Тульский–Токарев. Том 1. Семидесятые–восьмидесятые - Андрей Константинов

Отец говорил еще долго, постепенно начинал повторяться и сбиваться. Артем смотрел на него молча, сдерживая желание обнять его, прижаться… Когда Василий Павлович задремал прямо за столом, Токарев-младший переложил его на кровать, а сам долго сидел рядом…

…Утром он проснулся за минуту до того, как прозвенел будильник. Артем чувствовал, что прошедшая ночь очень многое в нем перевернула — и дело было совсем не в том, что в его сознании разрушился романтический образ сотрудника милиции. Эта ночь подвела черту под очередным этапом взросления.

Вечером после тренировки Токарев-младший не поехал к отцу на работу, а зашел со своими боксерами в пивбар «Жигули». Зашел, кстати, не в первый раз, но теперь — зашел по-другому. Он не искал сочувствия, но нахлынувшее чувство незаслуженного одиночества заставило Артема по-новому присмотреться к ребятам, с которыми он тренировался. И Токарев увидел энергетику, ритм пульсирования некой силы — увидел все то, чем еще недавно с юношеским максимализмом наделял лишь сотрудников уголовного розыска. Да, энергетика была другая — но она была! Спортсмены после тренировки сидели, демонстрируя спокойную уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Они больше сидели, чем пили пиво, потому что по тем временам «Жигули» считалось центром показного могущества — мест там не было никогда, а парни заходили внутрь даже без стука. Аура вокруг их стола клубилась тревожная — но лишь для тех, кто не умел уважительно вести себя. Эти парни еще не были «братвой», потому что и слово «кооператор» еще не проникло в обиходно-разговорный язык. Но потенциал для скорых социальных перемен уже чувствовался во вбитых носах боксеров. Скоро, совсем скоро они перестанут скромничать и на целое десятилетие станут героями, хозяевами и антигероями огромной страны. Сейчас они считали каждые тридцать пять копеек на лишнюю кружку пива — а совсем скоро будут пересаживаться в автомашины, которые не могла себе позволить даже Галина Брежнева. Сейчас они еще опасались конфликта с сержантом милиции, а пройдет несколько лет — и весь КГБ будет вызывать у них лишь хохот…

Всего этого Артем, разумеется, не мог знать и чувствовать. Он ощущал лишь вольность силы и то, как отступает тоска одиночества.

Дурак бы сказал, что Токарев-младший «переметнулся»…

Тульский

25 июня 1984 г. Ленинград

…После памятного разговора с Варшавой, после выпускного бала Артура прошло ровно четыре года. Не сказать, что Тульский понял все, о чем говорил тогда вор, не сказать, что со всем согласился… Но авторитет Варшавы был слишком велик, и в топографический техникум Артур все же поступил. Смог и доучиться, и диплом получить, и пресловутое звание офицера запаса — хотя несколько раз был на грани отчисления — это за успеваемость, а то, что пару раз он за свои художества вместе со старой ватажной компанией только чудом срок не поднял — так про это в техникуме и не знали… Знал Варшава — ох и лютовал же он, особенно после второго, последнего — совсем дурного, случая, когда мордобой с недавним собутыльником для ребят, отнявших со злости у мужика сумку (почти пустую, кстати) лишь по Божьей снисходительности разбоем не обернулся… Ох и орал тогда вор — только что ногами не топал… И подзатыльники раздавал не поровну — Тульскому больше всех досталось. Запомнил тогда Артур слова Варшавы о том, как через глупость и дурь судьба необратимой стать может, потому что судимость и тюрьма — это клейма на всю жизнь, их не вытравишь, как детскую татуировку.

…Во многом соглашался Тульский с Варшавой, почти во всем — а вот в ментовку идти все равно не хотел. Душа не принимала. Видать, слишком много в детстве антимусорских прививок получил — кстати, и от того же Варшавы… Но перечить вору духу все же не хватило, да и не только в духе дело было. Тульский любил Варшаву, и ему, как это ни странно звучит, очень не хотелось его расстраивать… В общем, вскоре после окончания техникума очутился Артур в одиннадцатимесячной школе милиции в Стрельне. Не сказать, чтобы учиться там было совсем неинтересно — напротив, некоторые предметы Тульскому очень нравились — но он органически не переносил почти армейскую дисциплину и густой дух ментовской казенщины… А форму поначалу надевал аж с содроганием… Когда ему первый раз пришлось поехать в форме в Ленинград — Артур думал, что сгорит со стыда в вагоне метро, так ему казалось, что все на него ехидно пялятся…

