. Болдт обвинял в этом Оуэна Адлера. Дафна теперь делила свою интимную жизнь с другим человеком, Болдт стал чужим.

Она села в кресло «Бауна и Джордана», скрестила ноги, и полы халата, распахнувшись, обнажили ее колено и бедро. Болдт отвел глаза, глядя на голубую воду бассейна. По его стенкам, переплетаясь, гуляли полосы света. Над заливом пролетел самолет, под брюхом и на концах его крыльев мигали разноцветные лампочки.

— Ракетное топливо.

Она резко вскинула голову. Капля воды сползла с ее мокрых после душа волос на шею, скользнула по ключице и скрылась под халатом в ложбинке между грудей.

— Примерно так же отреагировал и я, — сказал он.

— Эмили Ричланд упоминала о ВВС. — Глаза у Дафны расширились, щеки раскраснелись.

Болдт продолжил:

— Это еще не все. Берни говорит, что, судя по отпечаткам от лестницы, он — или она — весит сто сорок фунтов с небольшим.[2] Это немного.

— Подросток? — спросила она. — Второе стихотворение было из Платона: «Внезапная вспышка понимания, которая западает прямо в душу». Это вообще-то круто для подростка.

— Трудный подросток, грязный развод родителей. Я полагаю, это возможно. Впрочем, здесь тебе и карты в руки, — добавил он.

— Я думаю, автору письма двадцать четыре — двадцать девять лет, он закончил колледж. Может быть худым, даже болезненно худым. — Она подалась вперед. Халат распахнулся у нее на груди. Болдт снова отвел глаза, глядя в сторону бассейна, на танцующие волны света. Он не хотел смотреть на нее. Дафна всегда представляла для него опасность. Это было неизбежно.

— Ламойя пытается проследить порядок продажи лестниц фирмы «Вернер». Что-то связанное с компьютерной выдачей чеков на покупки. Он вполне уверен, что мы что-нибудь обязательно найдем.

— Джон? С каких это пор он высокого мнения о собственных способностях? — Она добавила мрачным, безжалостным тоном: — Я знаю, ты благодарен ему за то, что он работает с тобой. Поверь мне, он мне тоже очень нравится, я даже люблю его как брата. Но мы все должны радоваться тому, что он у нас только один такой. Он и так до конца сжал пружину, большое тебе спасибо.