…А по окончании школы милиции распределили младшего лейтенанта Тульского по предварительной договоренности в Василеостровский уголовный розыск. В 16-е отделение милиции на должность оперуполномоченного…

…Проработав в новой должности недели три, Артур совсем затосковал — ну не чувствовал он себя в ментовке своим — хоть ты тресни… А когда вокруг все чужие — тогда начинает глодать человека одна из самых страшных разновидностей одиночества — одиночество среди людей…

…Тихим летним вечером младший лейтенант милиции оперуполномоченный Артур Тульский сидел в своем кабинете, тосковал и придумывал разные способы, как уволиться из ментовки — так, чтобы и Варшава не придрался, и чтобы без особого скандала, и чтобы быстро… В голову, естественно, ничего толкового не лезло. Артур злился, курил и, прищурившись, смотрел в окно, словно надеялся увидеть там подсказку. Но вместо подсказки он услышал, как кто-то тихонько стучит по жесткому козырьку подоконника…

Надо сказать, что окна кабинетов уголовного розыска в 16-м отделении милиции выходили во двор, а сам отдел располагался на первом этаже — поэтому многим знакомым оперативников было легче войти под арку и постучать в окошко нужного кабинета. Ночами все происходящее в кабинетах было как на ладони. Худые старые гардины ничего не скрывали, поэтому друзья-товарищи-подруги подходили, присматривались и давали о себе знать, дергая рамы. Влезали тоже через окна. Нет, можно, конечно, было зайти и с набережной Лейтенанта Шмидта, но проходить через дежурную часть и отвечать на дежурный вопрос «Вы к кому?» — нравилось далеко не всем. Особенно женщинам, и особенно — замужним. Да и задорнее как-то залезать прохладным летним вечером через окно — опять же особенно для женщин и особенно, опять же, для замужних.

Регина, постучавшая в открытое окно кабинета Тульского лишь для демонстрации приличных манер (через открытое окно ведь и окликнуть не сложно), была как раз женщиной задорной и замужней одновременно…

Артур подошел, навис над подоконником.

— Во! — сказала Регина вместо приветствия, поднимая за горлышко бутылку «Советского шампанского».

— Во, — честно ответил Артур и вывернул демонстративно карманы брюк. Карманы не были пустыми — из них посыпались соленые ржаные гренки вперемешку с табачным крошевом.

— Пустяки! — лучезарно улыбнулась Регина, наводняя весь двор своим хорошим настроением. Мотнув хорошо подстриженными и тщательно уложенными в дорогой парикмахерской волосами, она храбро уцепилась за ржавый козырек подоконника.

Артур бережно, но плотно ухватил ее за кисти рук, Регина уперлась каблуками в стенку и, сделав два шажка, оказалась коленями на подоконнике. Внимательный и недоброжелательно-завистливый взгляд уловил бы в движениях женщины такую сноровку, которая вырабатывается лишь тренировками… Но, слава Богу, во дворе внимательных взглядов не было (а если и были бы… Гос-поди-и… и не такое тут вида-али…), а муж Регины вообще уделял внимание только интересам Родины, поскольку служил Председателем Комитета Государственной Безопасности по всей Эстонской ССР и чин, соответственно, имел генеральский. Поэтому Регина страшно боялась. Но, кстати, не мужа, а того, что Артур может случайно узнать, кто у нее муж. И действительно, если бы младший лейтенант милиции узнал вдруг, что тихими ленинградскими вечерами в своем обшарпанном кабинете он обнимает жену генерала КГБ… Дело даже не в шоковом испуге, хотя он, конечно, присутствовал бы… Возникла бы… э-э…э… неприятная неловкость, потому что любому человеку в 1984 году совершенно ясно представлялась дальнейшая судьба младшего лейтенанта, отделения милиции и вообще всех, кто подвернется под руку, если не дай Бог супруг такого калибра!!! Даже теоретически — и то рассуждать страшно… Наверное, все отделение милиции в полном составе уехало бы на Алтай бороться с браконьерами, как тот злосчастный полк при Павле I — в Сибирь, только не «шагом а-арш!!!», а все на одном грузовике под рваным брезентовым тентом…

Но Артур, к счастью, ничего не знал. Он считал, что муж Регины торгует цветами в Таллине — так она залегендировала свою заморскую косметику и непривычной расцветки платья… (Версия с цветами, кстати, возникла не случайно — много позже в Эстонии ни для кого не будет секретом, что именно глава КГБ сначала крышевал некую мадам, которую называли Цветочной Королевой, а потом и вовсе официально возглавил ее службу безопасности).